52
Лес посадили – готовим лес к вырубке.
В «весёлом» 1985-м году леспромхоз наш начал вербовать пацанов для работы по разметке делян для валки леса. На простом языке – «отводы».
Отводы бывают разные. Летние валки леса шли в нашем леспромхозе на сопках Набильского перевала, вплоть до Луньского залива, а, зимой – на левом берегу реки Тымь в районе посёлка Ныш.
На зимние отводы – лес, которому предстоит валка зимой – отбирали высоких и крепких пацанов ростом не менее метр восемьдесят (по ходу рассказа – поймёте этот критерий отбора).
Аккурат за два дня до окончания девятого класса в гости к нам пришёл Александр Анатольевич Авдейкин – старший мастер Тымского леспромхоза. Нашу семью с династией Авдейкиных связывало давнее знакомство. Мой батя был очень крепко дружен с Анатолием Карпенко, который был женат на сестре А.А. Авдейкина. Моя бабушка Вера была подругой мамы Александра. Мой дед работал вместе с дядей Толей Авдейкиным. Почти родня – «на одном плетне кальсоны сушили».
Слух о том, что я «повар на две звезды Мишлена» (после эпопеи с посадкой ёлок) распространился на Ноглинский и Тымский леспромхозы. (Респект и уважуха Косолапову). Я не знаю, за что Александр получил кликуху Сват – но его так в нашем посёлке все называли. Так вот, Сват пришёл к нам домой, поручкался с батей и предложил (бате!), чтобы я пошёл поваром в бригаду по отводу леса на вырубку. На восточный склон Набильского хребта в долину реки Ясынге. Работы – дохрена.
План пятилетки надо выполнять! Шесть сотен кубов леса ежедневно леспромхоз должен стране поставлять! И японцам две тысячи кубов ежемесячно отборной древесины! А, где их взять – этих отборных кубов? Лесники нашли – долина речки Ясынге. Взяли пробы, сделали спилы. Японию устроило. Исполком Тымовского района рявкнул: «Вперёд!». За спиленный лес Япония рассчитывалась с Сахалином лесовозами, тракторами, самосвалами, эскаваторами, подъёмными кранами. Колея железной дороги от Южно –Сахалинска до станции Ноглики – японского стандарта. Все вагоны для пассажирских поездов делались в Японии – ничего личного – бизнес!
Директор нашего леспромхоза взял под козырёк. И пошла движуха полным ходом.
Лето 1985-го, как сейчас помню, не задалось в наших краях – как настроение старой девы во время менструации. В первой декаде июня, когда уже торчали побеги картохи, выпал снег, который закрыл эти побеги. Вышел утром поссать – и очешуел напрочь – я где? Какое сейчас время года? Вроде, вчера двадцатник с плюсом, Солнце палило нещадно, а тут – херакс – свинцовое небо, снег кругом лежит! Мама тогда вспомнила, что в начале шестидесятых такая же была хрень. Но, на удивление – год был урожайным. Скажу, что и 1985-й был урожайным – и на грядках, и в лесу. И рыбы в речках было – хоть жопой лови.
Команда формировалась быстро: я – повар, мне в помощь дали сына личного водителя директора леспромхоза. Мишку Воскресенского. Хороший, добрый парень, немного тормозил, но потом воткнулся. Сказывалась разница в возрасте – мне скоро 15, а ему скоро 12. Тем не менее, мы сработались за месяц, подружились. До сих пор помню Мишаню – добрый и необидчивый. Любознательный. Мишка! Если ты на ЯП – откликнись! И ещё 8 человек. Четверо – мои одноклассники - (из них в живых остался я и друг Серёга (Имя – настоящее, фамилию не называю). И, к Авдейкину приписаны были четыре человека, возрастом старше нас на три года – парни готовились к армейской службе. К великому сожалению, никого из них не осталось в живых – они умерли не в баталиях, а по случайным событиям. Вечная память от меня этим людям!
Бригады «гончих» формировались так: «лямочные» - два человека, которые были связаны между собой двадцатиметровым отрезком полевого кабеля. Самая «собачья» должность.
