Мы должны учиться воевать по-новому! Десант в Ондозеро.Карелия, 1942 год

– Его что, парализовало? – разозлился Солдатов и выругался. – Твердит как попугай одно и то же!
– Ты передал, чтобы он выходил на исходный рубеж, как тебе велели? – строго спросил Сергеев радиста.
– Так точно. Но они нас, видимо, не слышат, – ответил тот. – Судя по радиограмме, их рация работает только на передачу.
Солдатов повертел в руках радиограмму, затем смял ее и швырнул на пол.
– Все, хватит выжидать! – заявил решительно. – Готовьте три-четыре взвода, надо выяснить, в чем там дело!

Принять такое решение – обойти Ондозеро с юга и бросить еще около ста человек в логово разъяренного врага – это значило погубить людей. Но Солдатов его принял и отступиться не захотел. Вернее, он отступился бы, если бы точно знал, что эти люди отряду Ковалева уже ничем помочь не смогут.
Майор Сергеев, подчиняясь воле командира бригады, связался с третьим батальоном и приказал выделить три взвода для обхода Ондозера на помощь десанту.
– Капитан, возьми еще бойцов из роты разведки и готовься выступить, – сказал он Афанасьеву. Начальник штаба все же решил выждать хоть немного в надежде на то, что комбриг передумает и отменит неразумный приказ, да и, может, к этому времени обстановка на том берегу озера окончательно прояснится.
Но новых сведений от капитана Ковалева больше не поступало. И вскоре Афанасьев с группой бойцов – 80 человек – двинулся в путь…

оз. Лайяозеро
2 сентября 1942 г., 14 час. 10 мин

Потеряв всякую надежду выйти на связь с бригадой, Ковалев перестал обращать внимание на раненого старшину 1 статьи Якушенкова, колдовавшего у рации и пытавшегося левой рукой вызвать радиста на восточном берегу Ондозера. Теперь, после нескольких атак егерей и убийственного минометного огня, обрушенного в ярости на отряд финскими минометчиками, капитан ясно осознал всю трагичность своего положения. Не только ему, но и всем десантникам стало понятно, что до вечера им уже не продержаться. Было еще только два часа дня, а в отряде способных держать оружие оставалось не более пятидесяти человек. Остальные либо убиты, либо тяжело ранены. Особенно большие потери оборонявшиеся понесли во время последнего минометного налета. Мины разворотили все болото, и от них нельзя было нигде спрятаться. Отдельные из бойцов не выдержали этого кромешного ада и в отчаянии начали выползать из болота, но тут же попадали под меткий огонь вражеских снайперов. Силы отряда таяли на глазах.

В рядах оставшихся в живых десантников все сильнее и сильнее зрело недовольство действиями командира отряда. Даже старший батальонный комиссар Барков, находившийся рядом с Ковалевым, в разговоре с ним не удержался и высказал сомнение по поводу правильности его решения укрыться на болоте. Да Ковалев и сам понял, что совершил непоправимую ошибку, заняв круговую оборону в болотине. «Нужно было прорываться! – злился теперь на себя капитан. – Сразу же, не надеясь на помощь из-за озера и не дожидаясь темноты!» Но Ковалеву даже сейчас, когда отряд оказался в отчаянном положении, не хватало решимости поднять людей в последнюю контратаку.

Оставить убитых, раненых – и попробовать вырваться! Кто-то да уцелеет, ускользнет из этого мешка! Капитана охватило какое-то оцепенение, и чужой голос твердил ему: держаться, держаться! Свои не оставят в беде, придут, выручат!
В короткую минуту затишья к нему подполз весь облепленный грязью главстаршина Шевченко.
– Товарищ капитан! Еще один минометный обстрел и от нас ничего не останется! Нужно что-то делать!
– Держаться, главстаршина! Нужно держаться! – упрямо проговорил Ковалев.
– Но это безрассудно, товарищ капитан! Егеря забросают нас минами!
– А ты что, хочешь оставить своих товарищей? Раненых? Или – плен?
Шевченко замолчал, не зная, как ответить на этот веский довод.
– Наши наверняка слышат бой, и я думаю, что-то уже предпринимают! – заявил Ковалев. – Надо держаться.
– Тогда люди сами побегут отсюда, не дожидаясь твоего приказа! – вступился за главстаршину Барков, слышавший весь разговор. – Рано или поздно, но это случится! Пойми, капитан, бывают такие ситуации, когда выбирать не приходится. Хорошо, мы не оставим раненых – тогда умрем здесь все, и раненые тоже. Но если есть шанс остаться кому-то в живых, почему бы им не воспользоваться? Хотя, я уверен, теперь и такого шанса уже нет…
– Погибать – так в бою! А не ждать, когда тебя миной накроет! – снова заговорил Шевченко. – Думаю, нам раненые это простят.

