Эпизод 54- Великий, там какая-то бабка из Парижа...
- На хуй её. Некогда. Пусть или умрёт, или сама мне
объяснит, чем она лучше прочих.
- Да... А, на хуй, так на хуй.
***
На острове идёт активное строительство. Но пациенты уже
поступают, по две вахтовки в сутки. На большее его не хватает,
а забот по строительству и так немало... Пока не сошёл лёд с
Моря, нужно сделать максимально много, благо – зима в
Сибири длится до марта! Но. Как отказать беременным? Как
отказать детям? Как отказать тем, от кого отвернулась
официальная медицина? Как отказать Васе, что на руках
приносит умирающего или только что умершего под его
скальпелем пациента?..
В последний раз и Васю лечить
пришлось: промёрз до смерти, везя на саночках по льду какую-
то дрянь, что с балкона по пьянке выпрыгнула, а, помирая уже
в травматологии, раскаялась и про двух деток малых
вспомнила. Он спас Васю, а той истеричке не велел умирать и
переслал к Васе в отделение – а пусть, блядь, как все к жизни
возвертается. С дерьмом, кровью, операциями, гипсом и
страшной болью! Афца безмозглая... Ну надо же – кто-то не её
полюбил, так вот и с балкона... Второго этажа. В сугроб. А про
мусорку стальную, что под снегом – забыла. Ох, люди-люди...
Хуже зверья безмозглого. Тоже мне – Анька Каренишна.
***
Великий расхаживал по берегу в ожидании очередного
рейса вахтовки. Он уже наелся жареной свинины, напился
белого вермута и теперь оглядывал строительство. Клинику
строили без чертежей, по его личному проекту, прораб
постоянно уточнял детали и оперативно реагировал на
замечания заказчика. Внезапно, безо всякой связи с
предыдущим диалогом Вениамин сказал:
- Великий. Та бабка в Москве.
Врач осмотрел Вениамина с головы до ног и нахмурился.
- А мне что за дело? На хуй. Что ты пристаёшь со всякой
ерундой?
- Да в интернете... Случайно наткнулся. Я там по работе
искал кой-чего, а тут эта бабушка.
- Оцинковку для крыши привезли?
- Нет.
- Почему? – Великий остановился и хмуро воззрился на
прораба. Прораб поморгал белёсыми ресничками и оправдался:
- Один ваш бывший пациент выслал с гор черепицу.
Настоящую. И мастера по укладке...
- Так теперь что? Проект менять? – он слегка развёл
руками.
- Да там слегка...
- И зачем?
- Ну... Он уже послал! И это... Красиво будет!
- Ладно. Делайте. Пока стропила вдвое чаще и обрешётку
вдвое гуще... И рубероид!
- Да зачем рубероид, Великий?!
- Осадки, бля...
***
Он сидел в комнате. Голые стены, голый пол. И стул с
кушеткой. У двери – теплопушка электрическая. Дизель-
генератор за стенкой пожирает топливо, обеспечивая теплом и
энергией и стройку, и бытовки. На кушетке сидит беременная
пациентка, сама готова к модификации до тридцати-тридцати
трёх, плод – до пятнадцати при рождении. Есть смысл
потратить время! Но времени мало, она лишь третья в очереди,
а в вахтовке сидят и по острову бродят ещё семнадцать
пациентов. Небо! Дай сил и терпения... Этот скот на берегу
слишком быстро приучился брать мзду и по два-три не
больных пациента, да сажает в старенький, ухайдоканый Урал-
вахтовку. И нет времени свернуть скотине голову! Надо его
сюда вызвать и модифицировать. Чтоб забыл про корысть. А с
этой беременной...
- Ну-ка, лапка, поцелуй-ка меня... Во-о-от. Теперь ляг
половчей, споднее скинь. Да-да, секс, ничего страшного, так и
быстро, и хорошо... Всем! Особенно тем, кто очереди ждут на
приём.
***
Великий, отощавший вконец и так и не успевший ещё
поужинать, сидел, кутаясь в тёплую арктическую куртку и
наблюдал за погрузкой пациентов в вахтовку. Два Олега – один
сверху, в будке, а другой снизу, на снегу, по одному загружали
народ в неудобную будку нелепого автомобиля. Подошёл
прораб:
- Там это... Вахтовке больше нельзя. Совсем там раскисло.
Опасно! Час назад самосвал провалился, хорошо, что не
утонул. Его тремя другими вытянули, солярки нажгли... Вагон!
Мож, до утра отложим? Подморозит...