Первый (фронтовой) лямочный бежит за бригадиром по азимуту края делянки. Второй (тыловой) – на привязи. Задний и передний считали количество «лямок». Ошибка в счёте – значит, получишь пиздюлей. Это значит, что деляна будет неправильно обозначена. Она будет либо меньше, либо залезет на владения другого леспромхоза. Два человека, кроме «лямочных», делают затёсы на деревьях по краю деляны – чтобы вальщики леса «берега не попутали». Скорость передвижения была дикой – почти семь километров в час. По сахалинской тайге, с её завалами и плотностью растительности, - это очень тяжело. Никого не волновало, что шёл дождь, кусали комары. НАМ ОТДАЛИ РАЗМЕТКУ ДЕЛЯН ДЛЯ ЯПОНИИ.
Было у нас две бригады: бригада номер один у Александра Авдейкина, бригада номер один с плюсом – у Владимира Овчаренко. Овчаренко был этаким «мачо». Его родители были в «элите» нашего посёлка – его мама была главным продавцом одного из магазинов, а его отец рулил всем пиломатериалом, который производил наш леспромхоз. Вовка был красавец! Почти два метра ростом, голубые глаза, курчавые волосы, бархатистый баритон. Умный, вежливый. Силён физически. До сих пор помню, как он 32-х килограммовую гирю 30 раз отжал.
С Александром Авдейкиным они быстро поделили работяг.
Со Сватом пошли те, кому осенью в армию, с Овчаренко – мои одноклассники.
Первый день работы у всех бригад начался одинаково – мастер по карте и буссоли определял местонахождение, и приказывал рубить столбик – дерево толщиной сантиметров двадцать в диаметре. Высота столбика – примерно в рост человека. На уровне глаз делались затёсы. На этих затёсах мастер заносил японским вонючим фломастером все данные – кто владеет деляной, куда идут направления границ деляны.
Потом двое впрягались в «лямку».
Бригадир – мастер определял направление – и бежал туда. За ним бежал первый «лямочный». У первого столбика стоял «задний». Натягивалась лямка – передний лямочный определял место остановки заднего – или делал затёс на дереве, или ломал ветку кустарника, если не было подходящего ствола. И кричал - «Раз!» Потом счёт увеличивался, но обязательно задний должен подтвердить счёт.
За «лямочными» бежали два человека, которые на протяжении их бега делали глубокие затёсы с двух сторон деревьев, по границе деляны, чтобы вальщики и их помощники ориентировались.
Добегали до угла делянки, бригадир сверял координаты по карте. Если нет совпадения – «лямочные» огребали по полной программе…
Меня это не касалось. Моя задача была сложнее – три раза в день кормить работяг и мастеров вкусно и сытно. Мой подъём был в пять утра. Миша Воскресенский так же подрывался вместе со мной. На завтрак мы варили разные каши, заправляя их тушенкой или сливочным маслом. Обед был не всегда – с мастерами согласовывали их «путешествия» - тогда приходилось готовить «обед в дорогу».
«Обед в дорогу» - это, как правило, гречка с тушенкой, или макароны по-флотски, пшенка с салом, хлеб, - чай бригада варила себе сама. «Обед в дорогу» укладывался в обычные армейские котелки. Три котелка на бригаду плюс один чистый для чая. Иногда бригады брали рыбные консервы – сайру, котлеты в томатном соусе. Или тушёнку. Банка на двух человек. Тушенки было не так много, и она шла на горячие блюда. Тогда тушёнка была другой – её можно было просто намазать на хлеб, положить сверху лучка или черемши, и схавать с превеликим аппетитом.
Если бригады приходили на обед в лагерь – то обед должен состоять из супа и основного блюда с гарниром. Мишка мне импонировал тем, что мог картоху пошинковать в любой формат на ладошке.
Мог и лук репчатый порезать в труху два на два миллиметра в «жменьке».
С ужином проблем не было – наш лагерь был на берегу реки Ясынге. (Ясынге – имя собственное, несклоняемое). Рыбы – во! Черемши -во! Молодой крапивы – во!
Каждый из бригадиров носил охотничье ружьё, пояс с патронами. Частенько приносили рябчиков, уток, которых они подстрели. На ужин они ждали «дичь».