Словно в подтверждение слов главстаршины вновь ухнули минометы, вслед за этим с противным свистом пронеслись над их головами две мины и разорвались неподалеку. Новый залп – и новые разрывы вздыбились на болоте. Финны повели по десантникам очередной губительный минометный обстрел.
– Товарищ капитан, ну делайте что-нибудь! – с отчаянием выкрикнул Шевченко. – Надо прорываться! Иначе они смешают нас с грязью!
Ковалев наконец решился.
– Борис Николаевич! – обратился он к Баркову. – Вы старый коммунист. Обратитесь к бойцам, если кто из них пойдет на прорыв – идите! А я останусь здесь.
– Хорошо, капитан! Извини, если что не так, но, поверь, главстаршина прав – надо прорываться, надеяться больше не на что. Идем и ты. Все вместе, может, вырвемся!
– Нет. Я не могу. Как командир отряда я не имею права оставить раненых! – голос у Ковалева дрогнул. – Если вам удастся вырваться, идите на юг, в сторону Сегежи. Прощайте!
У Баркова на глаза навернулись слезы. Он понимал, что капитан и те, кто не захочет пойти с ним, погибнут. Все погибнут, и раненые в том числе. Старший батальонный комиссар хорошо понимал, что и у тех, кто пойдет на прорыв, шансов остаться в живых тоже практически нет. Но безысходность положения больше всего страшила его и призывала к действию, хоть и безнадежному, а все же – действию.
– Прощай, Ковалев! – Барков сильно сжал руку капитана, затем решительно пополз, не оборачиваясь назад.
Ковалев проводил его долгим взглядом, повернулся к Шевченко:
– Иди и ты с ним, главстаршина. Помоги ему, если что… Не поминай лихом! – махнул капитан на прощанье рукой.
– Прощайте, командир! – Шевченко уполз вслед за Барковым.
Ковалев не видел, кто из десантников решился пойти на прорыв с Барковым, не видел он и оставшихся – высокая осока скрывала и тех и других. Рядом с ним были только убитые – пулеметчик Гвасалия, радист Якушенков, разведчик из его роты Калистов и еще один моряк, которого он не знал.
Ковалев отложил в сторону автомат, перевернулся на спину и, глядя в бездонное серо-голубое осеннее небо, лежал несколько минут неподвижно, отдавшись во власть этого безразличия. Он почувствовал себя освобожденным от всего, от всех и главное – от мучавшего его вопроса: повинен в гибели отряда или нет? Теперь уже это неважно. Теперь все равно…
Вернул его к действительности донесшийся, как ему показалось, издалека крик: «Впе-е-ред, братва!», а затем отчаянное: «Ур-р-ра-а!».
«Это Барков с главстаршиной пошли на прорыв», – подумал Ковалев и, не обращая внимания на вспыхнувшую тут же стрельбу, поднялся во весь рост, чтобы посмотреть на безумную атаку отчаявшихся моряков. Но он не увидел ничего – раздавшийся рядом взрыв обдал его горячей болотной грязью, свалил с ног. Ковалев хотел было подняться вновь, но сильная боль резанула в левом плече и он, вскрикнув, потерял сознание.

Капитан Ковалев как лежал ничком, так и остался лежать. Когда один из егерей сильно пнул его сапогом, он напрягся, будто бы собираясь встать, а сам незаметно сунул здоровой рукой гранату между колен и, собрав остатки сил, дернул за кольцо. Прогремел взрыв.

оз. Ондозеро
4 сентября 1942 г., 1 час 30 мин

Когда начался минометный обстрел, старшина Мочихин лежал в десяти метрах от Лайяозера. Недалеко от него находились еще несколько бойцов, тоже раненых. Но первые же разрывы мин смешали их тела, было трудно разобраться, кто из них ранен, а кто уже убит. Старшина, превозмогая боль в руках, снова пополз к озеру. Только в воде он видел спасение. Добравшись наконец до береговой кромки, он скатился в озеро.

