69


Был у меня знакомый. Все называли его «синий», естественно не за цвет лица. Довелось как-то съездить с ним в соседний район, в Полтаву. Так сошлись звезды что мои и его дела попали синхронно в перекрестья наших прицелов.
Свое имя он нес по жизни гордо и огоньком. На обратном пути мы тормозили практически у каждого придорожного ларька. Там покупался мерзавчик беленькой и Синий в позе горниста выдувал его в несколько жадных глотков, как после долгого перехода по пустыне утомленный бедуин, воду. Через несколько километров утробный рев: «Астановииибуэээ!» заставлял меня бросать машину на обочину как танк под шквальным огнем противотанковой артиллерии. Потом все повторялось.
Темнело, Полтава медленно, но приближалась, а до дому было далеко. Решили заночевать в городе-герое (герой, не герой, но городок приятный, как по мне) Полтаве. Ну как решили, я понял, что у меня от усталости столбы и деревья стадами перебегают через дорогу, Синий же одобрил решение ночевать мощным «Ууурумм!». Потом способность к членораздельной речи вернулась. Способность к мышлению и способность к членораздельной речи, наверное, где то рядом – мысль забила фонтаном и речь включилась.
--У меня в Полтаве хата есть, всегда там оттягиваюсь!
--Ща, горючего и хавки возьмем! Девок снимем, оттянемся по полной!
На поверку хата оказалась придорожной общагой с общей кухней и двухместными номерами. Пельмени и пол-литра были куплены в качестве «стола» во все том же придорожном ларьке. Метнувшись рьяною борзою Синий вытащил из кустов придорожную нимфу эротических снов. «Ужас, летящий на крыльях ночи» это про нее. Слава богу, она была одна. Завезя дам и кавалеров в нумера, я отправился искать стойло для верного рысака. 90-е, неспокойные — утром можно было обнаружить остов верного, железного коня обглоданный стаями придорожных падальщиков, а можно было и не обнаружить. Одна стая, кстати, гиенами хохотала в близлежащем детском садике.
Стоянка была в пятнадцатиминутной досягаемости. Но, вернувшись, я понял, что бал был краток – за 15-20 минут водка была выпита на две трети, закушена сырыми, обдатыми кипятком пельменями. А прекрасная незнакомка, в костюме Евы, дожевывая последний пельмень, удалялась на ложе страсти.
Сидя на холодной, неуютной кухне доварив и дожевав пельмени, выкурив несколько сигарет, я несколько раз решительно направлялся в сторону двери. И нерешительно замирал, таинство любви вызывало священный трепет. Горел фонарь, во дворе хохотали гиены.
Наконец с лозунгом: «Пошли все нахер!» я вперся в номер и заявил претензии на вторую койку. Отказавшись, от гостеприимного приглашения Синего присоединится, незнакомка была занята и не могла говорить, ее мычание однозначно истолковать было нельзя. Завалившись на кровать, попутно разобрал, в какой позе «Кама Сутры» находились пылкие влюбленные: «мандариновая утка, пьющая из нефритового источника». Хотя, для меня, человека с техническим мышлением, это более напоминало насос, качающий нефть из малодебитных скважин, амплитудой, частотой и работой шарниров. Пытаясь уснуть, я сконцентрировался на телевизоре. Мерное поскрипывание навевало сон. Амплитуда и частота затухала, затухала.
Тыць—раздался звук затрещины и станок заработал вновь. Потом все повторилось вновь. На третьем цикле я уснул.
Утром я проснулся от храпа. Нет, не так: я проснулся от ХРАПА! Храпела приларечная нимфа. Вялые члены моего знакомца в ее рту усиливали звук и делали его инфернальным, хрипяще-булькающим.
-- Синий!
-- А, что?— лохматая голова приподнялась.
На рефлексах рука нанесла такую привычную затрещину.
И насос заработал вновь…Занавес