Мне не очень хотелось заниматься такой разделкой. Миша, так вообще травил нещадно от «подарков». Освежёванные тушки приходилось мариновать в луке и черемше, чтобы мясо стало мягким и не имело специфичного запаха.
Первые три дня мучились, варя пищу в на костре (на двух). Потом Воскресенский пошел куда-то, и через полчаса прибежал радостный и возбуждённый – он на обочине дороги нашел, вероятно упавший с грузовика, поддон с кирпичами. Не с простыми, а с силикатными. Мы по быстрому сделали жалкое подобие носилок и принесли кирпичей, сложив из них безрастворную печку «Ракета». Теперь мы могли использовать печку для работы с огромной сковородой. На ней мы делали зажарку для супов, жарили картошку и дичь. Парни из бригад помогли перенести остальные кирпичи, и мы с Михаилом сложили ещё две «Ракеты». И наша «кухня» заработала, как механизм «Лонжинов».
Карта «ресторана» была не ахти какой разнообразной. Из супов – уха, гороховый суп, картофельный суп с тушенкой и перловкой, рассольник из полуфабрикатов. Из гарниров – пшенка, греча, макароны, перловка, жареная или варёная картоха. Из основных блюд – жареная рыба, дичь, тушенка, пережаренная с овощами. В 1985-м с продуктами было не шибко круто. Уже три года страна питалась по талонам и по блату. Повезло, что ОРС нашего леспромхоза получал очень хорошую квоту на мясо, консервы, фрукты. Не сказать, чтобы жрать было нечего – у всех семей в посёлке были приусадебные участки. Кормилица - река Тымь с июня по начало октября снабжала рыбой. Тайга давала ягоды, грибы, папоротник. Отступил, маленько, от канвы.
Погода в первую декаду нашей трудовой вахты была так себе – то целый день моросил дождь, было холодно, то, вдруг Солнце нещадно палило, при этом стоял полный штиль, тайга наполнялась удивительными ароматами цветов и трав, хвои и листьев, мха, молодого багульника, чем-то ещё неповторимым, неопределяемым. Вдохни такой аромат самые «брэндовые» парфюмеры – заплакали бы, и все свои ёмкости разбили с «чудесами». Даже уважаемый мной Антонио Бандэрас не стал позорить своё имя на парфюмерии. Ибо, понял, бы: бережем природу, не будем создавать синтетику! Пусть люди чаще наслаждаются природными запахами! И пусть берегут их!
Комары в такой день пищали от предвкушения полакомиться молодой и чистой (не у всех) человеческой кровью. Работы по разметке делян велись при любой погоде. На всех при осадках была одета непромокаемая роба, кирзовые сапоги, пропитанные солидолом. Леспромхоз пошел на такие «жертвы» - валютные деляны. Удивительная тишина среди вековых деревьев, тихое журчание речки на перекате. Тихое блаженство и умиротворение. «Сказочная тайга».
В речке – в начале глубокой ямы мы хранили наш запас маргарина и масла – по двадцатикилограммовому ящику. Запас хлеба держали в чистом деревянном коробе, где помимо хлеба лежала пополам разрезанная луковица и зелёное яблоко. Овощи и корнеплоды – в холщёвых мешках, крупы и макароны в пакетах из пищевого серого картона.
На шестой день утром Мишка свистом позвал меня к воде, где хранились жиры. Обычно, мы хранили ящики, накидывая на них камни (чтобы не уплыли) на глубине примерно метр – недалеко от берега. Снял штаны – зашел в речку, скинул камни – и тянешь ящик на берег. Вода была такая, что после доставания ящика, если приспичит по малой нужде, эту процедуру нужно было делать с пинцетом. Он показал на ящики. Ящик с маргарином был на месте, а, вот, с маслом был без камней, гораздо ниже по течению. Он зацепился за свисавшую в воду ольху – по этому его не пришлось ловить в Луньском заливе, куда впадает Ясынге.
Ящик с маслом прибило к противоположному берегу, глубина в этом месте была больше полутора метров – и ширина русла была почти пять метров. Плыть в такой воде за ценным продуктом – быть скрученным в свиной хвостик, и вероятность заболеть равнялась почти ста процентам. Мы срубили молодую берёзку, в вершину вбили гвоздь, чтобы получилось подобие багра. Кое-как, пыхтя и выражаясь непечатно, притараканили ящик на свой берег. Жиры мы всегда укладывали в реку вдвоём – если это делать одному, пока накидаешь камней – уже ноги судорогой сведёт. Оба были трезвые, и сейчас, стоя на берегу, смотрели друг на друга, как два контуженных лосося.