Минометный обстрел длился около получаса. Потом все стихло. Казалось, что после такого ада все живое на болоте перестало существовать. Но это только казалось. Не успели егеря приблизиться к развороченному взрывами болоту, как то тут, то там загремели выстрелы. Оставшиеся в живых десантники продолжали сражаться. Однако огонь уже не был таким плотным, как вначале, и вражеские солдаты ворвались на болото с двух сторон, оно сразу же огласилось криками и лаем собак. Озверев от упорства обороняющихся, финны нещадно палили из автоматов, не жалея никого. Мочихин из-за кочки видел, как подрывались гранатами те, у кого не было патронов, а у кого они еще оставались, продолжали стрелять, не подпуская врагов.
Старшина не мог без боли смотреть на безжалостную расправу над десантниками. Он закрыл глаза, чтобы не видеть всего этого, и застонал от бессилия. Где-то там, на болоте, оставались неунывающий Гвасалия, вездесущий главстаршина Шевченко, военфельдшер Слатвицкий, капитан Ковалев, младший лейтенант Пыринов, разведчики Миша Гуляков, Паша Талашев, Саша Калистов, Сергей Сурков…
Приближающийся лай овчарки заставил Мочихина вспомнить о себе. Он глубже опустился в воду и притаился, спрятав голову под кочку. Если сейчас собака его учует, все – конец! Но овчарка, не добежав до кромки болота, остановилась, принюхиваясь, а затем повернула назад.

Егеря долго шныряли по болоту, собирая оружие и тела убитых. Только к вечеру они покинули место боя.
Мочихин подождал еще некоторое время, вслушиваясь в наступившую тишину, затем тихо, чтобы не шуметь, стал выбираться из воды. С первой попытки ему сделать это не удалось: тело задеревенело, раненые руки обессилели, а ноги засосало в ил так, что он не мог выдернуть их. Старшина попробовал еще раз, но обе ноги крепко увязли в донном иле. Мочихин забеспокоился, лишь сейчас он обратил внимание, как его сильно засосало. И новый страх охватил Мочихина – спасся от одной смерти, а другая, более жестокая, подстерегает здесь же! Старшина исступленно схватился за кочку, подтянулся к ней, затем собрал в один пучок осоку, закусил его зубами, чтобы помочь ослабевшим рукам, и напрягся, вытягивая сначала одну ногу – медленно и нехотя, но все же вязкий ил отпустил ее, затем с большим трудом удалось вытащить вторую, оставив при этом ботинок.
Выбравшись на берег, Мочихин в изнеможении повалился на землю и облегченно вздохнул: наконец-то! И хотя он сильно устал, хотя после двух бессонных ночей хотелось спать, старшина пересилил себя и заставил ползти туда, где лежали его товарищи – может, кто-то еще жив!
Но среди десантников живых не оказалось. Они лежали друг на друге – кто ничком, кто лицом вверх, почти все раздетые и разутые врагом. Мочихин ползал вокруг кучи человеческих тел и, как одинокий зверь, покинутый всеми, выл, не стыдясь слез.
– Ребята! Ребятушки! – звал он. – Ну хоть кто-нибудь из вас живой?!
Но трупы молчали. Тогда он стал заглядывать им в лица, дотрагиваясь до каждого. Однако тела краснофлотцев и красноармейцев успели остыть и веяло от них холодом.

Он решительно поднялся и пошел в сторону озера, вернее, к тому самому месту, где более суток назад высадился десантный отряд. Он надеялся найти там хоть одну целую лодку и добраться до своих. «В бригаде должны знать о судьбе отряда!»– убедил он самого себя в правильности выбранного решения.
Было уже темно, когда он наконец добрался до желанной цели. Никаких лодок Мочихин не нашел. У берега в воде плавало два полузатонувших бревна и валялось несколько почерневших досок, которые могли держаться на плаву.Пройдя метров двести по берегу, он оказался в тростнике. Острые листья тростника жалили раненые руки, и старшина уже собрался выйти на дорогу, как вдруг уловил слабое поскрипывание уключин – кто-то на лодке греб в его сторону. Мочихин присел в тростник, с тревогой прислушиваясь к поскрипыванию уключин. «Неужели наши выслали разведку, чтобы узнать, что случилось с отрядом?»– с затаенной надеждой подумал он и стал ждать.
Вскоре он увидел, как к берегу, ближе к деревне, причалили две небольшие лодки, из которых выпрыгнули четверо солдат и стали развешивать мокрые сети. Они о чем-то переговаривались, иногда смеялись. Это были финны. «Видимо, с рыбалки возвратились. И не боятся, гады!» – Мочихин продолжал наблюдать за ними.
Он подобрался, как вор, к лодкам, заглянул в них – в обеих лежали весла, но и в обеих было много воды. Попытался стащить левой рукой крайнюю, та не поддавалась. Тогда старшина подошел к другой, уперся в нее всем телом, и лодка медленно сползла в воду.Старшина стал отводить лодку вправо, подальше от наблюдательной вышки. Догадайся сейчас часовой выпустить осветительную ракету, его бы обнаружили сразу. Этого и опасался Мочихин. Но в ту ночь финны, на его счастье, не освещали озеро ракетами, видимо, решили, что десантники все уничтожены, а русские раз в первую ночь не пришли им на помощь – значит, больше не придут.


