Фредерик Пол. Я - это другое дело
Я сижу на краю металлической кровати. Матрацем служит второе одеяло,
постеленное на ее стальные пружины. Не слишком удобно, но меня ждут еще
большие неприятности.
Близится час, когда меня переведут в окружную тюрьму, а через некоторое
время после этого я окажусь в камере смертников. Разумеется, сначала
состоится судебная процедура, но это простая формальность. Меня не только
схватили на месте преступления, я к тому же еще во всем признался.
Я умышленно убил Лоренса Коннота, моего друга, который спас мне жизнь.
Конечно, в свое оправдание я мог бы привести некоторые смягчающие
обстоятельства, но вряд ли суд примет их во внимание.
Коннот и я были друзьями много лет. Война разъединила нас. Через
несколько лет после ее окончания мы снова встретились в Вашингтоне, но в
наших отношениях появилась некоторая отчужденность. За это время он, как
это говорится, нашел свое призвание. Он много и упорно над чем-то работал,
но скрывал от меня, что это было такое. У меня, естественно, были свои
заботы, но после того, как я с треском провалился по анатомии, они уже не
имели никакого отношения к науке. Должен сказать, что к медицине я охладел
уже давненько, с того самого дня, когда впервые попал в анатомический
театр; трупов я не боялся, просто не было в этом ничего привлекательного.
Так я и не получил никакого академического звания, да и к чему оно
сенатскому охраннику?
Карьера не очень внушительная? Конечно, нет. Но я не стыжусь ее. В
жизни вообще ничего не следует стыдиться. А моя должность мне даже
нравится. Сенаторы в присутствии нас, охранников, обычно довольно
откровенны, к нам относятся неплохо, и мы частенько узнаем интересные вещи
о том, что происходит за правительственными кулисами. Со своей стороны, мы
можем быть полезны немалому числу людей - газетным репортерам, охотящимся
за какой-нибудь историей; правительственным чиновникам, могущим порой
использовать одно-единственное неосторожное замечание для целой
политической кампании; а также всем тем, кто захотел бы побывать во время
важных прений на галерее для посетителей.
Как это и получилось, к примеру, с Ларри Коннотом. Мы с ним столкнулись
как-то на улице, немного поболтали, потом он спросил, не могу ли я достать
для него пропуск на предстоящие прения по внешней политике. На следующий
день я сообщил ему по телефону, что с пропуском все в порядке.
Он явился к началу выступления государственного секретаря, и его
маленькие влажные глазки прямо-таки блестели от удовольствия. И тут
неожиданно раздался громкий крик... История эта, конечно, у всех еще свежа
в памяти. Их было трое, этих фанатиков из Центральной Америки, пытавшихся
с помощью огнестрельного оружия оказать воздействие на нашу политику. У
двоих были пистолеты, у третьего - ручная граната. Пистолетными выстрелами
ранило двоих сенаторов и одного охранника. Мы с Коннотом стояли совсем
рядом. Я бросился на маленького паренька, уже замахнувшегося гранатой,
сбил его с ног; граната откатилась в сторону, я хотел схватить ее и,
увидев, что она взведена и вот-вот взорвется, на какое-то мгновение
оцепенел, и в это же самое мгновение на ней оказался Ларри...
Газеты сделали нас обоих героями. Они писали, как о чуде, что Ларри,
упав плашмя на гранату, еще успел ее из-под себя вытащить и отбросить в
такое место, где она, взорвавшись, никому не причинила вреда.
Верно, вреда она действительно не причинила никому. В газетах
упоминалось, что взрыв гранаты заставил Ларри потерять сознание. И верно,
он действительно потерял сознание. Прошло около шести часов, пока он снова
не пришел в себя, и еще целый день после того он находился в каком-то
полузабытьи.
На следующий день вечером я его навестил. Он был очень рад моему
приходу.
- Ну вот мы с тобой и в героях, - сказал он приветливо.
- Ларри, ты спас мне жизнь, - сказал я.
- Чепуха, Дик, не стоит говорить об этом. Я бросился вперед чисто
инстинктивно, нам обоим повезло, и все тут.
- Газеты пишут: ты был просто великолепен, проделал все так
молниеносно, что никто и не понял толком, как все это произошло.
- В такую ничтожную долю секунды, - произнес он еще более небрежным
тоном, - никто и не смог бы, естественно, успеть заметить что-либо.
- Я успел, Ларри.
Его маленькие глазки еще более сузились.
- Я был как раз между тобой и гранатой. Ты не мог броситься вперед ни
мимо меня, "ни надо мной, ни сквозь меня. И все же оказался лежащим на
гранате.