Первая моя мысль была – кто-то из «старшей» бригады пошутил. Но, я лёг поздно, почти в полночь, потом ещё пару раз вставал покурить. Уснул я где-то в два пополуночи. Никто из палаток не выходил – в этот день, как сказал один из «старшей бригады» Коля Козлов, отводились очень большие деляны – был проделан «марш-бросок Сахалин – Одесса». Почти все после ужина, едва умывшись и почистив зубы, попадали спать, как кегли в боулинге. Позже остальных легли мои одноклассники – Павел и Серёга. Но, я их знал с трёх лет –вместе на горшках в яслях сидели, вместе получали втык за то, что лакомились сосульками, жевали гудрон. С Пашкой и Серёгой мы с третьего класса были закадычными друзьями. Они такую подлянку сделать просто не смогли бы – характер и воспитание не позволяли, даже, если поваром был бы не я. Не было в их характере вот такой подлости и пакостливости.
Я обратил внимание позже, что на боку ящика нет рейки. Рейка была очень примечательная – спилы двух сучков напоминали глаза совы. Был сорван пергамент, в который мы тщательно упаковывали масло – чтобы песок не попал, чтобы рыбы не пакостили. И тут обнаружил «находку» - как раз, где была рейка, три углубления (глухих отверстия), в каждое из которых легко вошёл бы мой средний палец руки. А по ребру снизу, где не было реек, масло было очень здорово откусано три раза таким здоровым «едальником», что сомнений не было – это медведь полакомился нашим маслом. Как он учуял масло – было только две версии – либо следил за нами, либо ловил рыбку и наткнулся.
Время поджимало. Быстро затопили наши «Ракеты» приготовили завтрак и «обед в дорогу». Обычно подъём играли в семь утра, но я не знаю, что у Мишки зачесалось и в каком месте, он решил «прогнуться» и побежал раньше побудки будить мастеров. Он нырнул в палатку начальства, и через десять секунд жопой вперёд выкатился и палатки. Встал смущённый: «Хуёвый из меня гонец!» - и захохотал. Я едва не обоссался от смеха.
Через три минуты прибежали мастера. Оба с со стволами. Они спросонья не оценили юмор Мишани, который дёргая их за ноги шептал: «Дядя Саша, дядя Вова! Там медведь!!!» От Овчаренко Миша получил пяткой в грудь, и вылетел из палатки. Но Авдейкин быстро сообразил, что двенадцатилетний пацан, даже по науськиванью самых озорных из нашей артели, пошёл бы на такой розыгрыш.
Я всё рассказал и показал мастерам. Заключение было «весёлым» - два или три года медведю. Возможно – пестун, значит медведица с выводком рядом, или уже сам по себе, что тоже не в радость. Владимир Очаренко сфотографировал кусок масла на «ФЭД-2». Настроение сразу упало. Решили, что днём жир будет в воде. Перед сном заносим ящики в продуктовую палатку – за ночь ничего не расплавится. Назначались два дежурных из «старших». Меняются через два часа. На берегу должен гореть костёр при любой погоде. Заступать первым по жребию моему соседу Александру Палаткину.
Несмотря на то, что он был старше меня на три года, мы с ним подружились, как только стали соседями. Случилось это в мае 1978-го. Он таскал меня за собой в лес за папоротником, потом в августе мы вместе собирали ягоду, зимой недалеко от наших домов на замёрзшем пруду играли в хоккей. Старший брат Александра – Олег, с десяти лет «клепал» деревянные копии МП-40 без приклада для всех желающих играть в «войнушку». С девяти лет Олег получил кличку Гагарин, из-за того, что катаясь весной в паводок на плоту, на перекате наткнулся на камень. Плот развалился, но Олег умудрился прыгнуть почти на три метра и приземлиться на берегу. Берег оказался сыпучим, и Олега почти пятьдесят метров несло течением вниз. Выбрался. И по доблести и отваге, был местными пацанами приравнен к Первому Космонавту Земли). Олег и Саша на день рождения подарили мне котёнка, уверяя, что это кот. Оказалось, что это – кошка. Она привязалась ко мне и прожила 15 лет. Такой красивой и преданной кошки у меня больше никогда не было, и не будет.