Не обращая внимания на боль, Мочихин греб и греб, моля бога, чтоб его не заметили и чтоб не лишиться сознания, потому что от потери крови у него уже начала кружиться голова.
Когда он отплыл от берега довольно далеко и почувствовал себя в безопасности, его вдруг охватило смутное беспокойство – почему-то не было большой радости от того, что возвращается к своим живым; чем ближе становился свой берег, тем сильнее нарастало это беспокойство. Сейчас он еще не осознавал до конца, что это странное его душевное состояние – не что иное, как чувство собственной вины за то, что все, с кем он был, мертвы, а он – живой.
Страшное чувство! Оно пока еще только-только шевельнулось в глубине. его души. Но пройдут годы, закончится война, и это чувство вины будет мучать старшину 2 статьи Ивана Мочихина всю жизнь.
К счастью, этого он еще не осознавал…

штаб 85-й бригады
4 сентября 1942 г., 11 час

Подполковник Солдатов, отправив группу бойцов вокруг Ондозера на помощь десанту, не успокоился на этом.Он не верил, вернее – не хотел верить, что десантный отряд уничтожен. Солдатов не хотел смириться с тем, что произошло. Его не устраивало это. Все должно было быть иначе! Подполковник замучил своего начальника штаба майора Сергеева бесполезными теперь вопросами, уточнениями данных разведки, сомнениями в деталях плана операции. Раздраженный неудачей, он кричал на всех, кто попадал ему под руку.
Комиссар Девяшин как мог успокаивал его, наказывая адъютанту никого в землянку не пускать. «Война есть война! И тут уж ничего не поделаешь, Николай Кириллович, приходится и нам вкушать горечь поражений! – тихо говорил он комбригу. – Да, может быть, еще не все так плохо, как мы считаем!»
Но Солдатова это не утешало. Он хорошо помнил слова командующего армией генерал-майора Никишина: «Твой час не пришел, но он придет… Вот тогда мы спросим с тебя сполна!» Командарм спросит за провал операции! Спросит обязательно! И оправданий у него, подполковника Солдатова, не будет, да и не должно быть! «А в чем, собственно, моя вина? – пытался собраться с мыслями Солдатов. – В том, что послал людей бить врага! В том, что я как коммунист сам готов умереть за Родину! В конце концов, комиссар прав: война есть война! Не только у меня в бригаде гибнут люди!»
– Товарищ подполковник! – прервал его размышления адъютант, вбежавший к нему в землянку. – Старший сержант Белов докладывает с первого поста наблюдения: с западного берега приплыл раненый матрос.
– Кто?! – привстал из-за стола комбриг.
– Матрос из разведроты. Кажется, Мочихин его фамилия, – неуверенно ответил адъютант.
– Матроса срочно ко мне! – взволнованно приказал Солдатов. – Срочно!
– Его посадили на лошадь и скоро он будет здесь.
– Сразу же ко мне! – повторил комбриг. «Ну вот, сейчас будет все ясно – ушел Ковалев от финнов или нет», – разволновался Солдатов. Но, хотя в глубине души он и питал надежду на более благоприятный исход, тяжелое предчувствие подсказывало ему: нет, хороших вестей о десанте не жди – чудес на войне не бывает.
Наконец появился и долгожданный матрос – мокрый, в одном ботинке, в изодранной тельняшке, с перевязанными руками.
– Старшина 2 статьи Мочихин по вашему приказанию прибыл, товарищ подполковник! – доложил он, остановившись в проеме землянки.
– Проходи, проходи, Мочихин, садись, – пригласил его к столу комбриг. – Рассказывай все по порядку: что у вас там произошло?
– Отряд погиб, товарищ подполковник, – помолчав, проговорил старшина. – Все погибли, в плен ни один не сдался!
– А капитан Ковалев?
– Капитан Ковалев тоже погиб.
– Как же, старшина, это случилось? По рации он сообщил, что гарнизон разбит, операция проведена точно по плану – и вдруг…
– Отряд был окружен крупными силами противника уже после разгрома гарнизона. Капитан Ковалев вынужден был занять круговую оборону в невыгодном для нас месте. Мы отбили несколько атак, потом сами пытались прорваться, но не смогли, – ответил Мочихин, опустив вниз голову.
– Ну нет, старшина, так не пойдет, – подошел к нему Солдатов. – Ты давай садись и все по порядку расскажи. Все по порядку, понял? – Комбриг подтолкнул его к столу и заставил сесть.
Мочихин рассказал все, что знал и видел: как расстреляли из минометов их лодки, как десантники вынуждены были занять оборону в болоте, как добивали враги раненых, как прятался он от финнов в воде, как затем добирался до своих.
– В карте разбираешься? – спросил старшину Солдатов, когда тот закончил говорить. – Сможешь показать, где десант занял круговую оборону?
– Смогу, если карта крупномасштабная, – ответил Мочихин.
Комбриг пододвинул к нему карту.
Старшина склонился над ней, долго изучал, потом показал:
– Вот здесь, на болотине между озерами.
– Та-ак… – протянул Солдатов. – Худшего места Ковалев, конечно, найти не мог.