Он продолжал молчать.
- И еще одно, Ларри. Она взорвалась прямо под тобой, тебя буквально
приподняло взрывом. На тебе был непроницаемый для осколков жилет?..
- Видишь ли, - слегка откашлявшись, сказал он, - тот факт, что...
- Оставим "тот факт" в покое, дружище. Что произошло на самом деле?
Он снял очки и растерянно стал тереть себе глаза.
- Не понимаю, - пробормотал он. - Газеты пишут, что она разорвалась в
нескольких...
- Плюнь на газеты, Ларри, - мягко прервал я его. - Пойми, я стоял
рядом, и глаза у меня были открыты.
Ростом Ларри Коннот был вообще невелик но никогда он не казался мне
таким крошечным, как сейчас, когда он, сжавшись в маленький комочек в
своем кресле, смотрел на меня такими глазами, как будто я был воплощением
Немезиды.
Затем он рассмеялся, рассмеялся таким смехом - почти счастливым смехом,
что я вздрогнул от неожиданности.
- Ну ладно, Дик. К черту эту игру в прятки: я ведь потерял сознание, а
у тебя глаза были открыты... Рано или поздно я все равно должен был бы
кому-нибудь признаться. Почему не тебе в конце концов?
Из того, что я узнал, в этой моей прощальной записке я опущу всего лишь
одну подробность, подробность, правда, весьма существенную. О ней не
узнает никто и никогда. Не узнает от меня, во всяком случае.
- Естественно, я не мог не понимать, - сказал Ларри, - что рано или
поздно ты вспомнил бы наши ночные разговоры в кафе, наши бесконечные споры
о боге и мировых проблемах. Конечно, ты их не забыл.
Да, я не забыл, У меня еще сохранилось в памяти, как я беспощадно
издевался над его бредовыми утверждениями и гипотезами и как он упрямо
защищал их. Одна из них была особенно вздорной. Он начал как-то
доказывать, что...
В голове у меня все вдруг перемешалось.
- Ты, кажется, тогда утверждал, - заговорил я, с трудом подыскивая
слова, - что когда-нибудь придет время и человеческий дух овладеет...
гм... психокинетическими силами... Что когда-нибудь мы, не прибегая ни к
каким машинам и не пошевелив даже пальцем, сможем одною лишь силой нашей
мысли переносить наше тело в мгновение ока в любое место, какое нам
вздумается. В общем, что для человеческого духа нет ничего невозможного.
- Боже, каким я тогда был желторотым юнцом! - воскликнул Ларри и
задумался.
Я не мешал ему думать. Мне самому нужно было собраться с мыслями.
- Разумеется, - снова заговорил он, - человеческий дух сам по себе не
способен на такие вещи. Все, что я тебе тогда об этом говорил, все это
были слова восторженного мечтателя, а не выводы ученого, проверившего их
истинность сотней опытов. Но кое в чем я все же был прав, и это кое-что
помогло мне найти верное решение. Существуют некоторые... скажем,
технические приемы, с их помощью человек может направить работу своей
мысли таким образом, что она подчинит себе обычные физические силы, с
которыми мы на каждом шагу сталкиваемся в нашей повседневной жизни. Владея
такими приемами, человек окончательно восторжествует над природой!
Какой-то необыкновенный оттенок в его голосе и в выражении его глаз
заставил меня почувствовать, что он действительно вырвал у природы
какую-то великую тайну. На этот раз я поверил бы ему, даже если не было бы
вчерашнего инцидента в сенате.
- Владея этими приемами, - продолжал он, - человек в состоянии делать
все. Ты понимаешь, Дик? Решительно _все_! Перелететь через океан? В одну
секунду. Обезвредить взрывающуюся бомбу? Ты видел это собственными
глазами. Конечно, действия эти представляют собой работу, и она, как
всякая работа, требует расхода энергии: никому не дано обойти законы
природы. Поэтому-то я и вышел на целый день из строя. Полная нейтрализация
большого количества мгновенно высвобожденной энергии - пока еще дело
довольно трудное. Гораздо легче, например, отклонить в сторону летящую
пулю, а еще проще - удалить из ствольной коробки патрон и перенести его
себе в карман, чтобы выстрел вообще не состоялся. Расстояния не играют
почти никакой роли. Стоит тебе захотеть, Дик, - в его глазах вспыхнул
горделивый огонек, - и ты увидишь перед собой английскую корону во всем
блеске ее драгоценностей...
- А в будущее заглядывать ты уже можешь? - спросил я.