Саня сидел с двустволкой возле костра – спиной к пламени. Я с фонариком таскал из под тента заготовленные дрова. Потом сидели, о чем-то разговаривали, курили. Саня предпочитал «Беломорканал». Я - «овальные» сигареты «Прима». Время незаметно подошло к полуночи. Скоро смена. Следующим был Андрей Коломейчук. Я ушел после смены спать. Первая ночь с караулом прошла тихо.
День прошёл в обычных трудовых буднях – все пахали по своим обязанностям. Погода была нормально неустойчива – то облака цвета свинца, умеренный ветерок. То- ясно, тоже с ветром, но более холодным и порывистым.
На пост первым заступил Мишка Кукин – будущий боец СА. Я так намаялся за эти дни, что после перемытой посуды отрубился, чуть ли не в девять вечера. Приходилось всё выше ходить за дровами - наш лагерь находился на подошве довольно крутой сопки. Валежника внизу было мало – сторона защищена от ветров. Весь валежник был ближе к вершине. Хоть, бригады помогали нам, дров нужно было много из-за ночных костров. Тут ещё Воскресенский потянул ногу – едва ходил. Мастера скрипели зубами и матерились в запазуху. Хуле – сын личного водителя директора леспромхоза приедет на выходной с растяжением. Мне вставили пистон, что не уберёг пиздрона.
Дуплет раздался, как гром среди ясного неба! Я подскочил, больно ударившись башкой о ящик с консервами. Какие нахрен штаны! Засунув без носок ноги в сапоги, буквально вылетел из палатки! Фонариком стал светить в сторону речки – там раздавался плеск такой громкости, будто аквалангист в ластах решил перебежать через речку. Мастера выбежали со своими «фашистскими» фонариками. Так мы называли фонарики с тремя толстыми круглыми батарейками. Стали водить лучами по противоположному берегу в свете фонаря Сани Авдейкина засветилась пара глаз. Овчаренко вскинул ружьё. Авдейкин стукнул Владимиру в локоть с криком «Не стрелять! Нам подранка не хватало!»
Стрелял Коля Козлов. Он вышел покурить, и услышал всплески воды. А Мишка Кукин просто вырубился – он был передним лямочным, устал и плотно поужинал. Был бы голодным – хрен уснул бы.
Коля, несмотря на свой мелкий рост, был очень задиристым и желчным: «Миша! Сука! Кукуха, ты, слепошарая! Ты, падла, чуть нас в тушенку не превратил!!! Тебе ща яйца отстрелю!»
Запал Коли остановил Вовка Овчаренко – с ноги он так врезал легковесу Козлову, что двустволка полетела в одну сторону, а Коля – в другую. В эту ночь никто не спал. Утром, примерно часиков восемь, когда бригады выходили на отводы, ниже по течению Ясынге мы все отчётливо услышали четыре одиночных выстрела из охотничьих ружей. Овчаренко по звуку определил, что все выстрелы были двенадцатым калибром. Из-за бессонной ночи сократили рабочий день до четырёх пополудни, а завтра – отдых.
В пять вечера, после смещенного обеда, Александр Авдейкин и Саня Палаткин ушли вниз по речке. Владимир Овчаренко остался с нами в лагере. Овчаренко ловил рыбу, предпочитая мелкую мальму, складывая её в семилитровое ведро. Личинок – «короедов» в валежнике было – хоть самим ешь.
В воде, прозрачной, как слеза младенца, поклёвку было видно. Удочка – примитивна. С банки от тушёнки срезалась крышка, которую вскрывали, чтобы съесть тушенку. Заусенчики отбивались молотком. На банку наматывалась леска – этакий эрзац безынерционной катушки. Крючок, маленькое грузило, на крючок наживка. Для прикорма – остаток варёной перловки. Поклёвка каждую минуту была обеспечена.