– Старшину надо бы отправить в медсанроту, – подал голос до этого молчавший Девяшин.
– Конечно, конечно, – спохватился Солдатов, уняв в себе вспышку негодования. – Иди, матрос, залечивай раны. И благодари судьбу, что остался жив. Хотя с твоим ранением… – комбриг бросил взгляд на его руки и не договорил. – Ладно, иди, матрос. Будем живы – не помрем!
Что имел в виду подполковник, когда намекнул на его ранение, Мочихин понял только через день, уже в полевом госпитале, когда к нему пришел статный майор из особого отдела. Старшину вызвали из палаты в перевязочную, и там этот майор сначала вежливо, а затем с нажимом пытал его целых два часа: где, как, при каких обстоятельствах был ранен и почему именно в руки. Потом этот майор приходил еще несколько раз. И старшина наконец понял, что его подозревают в самостреле, а значит, в трусости и дезертирстве.
Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не вмешался сам комбриг. О посещении Мочихина особистами ему доложил военком разведроты Корзников, который наведал старшину в госпитале.
Солдатов возмутился бесцеремонностью особого отдела и позвонил туда. Когда ему ответили, он не стал спрашивать, кто у телефона, а представившись сам, выложил:
– Говорит Солдатов. Я не вижу никаких оснований подозревать раненого разведчика. Вам достаточно было бы взять заключение у военврача. В крайнем случае, если вы не знаете, самострел легко определяется по пороховому ожогу. Да и дважды стрелять себе в руки станет только идиот! Оставьте матроса в покое. Что не ясно, я отвечу за него.
– Вы, Николай Кириллович, подумайте, как ответить за самого себя! – коротко ответили ему на другом конце провода и положили трубку.

г. Кемь
20 сентября 1942 г., 13 час

20 сентября комбрига вызвали в штаб 26-й армии. А днем раньше туда выехал майор Сергеев. Солдатов догадывался, зачем его вызывают, и в общем-то был готов к этому. Хотя он до сих пор никак не мог понять, как Ковалев после успешной высадки десанта и разгрома гарнизона ухитрился угодить в ловушку? Подполковник знал, что за провал ондозерской операции с него спросят, и спросят строго.

Но ему было все равно, какое наказание придумает командарм – дальше фронта не пошлет, а драться с ненавистным врагом он может где угодно. Наказание не страшило его, и все же настроение у комбрига было подавленным – кому хочется выслушивать нотации за ошибку других, пусть даже подчиненных тебе людей. Да и ошибка ли это? Может, роковая случайность?
Солдатов прибыл в штаб армии во второй половине дня. Штабные командиры увидели его таким же уверенным в себе, каким он был всегда, и ничто не выдавало его внутреннего беспокойства, скрытого за суровостью усталого лица.
Командующий 26-й армией генерал-майор Никишин принял его не сразу, заставив выжидать в приемной почти полчаса.