Он нахмурился.
- Зачем такой тон, Дик, ведь я говорю о серьезных вещах. Шарлатанством
я никогда...
- А читать мысли?
Лицо его прояснилось.
- Ах, ты и этот разговор помнишь? Нет, этого я не могу. Позже
когда-нибудь, если займусь этой проблемой по-настоящему. Во всяком случае,
не сейчас.
- Покажи мне что-нибудь, что ты можешь уже сейчас, - попросил я.
Он улыбнулся. Видимо, он наслаждался нашим разговором, и я его хорошо
понимал. Долгие годы он скрывал свою тайну от всех. Десять лет поисков и
экспериментов в полном одиночестве! Десять лет тайных надежд и
разочаровании, начиная с появления еще бесформенной идеи и кончая днем,
когда она стала реальной действительностью. Ему просто необходимо было
дать выход распиравшим его чувствам. Думаю, он в самом деле был рад, что
наконец-то его кто-то разоблачил.
- Показать что-нибудь? Сейчас сообразим. - Он окинул комнату взглядом и
кивнул головой: - Смотри на окно.
Окно открылось и снова закрылось.
- Радиоприемник, - сказал Ларри.
Маленький аппарат вдруг ожил: щелкнув, опустилась одна из клавиш,
засветилась шкала, раздалась музыка.
- Смотри внимательно!
Музыка резко умолкла, приемник исчез. И тут же вновь появился на
прежнем месте; выскочивший из розетки конец соединительного шнура с легким
стуком упал на ковер.
- Он был примерно на высоте Эвереста, - сказал Ларри, явно стараясь
сохранить непринужденный вид. - А что скажешь о такой штуке...
Лежавший на полу шнур поднялся, и его вилка устремилась к розетке,
замерла в воздухе на секунду и снова шлепнулась на пол.
- Нет, - передумал Ларри, - сейчас я тебе покажу действительно кое-что
серьезное. Следи за приемником, Дик. Я его заставлю работать без тока. Для
усиления электромагнитных колебаний достаточно...
Его напряженный взгляд снова был прикован к аппарату. Мгновение,
другое. Вспыхнула лампочка, освещающая шкалу; из динамика донеслись первые
шипящие звуки. Я поднялся со стула, оказавшись как раз позади Ларри.
Я воспользовался телефоном, стоявшим на столике рядом с моим стулом.
Удар пришелся ему в затылок, возле уха; он обмяк и повалился на пол. Я
ударил его еще дважды, чтобы он наверняка не смог прийти в себя в течение
ближайшего часа, и бросил телефонную трубку на место.
Затем приступил к обыску. То, что меня интересовало, я нашел в его
письменном столе: записки и расчеты. Все, что я должен был знать, чтобы
быть в состоянии делать то, что мог делать он. Это вместилось в две-три
строки, все прочее я сжег.
Я снова поднял трубку и вызвал полицию. Услыхав их сирену, я вытащил
мой служебный пистолет и выстрелил ему в горло. Он был уже мертв, когда
они ворвались в комнату.
Совесть моя чиста. На суде я постараюсь объяснить мотивы моего
поступка, хотя и не уверен, что присяжные признают их основательными.
В тех двух-трех строчках было сказано, как делать то, что мог делать
он, Лоренс Коннот. Всякий, кто умеет читать, тоже мог бы это делать.
Формула Коннота доступна всем грамотным людям - честным, нечестным,
подлецам, преступникам, душевнобольным.
Лоренс Коннот был честным идеалистом, это верно. Мы были друзьями с
детства, я его душу знал насквозь и, как говорится, в случае необходимости
мог бы доверить ему мою жизнь. Все это так. Но ведь речь идет о гораздо
большем!
Не только о его жизни! Не только о моей!
Кто может поручиться за человека, который вдруг почувствует себя богом?
Предположите, что какой-нибудь человек стал единственным обладателем
секрета, дающего ему возможность проникать сквозь любые стены, в любое
закрытое помещение, в любой банковский сейф. Предположите, что этому
человеку не страшно никакое оружие.
Говорят, что власть разлагает. Что абсолютная власть разлагает
абсолютно. Можно ли себе представить более абсолютную власть, чем та,
которой обладал Коннот? Человек, который, не боясь наказания, мог делать
все, что ему взбредет на ум? Ларри был моим другом, но я убил его
совершенно хладнокровно, понимая, что человека, владеющего тайной, которая
может сделать его властелином мира, нельзя оставлять в живых.
Я - это другое дело.
собственно, кто дочитает, поймет, зачем это здесь
yaplakal.com