В семь вечера вернулись Палаткин и Авдейкин. Оба бледные. Принесли с собой мешок. В мешке – свежеотрубленные кисти и стопы медведя, без когтей. Судя по размерам останков конечностей – наш «гость». Так берут медведя гиляки (эвенки). Они забирают когти, но не берут стопы и кисти. Я не знаю, как правильно называть эти части тела у медведя. Годом позже мне пришлось увидеть освежёванную медведицу. У меня нормально с фантазией. Не зоофил и не изващенец. Но, даже матёрые охотники, которым тогда было за полтос, охреневали: «Без шкуры – прям, как баба голая, только, титек мало!»
Овчаренко с гордостью показал двум Сашкам почти полное ведро рыбы. Прелесть мелкой мальмы – варить и жарить её можно не очищая и не разделывая. На горловину ведра навязали мешковину – пересыпали морковку к луку. Ведро – в воду, поглубже. На ночь – пост. Саня Палаткин, потом Мишка Кукин, потом Коля Козлов. Каждому – два часа. В четыре утра мы с Воскресенским выходим. Два часа дежурим, потом до восьми готовим завтрак – выходной, едрить – колотить.
Я заварил себе «купеческий чай» (недочифирь). Посидели опять с соседом. Оба чуть не обосрались, когда над нами пролетела сова. Что-то плескалось в районе омута – то ли рыба, то ли русалки манили молодых пацанов в Зазеркалье. Костёр горел ярко, но разобрать, что творилось в омуте, при таком освещении было невозможно. У меня в фонарике батарейки сели почти в ноль.
Спать я так и не ложился. Набрался смелости, и, то, спотыкаясь о сучки, то, едва не пытаясь лбом снести дерево, поднялся на сопку возле нашего лагеря. Не очень высокая, но крутая. Запыхался.
На вершине стоял репер. В сумерках нихрена прочитать было невозможно. Уже стало светать.
Над сопками, которые были восточнее взошла совсем «старая» Луна – этакий детский серпик. В розово – голубом спектре Луна смотрелась чужеродным, но благородным объектом. Пора Мишку будить. Воскресенского. Хотя, толку с него – мало. Нога припухла.
В лагерь я пришел к половине пятого. Воскресенский с Колей Козловым уже пили чай. Козлов, как обычно, в своей манере: «Ты, бля, Хобот! Ты где был?» (Для справки: с 1984-го года у меня из-за полноты была кличка Хобот – ассоциация со слоном).
С Колей я ссоры не хотел – за него, бы, вступились все старшие, даже Саня Палаткин, несмотря на нашу дружбу.
«Я на вершину ходил. Смотрел, как дровец на две недели без заморочек заготовить. Коля! В чем проблема? Мишка уже на посту!»
Тут Козлов понял, что излишняя «залупастость» ни к чему. Он молча допил чай и ушёл на «заслуженный сон».
Мы с Мишкой тихонько (чтобы не разбудить Павла и Серёгу) из палатки с продуктами вытащили мешок с картохой, остатки моркови, чеснока и репчатого лука. И была заначка – почти килограмм солёного сала и две трёхлитровые банки овощных солений GLOBUS – помидоры, огурцы, патиссоны. Утром вся артель просто обалдела от жареной на сале картошки, жареных уток и овощной консервы. Хлеба уже не было – были галеты, крекеры и печенье.
Помню, как Овчаренко шутил над «старшей» бригадой: «Призывники! Вы так жрёте, что по вашим спинам желваки идут!»
Днём занимались – кто чем. Играли в карты – в «дурака» на пузо. «Дурак» был переводной, индивидуальный. Проигравший вытягивал из колоды первую карту – сколько раз он получит по голому животу. Если вытягивал «шестёрку» - амнистия. Вторая карта – количество карт. Я сыграл один раз. И от пяти игроков получил по пузу (от каждого) одиннадцать раз(!) одиннадцатью картами! В Ясынге после проигрыша я вошёл, как Иисус в Иордан. Мне показалось, что я услышал шипение. Теперь играю только в преферанс на деньги.
Из второй половины мешка, который Овчаренко сделал протектор для рыбы, мы сделали подобие флага лагеря. Мы сложили половину мешка ещё раз. С одной стороны зубной пастой вывели девиз: Работа – не хуй! Стоит вечно!» С другой стороны: «Пусть трактор работает – у него всё железное!»