– Товарищ генерал, командир отдельной 85-й морской стрелковой бригады подполковник Солдатов по вашему приказанию прибыл! – войдя, доложил он, остановившись посреди кабинета.
Никишин никак не прореагировал, вызвал своего адъютанта:
– Пригласи ко мне Козлова, – коротко бросил ему.
– Ну, подполковник, рассказывай: как воюешь? – поднял голову командарм. Лицо его было суровым.
– Бригада занимает оборону во втором эшелоне на рубеже…
– Я знаю, на каком рубеже занимает оборону твоя бригада, – перебил его Никишин. – Ты говори, как воюешь с противником.
Солдатов стушевался. Он понял, чего именно добивается от него генерал. Помедлив, проговорил:
– Второго сентября сформированный из лучших бойцов бригады десантный отряд разгромил финский гарнизон в деревне Ондозеро. Но, к сожалению, большая часть людей из отряда погибла при выполнении боевого задания.
Последнюю фразу комбриг выдавил из себя глухо и тяжело.
– Конкретно? – повысил голос генерал. – Не люблю отвлеченных слов. Сколько людей погибло?
– При разгроме гарнизона противника погибли сто двадцать пять человек, из них – старшего и среднего начсостава – четырнадцать, младшего начсостава – тридцать два, – уточнил Солдатов. Он не стал говорить о потерях, которые понесли роты отвлекающего направления.
– Сколько всего в отряде было людей? – снова спросил командарм.
– Сто двадцать шесть человек.
– Значит, вернулся только один. Так, подполковник?
– Так, товарищ генерал!
– Выходит, остальные пропали без вести.
– Я считаю, товарищ генерал, они погибли, – твердо заявил Солдатов.
– На каком основании, подполковник? Ты что, сам видел, как они погибли или сам их хоронил?
– Это подтвердил раненый матрос. Кроме того, наши посты наблюдения слышали бой в течение двенадцати часов.
– Бросьте, подполковник! – раздраженно махнул рукой командарм. – Твой раненый матрос не мог всего видеть… Да дело и не в этом. Операцию ты провалил, людей погубил. Что от тебя ждать дальше?
– Товарищ генерал, – не сдержался Солдатов. – На войне всего не предусмотришь. Но люди погибли при выполнении боевого задания, в этом я убежден. А что касается меня, то я – человек действия и готов воевать с врагом там, куда посчитаете нужным послать…
– Все это, подполковник, есть не что иное, как оправдание бездумных поступков. Он, видите ли, человек действия! Действия командира такого ранга, как ты, всегда должны быть продуманы до конца. И мало разгромить гарнизон противника, его нужно разгромить при минимальных потерях! А у тебя получилось все наоборот. Конечно, честь и слава твоим матросам за исполненный долг и вечная память, если они погибли, а не попали в плен. Но ты, подполковник, после всего случившегося не можешь командовать бригадой.

Помнишь, мы здесь с тобой уже встречались? Помнишь, о чем я с тобой говорил, когда ты рвался на передовую? Еще тогда у меня закралась мысль, что в тебе сидит какой-то бес, который правит тобой, как хочет!
Теперь Солдатов окончательно понял, что его отстраняют от командования бригадой. И отстраняют именно сейчас. Для этого и вызвали в штаб армии.
– Товарищ генерал, идет война, воюем мы с коварным и жестоким врагом. Поэтому в каждом из нас должен сидеть бес, а не ангел. Нас не учили отступать, но мы отступали! Нам говорили, что наша армия всех сильней, так почему же нас бьют?! – Солдатов со свойственной ему вспыльчивостью решил высказать все, что передумал за последнее время. – Я вам отвечу почему: потому, что каждый из нас дрожит за собственную жизнь! И чтобы выжить, уцелеть, мы выдумали себе какую-то особую тактику окопной войны: зарываемся в землю и сидим – ждем, когда ослабеет враг. Ждем-пождем, а если решимся попробовать силу свою, то тоже с оглядкой. Не получается – что ж, снова назад, в окопы, в землю. И не задумываемся, что тем самым деморализуем нашего солдата! Хотя здесь, на Карельском фронте, можно вести успешные наступательные бои. Не нужно только жалеть себя!
– В этом, подполковник, ты видишь всю науку войны? – жестко спросил командарм и, не дожидаясь ответа, продолжил – Не тебе об этом говорить. Не надо большого ума, чтобы положить жизнь на поле боя, тем более не свою. Вроде бы это – святое дело: как же, за Родину ведь! Но прежде чем жизнь положить, подполковник, надо уничтожить врага, чтобы после твоей смерти он не топтал нашу землю!
Вошел начальник штаба армии Г. К. Козлов:
– Вызывали, товарищ генерал?
– Да. Хотелось бы, Георгий Константинович, чтобы вы проанализировали операцию 85-й бригады по Ондозеру, – обернулся к нему Никишин. – А то ее командир сейчас тут мне целую лекцию по военной тактике прочитал.
Начштаба армии посмотрел на Солдатова. И в его взгляде комбриг не уловил сочувствия.
– Операция, несмотря на ее конкретность, рассчитывалась в основном только на фактор внезапности, на храбрость и отвагу бойцов. В то же время детальная разведка гарнизона была проведена не полностью. Не были также учтены следующие моменты: быстрая переброска противником резервов, так как гарнизон связан рокадными дорогами, слабое обеспечение отвлекающих подразделений огневыми средствами, неверный расчет на скрытный отход десанта через озеро при явном господстве авиации противника. И наконец – неправильные действия самого командира десанта в неожиданно сложившейся ситуации. Все это и привело к фактическому провалу операции. "

