416
Однополчане над Юриком посмеивались. Мол, война к концу идёт, а ты и немцев в глаза не видел. Отчего же не видел? Видел. Целых два раза. Один – осенью 1944-го, когда части Первого Белорусского фронта освобождали правый берег Вислы. Тогда по дороге мимо их «кашеварной роты» провели длинную шеренгу пленных. Все высыпали смотреть.
Немцы шли, угрюмо уставившись в пыль польской дороги, среди них было много раненых. И показались они тогда Юрику совсем не страшными, даже какими-то жалкими, не то, что в первый раз. Потому что в первый раз Юрику было одиннадцать лет. И немцев он увидел из леса на фоне горящих домов своей деревни.
Тогда им повезло. Кто-то из сельчан загодя увидел на дороге вереницу грузовиков с солдатами, мотоциклистов. Не спрятался, а побежал с криками по улице. Деревенские побросали всё нажитое, вещи, одежду, скотину в хлевах и дунули со всех ног в лес. Едва детей из калысок схватить успели. Бежали не зря. Знали, что на прошлой неделе вот такие вот мотоциклисты загнали жителей соседнего села в сарай да пожгли всех с бабами и малыми. Только пепел остался.
Юрик тогда бежал следом за мамкой, волок за руку пятилетнюю дуру Машку и слышал за спиной приближающийся рокот мотоциклов. Всё ближе и ближе. А до опушки леса ещё сотня шагов, пятьдесят, двадцать. Вот-вот увидят и в спину ударят автоматные очереди. Первые кусты опушки. Быстроногая ребятня уже ныряет в листву, старики, тяжело дыша, торопятся следом. Слышны крики на чужом языке, рокот моторов стихает, мотоциклисты остановились в центре, у избы правления. Сейчас заглянут в дома, увидят, что там пусто и кинутся следом. Сейчас, сейчас…
Но зелёный полог леса уже скрывает бегущих. Бегут молча, даже совсем маленькие дети не плачут, понимают, что по пятам движется что-то страшное.
Выстрел! Тихонько воет и закусывает край платка соседка Ганна. В доме осталась её старушка-мать, у неё больные ноги, некогда было хватать и тащить, а под руками у Ганны трое пацанят мал-мала меньше. Спасала их. Немцы выволокли на улицу старую женщину, застрелили тут же, у колодца. Рядом лёг деревенский пастух дядька Семён.
Тот просто не побежал. Понял, что в восемьдесят лет не успеет, да ещё и остальных подведёт. Остался. На дядьку Семёна пулю тратить не стали, проломили голову прикладом. Новые выстрелы. Это уже в коров, коз, свиней. Чужие страшные люди волокут в грузовики окровавленные туши, узлы с барахлом. Два мотоциклиста кружат по опушке, вглядываясь в переплетение ветвей. Но в лес не суются, где-то тут партизаны, можно нарваться на засаду. Покрутились и вернулись к своим, делить награбленное добро. Тогда-то Юрик и рискнул высунуть голову из своего укрытия.
Он-то давно отволок сестру на заветный островок на болоте, увернулся от матери и бросился обратно. Посмотреть. И увидел. Увидел, как задымилась и вспыхнула крыша родной хаты. Как запылал соседний дом, как огонь заплясал по всей деревне. А на фоне этого огня страшными чёрными великанами стояли солдаты с закатанными рукавами. И смеялись, глядя на пламя.
Потом уехали.
Деревенские вернулись, похоронили на кладбище убитых стариков, выгребли из углей жалкие остатки своей жизни и пошли на болото копать землянки. Осенью на лагерь наткнулись партизаны, и Юрик уговорил их командира взять его в отряд. Просился бойцом, разведчиком. Взяли кашеваром. Так и кашеварил всю оккупацию.
В 1944-м их отряд влился в ряды наступающего Первого Белорусского фронта. Командир хотел отправить Юрика домой, но мальчишка спрятался, а потом увязался следом за армией. Командир плюнул и оставил его в кашеварах. Прошли всю Беларусь от Минска до Бреста. Варили кашу на польской границе, а потом и под Варшавой. Юрику справили настоящую военную форму, определили рядовым. Как-то мимо проезжал Рокоссовский, Юрик как раз стоял с ведром у дороги, воду нёс. Командующий глянул на него, улыбнулся.
Юрик и вправду был смешной. Сапоги до ушей, пилотка не по размеру, ремень вокруг тощего живота чуть ли не три раза накручен. Другие кашевары потом не верили, говорили:
- Какой тебе Рокоссовский? Может полковник какой проехал, ты и уши развесил.
Но Юрик твёрдо верил, в то, что именно ему улыбнулся командующий.
Осенью стояли под Варшавой. Советским войскам не удалось с ходу взять польскую столицу, остановились на правом берегу Вислы, закрепились и начали наращивать силы. Немцы тоже не сидели. Крепили оборону, готовились к затяжным и кровопролитным боям.
Юрик варил кашу. Война войной, но если у солдата три раза в день не будет горячего, то боец с него никакой. Вот и варил. Начальник Юрика – пожилой сержант с Украины, дядька Володя ворочал в огромном котле длинной поварёшкой, пробовал на вкус и качал головой.
- Ещё немного и готово будет. Юрик, ты возьми ведро, сгоняй пока за водой. Как пайку раздадим, котёл надо будет помыть.
- А куда сгонять?
- Да вон там озерцо какое-то видали. Сбегай.
Дядька Володя махнул рукой в сторону зелёной стены кустов и деревьев.
- Где там озеро? – удивился Юрик. – Там же лес.