Коля Козлов - самый ловкий по части лазания по деревьям, водрузил это «рогожное знамя» на берёзе возле лагеря. Нашлось несколько лишних патронов – все по два или три раза пальнули из охотничьих ружей. Самым метким был Саня Палаткин. Из двустволки он с 70 метров попал три раза из трёх в консервную банку из под сайры. Я с сорока метров один раз из двух попал в фанерную мишень 10 на 10 сантиметров.
После обеда Овчаренко взял меня за шиворот: «Вы куда с Мишей рыбу дели?»
«Мастер! Какую рыбу?»
«Я вчера при тебе ловил, при тебе показал. Где рыба?»
Я про мелкую мальму совсем забыл – накормили артель, все сытые, довольные. Рыбы – нет. Несколько рыбёшек осталось в ведре. Мешковина – как саблей прорублена.
И, тут, меня Коля Козлов, меня буквально из под топора вытащил:
«Вова! Секи масть!»
В реку нырнула норка! Она изящно забралась в ведро, через две секунды вынырнула с мальмой в зубах, и скрылась в норе из корней тополя на берегу Ясынге.
«Маманя деток кормит!» - Овчаренко заулыбался.
«Не держи зла, Юрик! Знаю, что не крыса, и не подлец, но, немного засомневался».
И, тут, как пишут некоторые тОлстые ТолстЫе: «Всё смешалось в доме Облонских», а как сказал Игорь Летов: « Однажды в Вавилоне пошёл густой снег».
Мы готовились к обеду, когда каждый принимал участие в его приготовлении, в лагерь нашей артели со стороны лесовозной дороги зашли пятеро. Двоих мы знали в лицо: директор нашего леспромхоза Калошин, и парторг - (оплачиваемый надзиратель со стороны КПСС им. В.И. Ленина Курганский). Трое других – мадам в возрасте 35+, один тощий недомерок в дымчатых очках, и, судя по внешности, третий помощник второго секретаря ВЛКСМ Тымовского района.
Первое, что они увидели – это ФЛАГ НА РОГОЖКЕ! Старшие «товарищи» молча прошли эту «оплеуху», а «комсюк» стал похож на камбалу, которую положили на рубины с кафелем – он белел, краснел, потел. Фыркал, что-то бормотал.
Бригадиры спасли тему легко, мол, самая удобная точка для лагеря. Приехали вечером, не заметили. Потом увидели. Пацаны молодые. Никого на риск не посылаем. Пусть висит. Мы свою задачу выполняем. Вот – карты, вот уже отведённые деляны. Идём с опережением. Пацанам надо трое суток отдыха дома.
И тут наш директор леспромхоза товарищ Калошин произнёс историческую фразу:
-А, давайте, товарищи, мы пообедаем с комсомольцами, которые делают великое дело!
Ёрш твою меть! Я только часть обеда готовил! Мы все здесь «залупу в чае полоскали»!
Белеют лица мастеров, нижняя губа Миши Воскресенского опускается до уровня резинки от труселей.
И, тут я понимаю, что мне нихера не будет! Обдрищются? Пусть! Будут травить всю дорогу? – ПОХУЯМБА!
Мишаня нашел в палатке чистую неиспользованную посуду, накрыл «барам».
Как описать Вам кайф повара, который видит и слышит реакцию на его стряпню? Профессиональный оргазм? Как описать состояние команды, которая готовила всё это вместе? Наверное, так команда поваров испытывает что-то похожее на оргазм, когда ресторану (кафе, столовой) внезапно дают звезду Мишлена, включают в ТОП-10 мировых мест, где можно вкусно поесть!
Первой проговорилась барышня: - «Охуеть!» Это уха из мальмы, которую за 20 минут наловили бригады. Всё было просто о…еть! Дальше – все «объедки» - дичь, рыба с овощами. И картоха жареная. Партайгеноссе и боссы после обеда отбыли восвояси, и только халдей из ВЛКСМ что-то пытался мямлить. Его уже никто не слушал.
У этого рассказа будет продолжение. Там было много ужасов и комичных случаев.
yaplakal.com