– Ну, подполковник, тебя удовлетворяет такой анализ операции опытного штабного командира? – спросил Никишин.
– Хорошо размахивать кулаками после драки, – зло ответил Солдатов. Он решил, что терять ему больше нечего. – Только интересно узнать, что сказали бы мне, если бы я выиграл эту драку?
– Если бы выиграл, как выразился ты сам, эту драку, мы порадовались бы твоей удаче и подивились бы беспечности противника, – недовольно бросил командарм, – но ты ее, к несчастью, проиграл.
– Не совсем, – вдруг не согласился Козлов. – Час назад Потапов из разведуправления мне сообщил: в 32-й армии соседнее с бригадой подразделение взяло языка – финского офицера, который участвовал в бою с десантом. По его показаниям, финны потеряли более ста пятидесяти человек.
– Это заслуга тех, кто остался на том берегу Ондозера, и никак не оправдывает его просчетов! – решительно произнес Никишин. Затем, обращаясь непосредственно к Солдатову, сказал – Еще, подполковник, вопросы будут?
Тот молчал, багровея лицом.
– Тогда поезжайте в Беломорск, в штаб фронта, там решат, что с вами делать дальше, – официально объявил командарм. – А я отстраняю вас от командования бригадой.
Солдатов ушел, в кабинете командующего наступило недолгое молчание. Видимо, и Никишин и Козлов размышляли каждый о своем. Первым заговорил начальник штаба:
– И все же Солдатов, мне кажется, смелый командир. Жаль, что не удалось как следует проверить его в наступательных боях.
– Ему дай волю, он наломал бы дров! – возразил Никишин и тут же добавил – Вся наша беда, Георгий Константинович, в том, что в армии еще, к сожалению, преобладают такие командиры, как Солдатов. Они на себе рубаху разорвут, только пусти их вперед! Но совершенно не владеют сегодняшней тактикой войны. А одним шапкозакидательством сейчас противника не одолеешь. И не грешно поучиться у него воевать! В будущем это ох как пригодится…

85-я морская бригада после двенадцатимесячного пребывания в резерве, во вторых эшелонах, включилась наконец в активные бои с противником в начале 1943 года. В составе войск 26-й армии она теснила немецкие полки дивизии СС «Север» на кестеньгском направлении. Здесь бригада провела несколько успешных операций по уничтожению опорных пунктов врага. А разведчикам в апреле того же года удалось разгромить батальон немцев – в двухдневных боях противник потерял до 400 человек убитыми и ранеными.
В марте 1944 года по приказу Верховного Главнокомандующего всех моряков бригады отозвали на флот, который к тому времени остро в них нуждался, а остальные бойцы влились в разные подразделения 31-го стрелкового корпуса.
Но героический ондозерский десант 126 краснофлотцев и красноармейцев под командованием капитана Н. Ковалева не был забыт как неудачный боевой эпизод начального периода войны. О нем всегда помнили в разведотделах. На оперативных картах войск южного крыла Карельского фронта деревни Ондозеро, Ругозеро, Тикша были помечены как район важных оборонительных полос противника. И с момента гибели десанта разведка их велась постоянно.
Данные об оборонительных сооружениях финских частей в этом районе с особой тщательностью изучались в штабе 27-й стрелковой дивизии, которой предстояло здесь наступать.
Финское командование, предполагавшее, что основной удар русские нанесут там, где они отступали в 1941 году, просчиталось. Все долговременные укрепления на ребольском направлении, возведенные здесь финнами, их не спасли. В июне 1944 года 27-я стрелковая дивизия начала наступление севернее рокадных дорог этого района и, обойдя оборону противника, устремилась не на Реболы, как предполагали финны, а к Вокнаволоку.
Финская 14-я пехотная дивизия, чтобы не оказаться в окружении, вынуждена была оставить свои укрепления и в спешном порядке отступать, так и не оказав до конца войны нашим войскам серьезного сопротивления…

