168
© ЧеширКо– А вот щука, – прищурился мужчина и затянулся, выпустив дым в сторону. – Это рыба хитрая. Не зря про неё говорят: «На то и щука в реке, чтоб карась не дремал». Ждёшь её, ждёшь, притомишься, а она – раз! и здрасти... Сидел я как-то раз у себя там... Забросил живца, чайку попил из фляжки, только закурить собрался, а она тут как тут. Чуть удилище не вырвала. Я её водил, водил, а она – нырь в коряги. Ну, думаю, конец. Ан нет, вывернул, да так, что брызги до неба. Думаю, что ж первое порвётся – леска или душа моя? Но взял её. Глазищи злые, холодные. Зубы, что гвозди...
– Ну прям гвозди, – одними губами улыбнулся второй.
– Лёш, ну ты думаешь, что я врать буду? Не прям гвозди, но гвоздики, которыми обувку починяют. Знаешь?
– Гвоздики-то знаю, да не бывает таких щук.
– Нет, ну ты посмотри на него... Говорю же – сам видел. Вот такие! – он раздвинул указательный и большой пальцы, демонстрируя длину зубов. – Я ей в пасть камышину сунул – враз перекусила.
– Камышину и мышь перекусит, но у неё же нет таких зубов, Иван Палыч.
– Вот что ты за человек, Алексей? Я же тебе говорю – своими глазами видел я эти зубы. Это ещё хорошо, что ума хватило палец ей в рот не сунуть. А может и плохо, – подумав, добавил он, – показал бы тебе сейчас обрубок, враз бы поверил. Ты сам-то хоть раз щуку видел?
– Да не люблю я эту рыбалку, – отмахнулся Лёша.
– О как... – искренне удивился Иван Палыч, – а как же ты душу отводишь?
– А я больше по грибам, по ягодам всяким. Мне живое губить не в охотку.
– Ишь ты... А грибы твои не живые что ли? Такие же живые, как и мы с тобой. Вот ты меня ножичком чикнешь, так я орать буду благим матом, а у грибка такой возможности нет, потому как рот у него отсутствует. А коли был бы – так он тебе такого бы из корзинки наговорил, что уши до пяток бы отвисли.
– А что ж твоя щука, Иван Палыч, тебя не обматерит? У неё-то рот имеется.
– А ей материться без надобности. Она глазюками так посмотрит, что порой думаешь – лучше бы последними словами наругала, чем так таращиться. Ох и злые они у неё, Лёшка. У нас в деревне одно время старики щучьи головы даже на заборах вешали. От сглазу. Глазищи у неё желтые, с чёрным-чёрным зрачком. Лежит, смотрит на тебя, будто знает, что сейчас бить ее по голове черенком начнёшь. Понимает, что всё – конец, а смотрит на тебя и ненавидит. Выходит, есть сила в этой рыбе, есть в ней... как это... стержень какой-то. Вот карася возьми – что живой, что мертвый – не отличишь. Щука – царь-рыба. Такие дела.
Лёшка поморщился и медленно повернул голову вбок. Заметив это движение, Иван Палыч тут же затараторил снова.
– А вот грибы эти твои. Ты, например, какие любишь собирать? Ну, подберезовики там, подосиновики, или подснежники?
– Подснежники – это ж цветы, – устало улыбнулся Алексей.
– А мне всё одно – что подснежники, что поджопники. Ты мне расскажи, научи меня.
Лёша заметно оживился. Почесал гладкий подбородок, глаза его будто бы сверкнули двумя огоньками.
– Вот у вас, рыбаков, щука – царь-рыба, а у нас белый – царь-гриб. Его найти – одно удовольствие. Он, знаешь, Иван Палыч, он как будто даже и не прячется. Нет, когда ищешь – он, конечно, незаметный, а как увидишь его, так тот стоит во весь рост, шляпку раскинет и будто бы и не боится совсем. Мол, вот он я – белый! Это не ты меня нашёл, это я сам тебе на глаз попался. Другие под листвой сидят, дрожат, а этот не таков. Этот будто бы дозволение тебе делает. Срежешь его, положишь в корзинку, а он лежит там, что король на перине. Вот такие они, белые.
Иван Палыч докурил, затоптал окурок и посмотрел на Лёшку каким-то оценивающим взглядом.
– Что ни говори, Лёша, а мне скучно такое времяпровождение. Ходишь по лесу, как остолоп, будто потерял что-то – день вчерашний ищешь. То ли дело рыбалка – там азарт, кровь кипит. А вот эти грибные дела – детское дело.
Алексей прищурился и наклонил голову, бросив на Ивана Палыча взгляд исподлобья.
– Я хоть хожу, а ты сядешь на берегу и сидишь, что истукан. Приплывёт рыба – хорошо, а если нет? Так цельный день и просидишь на заднице. Когда грибы ищешь – там и наблюдательность нужна, и ум...
– Да какой там ум? – махнул рукой Иван Палыч. – Зенки расправил и иди. Ум нужен в ловле. Вот там думать нужно – и где присесть, и как закинуть, и что наживить...
Лёша облизнул пересохшие губы и сверкнул глазами. Иван Палыч, внимательно наблюдавший за ним, с удовлетворением отметил, что Алексей раззадорился и разозлился. Кажется, он попал в самое яблочко.
– А давай на спор? – выпалил Алексей.
– А хотя бы на что?
– А вот пойдём с тобой – ты к реке, я в лес. И до вечера будем промышлять. Потом взвесим – кто чистого весу больше принесет, тот и выиграл. Как тебе?
– А давай, – пожал плечами Иван Палыч, – у кого больше, тот чужой улов себе забирает. Идёт?
– А чего ж не идёт, – взвился разгоряченный Алексей и протянул руку, – идёт, ещё как идёт.
Иван Палыч крепко пожал ладонь Алексея, а затем поднял указательный палец вверх, прислушиваясь.
– Вот и немец тоже идёт.
Из-за бруствера траншеи, в которой они сидели, прижавшись к земле спинами, послышался рокот техники и крики на немецком. Иван Палыч заглянул в глаза Лёшки, но в них уже не было страха, в них отсвечивал юношеский азарт, злость и негодование. Самое то для последнего боя, подумал он и хлопнул парня по плечу ладонью, подзадоривая ещё сильнее.
– Готовься, Лёшка, я буду ушицу варить и грибочки жарить, а ты будешь сидеть и слюну глотать.
– А это мы ещё посмотрим, – злобно бросил Алексей и перехватил винтовку.
– Так я ж и говорю – я буду пузо набивать, а ты посмотришь, – поднимаясь на ноги и поворачиваясь лицом к противнику, улыбнулся Иван Палыч.
– Мечтай, мечтай, – кивнул Алексей и положил винтовку на бруствер.
– Ох и злые у тебя глазищи, Лёшка, – покосившись на парня, сказал Иван Палыч, – что у той щуки. А ну, покажи зубы.
– У меня-то они всяко подлиннее будут, – оскалился Алексей.
– Сейчас мы грибков-то насобираем... – прижавшись щекой к прикладу, прошептал Иван Палыч и прикрыл левый глаз.
Посреди выжженного поля, в узкой траншее, усеянной телами погибших солдат, остались два живых человека. Смерть была повсюду – под ногами, слева и справа, в небе и на черной земле. А теперь она еще и ползла к ним навстречу. Но они не хотели думать о ней. Может быть, в этом и заключается ее слабость. В том, что она всегда думает о живых, а живые умеют не думать о ней, даже когда она смотрит им в глаза.
© Евгений ЧеширКо
yaplakal.com