- Поговори у меня. Говорю – озеро там есть. Я с вечера поговорил с разведкой. Сам сходил, посмотрел. Тут недалеко, метров двести всего.
Приехали они ночью, Юрик толком и осмотреться не успел. Армия двигалась вперёд рывками. Сегодня здесь, завтра там. Иногда неделями сидели на месте. А иногда – внезапно срывались и со всех ног мчались вслед наступающему фронту. Бывало, завтрак варили в одном месте, обед - в другом, а ужин в третьем. А для кашеваров вода – первое дело. Без воды, какая ж каша? Вот дядька Володя заранее всё узнал. И где воды набрать, и где дрова добыть. Он хороший, дядька Володя. Немного на отца похож. Только отец моложе, без усов. И не курит. А может и курит уже. Отца-то Юрик с начала войны не видел.
Юрик подхватил два ведра, повесил на пояс сапёрную лопатку и со всех ног помчался в указанном направлении. Вот заросли кустов. Под ногами зачавкало, ага вода близко! Ветви раздвинулись – и вот оно, озеро. Маленькое, но красивое. Кусты к самой воде подступают, ветки нависают над гладкой поверхностью. Берег топкий, неудобный. Но ничего, на то у Юрика сапоги есть, уж ног не замочит.
Юрик отставил в сторону ведро, воткнул в землю лопатку и начал медленно и осторожно нащупывать путь к воде. И тут в кустах что-то звякнуло. Звякнуло отчётливо, металлом о метал. Юрик испугался, мигом присел на корточки, схоронился за кустом. А потом опомнился. Это ж кто-то из своих. Пришёл посидеть на берегу озера, посмотреть на воду, отойти душой хоть на пять минут. А если это свои, то и бояться нечего.
Юрик выпрямился, заглядывая за куст и снова замер. На берегу спиной к нему стоял толстый человек в немецкой форме. Рядом с человеком стояло железное ведро, ещё одно ведро немец полоскал в воде озера.
- Фашист! – бешено заколотилось сердце. – Но почему один? И почему здесь?
Толстяк тем временем сполоснул второе ведро, сделал шаг на глубину и принялся медленно набирать воду, брезгливо отталкивая пальцами палые листья и прочий мусор.
- Фашист! – руки у Юрика затряслись, он осторожно подался назад и нащупал рукоять сапёрной лопатки.
Эх, автомат бы сейчас или хотя-бы гранату. У немца тоже оружия не видно, но он же огромный, толстый. А Юрику всего четырнадцать, и он лесной недокормыш. Форма, вон, как на пугале болтается. А у немца пузо из пуговиц выпирает. Если сейчас тихонько подобраться к нему, ударить лопаткой по стриженой голове, потом ещё раз и ещё. Немец упадёт в воду, закричит, и тогда надо не испугаться, бить и бить его. Он же нестрашный, он не из тех чёрных фигур, что жгли деревню, он из тех угрюмых и побитых, что шли по дороге и боялись смотреть по сторонам. Надо не испугаться, надо ударить. Юрик поднял лопатку и, закусив губу, рванулся вперёд.
Через полчаса сержант Владимир Воропаев хватился своего малолетнего помощника. Крикнул:
- Юрик!
Тишина.
- Юрик, едрить твою налево, ты куда подевался?!
Нет ответа.
- Михалыч, ты Юрика видел?
- Так ты ж его сам к озеру послал. Пробежал мимо меня с вёдрами, - отозвался рядовой Чеглаков, помешивающий варево в соседнем котле.
- Заблудился что ли? – проворчал Воропаев. – Витька?!
- Что, дядя Володя? - подскочил к котлу худой длинный ленинградец Витька Иванов, призванный на фронт всего пару месяцев назад и очень страдающий от того, что его рахитичного скелета вместо разведки определили на кухню.
- Помешай тут за меня, - кивнул Воропаев. – И смотри, чтоб не подгорело!
- Есть! – козырнул Витька.
- Пойду, погляжу. Семён!
Из-за котла выглянул ещё один сержант, Семён Рувимов.
- Чего орёшь?
- Юрик где-то пропал. Ты возьми на всякий пожарный карабин, пошли, глянем.
- Да что с твоим Юриков станет? – фыркнул Семён. – Небось, лягушек ловит.
- Поговори у меня, - погрози кулаком дядька Володя. – Пошли!
И они пошли. Юрик лежал на топком берегу озерца, вцепившись обеими руками в шею толстощёкого пузатого немца. На лице немца застыло какое-то удивлённое и немного жалобное выражение. Юрик успел несколько раз ударить его лопаткой по голове, проломил череп, развалил надвое пилотку. Но фашист оказался из крепких. Видно из последних сил дотянулся, подмял под себя и ткнул ножом под рёбра. Кроме ножа другого оружия у немца и не было. Только из-за пояса торчал грязноватый белый фартук.
Дядька Володя с трудом разнял лежащих. Скрюченные пальцы Юрика пришлось разгибать по одному. Приложил ухо к груди помощника. Потом как-то тихо всхлипнул и осел прямо в грязь и воду. Его длинные усы дрожали.
Юрий Рудковский 1930-го года рождения погиб в октябре 1944-го года на правом берегу Вислы, неподалёку от столицы Польши, Варшавы. Его мать получила письмо от непосредственного командира Владимира Воропаева, где кратко и сухо описывалось, где и при каких обстоятельствах было найдено тело её сына.
Всё было так или иначе, никто уже не узнает, свидетелей схватки Юрика Рудковского с его единственным немцем не было.
© Павел Гушинец (Доктор Лобанов)
yaplakal.com