всё

Десант в безвестность: Документальная повесть

Автор: Юрий Дмитриевич Дрыгин

https://litvek.com/books/473684-kniga-yuriy...ntalnaya-povest

фильм Ондозерский десант

https://www.youtube.com/watch?v=nAztAEPyj4Y

Очень обстоятельно и проникновенно написано!
Буду в тех местах через неделю

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Война идёт второй год,но командиры РККА до сих пор не в курсе,что прежде,чем посылать солдат в бой,их надо обучить этому самому бою.А тут даже не просто солдаты,а моряки,которые в бое на суше не бельмеса.
В наших краях в 1941 году тоже была выброска десанта в Мерекюла под Нарвой,там тоже наспех собрали краснофлотцев и выбросили на берег.Немцы отошли,моряки обрадовались и ,с криком :"Полундра!",кинулись их преследовать.Но немцы заманив моряков подальше ,ударом отсекли их от берега,лишив возможности подвоза боеприпасов...Исход героического боя моряков очевиден: участников того десанта до сих пор откапывают местные поисковики...Ну ,в данном случае ,командование Красной армии можно понять:1941 год,фронты трещат по всем швам и надо ,что то делать.Вот и затыкали матросами дыры в обороне.По Эстонии могил моряков из тех сводных отрядов полно .Но тут то ,блин,всё было уже предельно ясно!
И самое обидное,что если тех моряков бы обучили,как полагается в морской пехоте,то они сделали всё,как надо и горевать бы пришлось финнам.Потому,как средний моряк будет поголовастее среднего пехотинца и ставить его ковырять землю,как стройбатовца,всё рано,что микроскопом гвозди заколачивать-тоже можно,но глупо.Обученных сухопутному бою моряков немцы всю войну боялись,как огня и было за,что!

Это сообщение отредактировал ХрюнМоржов - 26.07.2020 - 16:11

Проникновенное чтиво. Вечная память героям. Морякам с Днём ВМФ.

Сколько ещё таких неизвестных десантов? Если погибли все?

А сколько сейчас шапкозакидателей? Вот что надо читать тем кто орет что может повторить.
Жалко людей, но кто их в России когда желел? Так и гнали на смерть во всех войнах, и эта война не была исключением, а по факту стала самой кровопролитной за всю историю. И в этом не только немцы виноваты. Свое руководство тоже посторалось.

Это сообщение отредактировал 780767 - 26.07.2020 - 16:50

Блядь!Да этот недоделок у вас до подполковника уже дослужился!Чем он таким важным занимался ,аж до лета 42 года,что современную тактику ему учить было некогда?Доносы на коллег строчил?Водку пил и связисток за сиськи лапал?Или статьи из "Правды"зубрил?Судя по всему:именно этим всем сей подпол и занимался.Больше ничем-недосуг было.Вот из за таких"Солдатовых",которые только и умели,что заставлять солдат траву со снегом красить,землю копать и ножку на плацу тянуть ,а также вопить,топать ногами и материться на нижестоящих,Красная армия и пробежалась до Москвы.Обильно усеяв солдатскими костями свой путь.Их нужно было ещё в 41 списывать нахрен назад в "Ваньки-взводные",чтобы хоть ,что то вспомнили из учебников.

Это сообщение отредактировал ХрюнМоржов - 26.07.2020 - 16:53

Не хочу оправдывать потери и неудачные приказы,но...
Положа руку на сердце, скажите, сколько из сегодняшних полковников будет "эффективно" командовать в случае реальных боевых действий?

Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны.
Даже у Жукова была Ржевская операция и штурм Зееловских высот.

Да и нынешние полковники будут также тупо укладывать солдат в землю.Потому,как армия,это срез всего общества.А в нынешнем обществе,как и до той войны ,начальству нафиг не нужны умные и инициативные подчинённые ,они же и подсидеть могут!А нужны лизоблюды и подхалимы,дурь которых явно очевидна вышестоящим проверяющим и которые опасности не представляют.Но беда в том,что и руководить такие подчинённые будут по тому же принципу,вышибая всех умных ниже себя.И получится в итоге дебилятник на всех уровнях.
А Жуков ,вообще то не самый удачный пример.Именно он до войны был начальником Генштаба и так организовал обучение и подготовку войск,что они с треском обосрались даже в боях с финнами в Зимней войне.Тоже было,куда не плюнь:не готовы,не обучены,не хватает ,вооружение не то , кругом бардак и все трясутся перед лицом начальствующим...А у финнов не было не авиации толком,ни танковых дивизий ,ни всего того,что имелось у немцев.И почему получилась трагедия 41-42 годов...?

Это писал какой то пейсатель.
Хоть обминуситесь.
Я всё до строчки прочёл.
Ваниль ебучая.
История кровавая. Подвиг людей бесценен.
Но написано ванилью.. Соплями вытирать подобное.

Отдельные морские стрелковые бригады. Я писал о них здесь в посте "Якорь в степи". Так же положили 8 марта 1943 года под Матвеевым Курганом на Миусе моряков из трёх ОМСБр. Теперь там этот якорь. Вечная память!

Может кто догадается сюда "Войну и мир" запостить? А то мне литературу и почитать больше негде

Десант в Мерекюла это - 1944 год, не 41й. Тем большее недоумение вызывает его итог. Авантюра с трагическим концом.

Да,ошибся я .Десант в Мерекюла был в 1944.Но в начале войны тоже был один десант с таким же трагическим исходом и тоже на Балтике.

Это сообщение отредактировал ХрюнМоржов - 26.07.2020 - 19:46

Всего лишь пара дней войны...

Мой дед на Карельском фронте воевал.