- Сейчас.
- Да что за спешка-то?
- Не подмёрзнет, наоборот. Теплеть будет к утру, сильно.
Полынья чистая?
- Нет... Ну кто б её чистил-то?!
- Ты. Иди и почисть. Я половину веса на приёме потерял,
так что иди и сам долби, не отвлекай людей со стройки!
- Сделаю... Я сегодня уже лично машину с газобетоном
разгрузил и машину с мелочью всякой, но уж полынью-то
расколупаю... Вы только это...
- Что?
- Поешьте побольше! Глядеть на вас больно! Да всё, всё,
пошёл я, – прораб заспешил в сторону проруби, оглянулся, – а
вы ешьте, ёж ту медь, ё-кэ-лэ-мэ-нэ... Ешьте!
***
Он подошёл к полынье. Босой. В трусах-боксёрах. Ветер,
мартовский свирепко, драл ледяными струйками его тело. Он
посмотрел на свинцовую поверхность воды и на миг замер на
краю, сгибая пальцы ног за обрез ледяного украя. Затем слегка
присел, оттолкнулся ото льда и ушёл в морскую стыль... Вода
сомкнулась над голой головой его и брызгами вылетела на края
проруби.
Он плыл под водой и сканировал лёд. Тщательно изучал
места с трещинами и проталинами, отмечал про себя
ненадёжные места и перекладывал маршрут. Доплыв до места
соприкосновения льда с дном, развернулся и устремился к
полынье напрямую... Два километра, фигня.
- Как там, Великий? Пройдёт вахтовка? Ох... Вы судака-то
ешьте, ешьте. Он и сырой вкусно. Что?.. Живой вкуснее? Ну
как-то... Без соли...
- Махни Олегу рукой, можно ехать. Я его в пси-спектре
провожу. А если соли и халат принесёшь, совсем хорошо
будет.
- Да вот же! Вот! Я всё вам приготовил: халат, тапки,
полотенчик... Счас за солью метнусь.
- Да стой уже... Я бабонек со стройки пошевелил, вон
красавица мне солюшку тащит. А ты посиди со мной. Живой
судачинки не хочешь?
- Да как-то... Как он жив-то ещё? Вы ж ему весь хвост
отъели! А он вон всё дрыжется, да воздух кусает.
- А я его анестезирую. Это просто.
- Вот соль, доктор! – разбитная задастая бабёшка протянула
баночку.
- Спасибо.
- Ой... Чтой-то? Он же живой! А вы его кушаете... Ой! –
дамочка закатила глазюки и застонала. И ведь не кривлялась,
вправду в шоке от увиденного.
- Ему не больно. А пока он живой – вкуснее не бывает.
Хочешь попробовать?
- Не-е-ет! Как вы можете?! Он же кричит!
- Не-а. Не больно ему. Я его анестезирую. – Врач присолил
очищенное от шкуры место, вцепился в него зубами и рывком
оторвал немалый кусок.
- Так а что, думаете он не знает, что умирает?
- Не-а. Ничего он не знает. Чем ему?.. Мозгов-то с ноготь
на мизинце.
- У такого огромного? Он же килограмм пять весит! –
Дамочка справилась с эмоциями и уже с долей любопытства
наблюдала за происходящим. Она и раньше видела Великого,
но издалека – Олеги строжайше пресекали попытки
приблизиться к доктору. А тут!.. Это ж потом девчатам
рассказать – умрут от зависти.
- Ну, целый он и семь весил... теперь – меньше половины.
Будешь? Нет?
- Не... – дамочка испуганно покрутила головой.
- Так иди и работай. Соль попозже верну. Иди-иди!
- Ладно.
- Вечером в хижину если придёшь – сделаю, что любишь. Я
Олегам скажу, пропустят.
- Ой! – дамочка вспыхнула маковым цветом и пустилась
бегом на объект, слегка приволакивая ноги, как большинство
женщин на планете... Вениамин проводил её сальным взглядом
и спросил:
- А что она любит-то?
- Не твоё дело.
***
Олег медленно вёл вахтовку в строну берега, строго следуя
пси-указаниям Великого. Машина то шла по зимнику, елозя в
лужах ледяных колей, то сворачивала в сторону и делала
петлю по неглубокому, сантиметров в сорок, снегу. Уже у
самого берега «Урал» вновь пополз к дорожке-зимнику – ни в
каком другом месте он не смог бы проехать от пляжа к
автобусной остановке, где уже нормальный асфальт...
- Всё, вышел, – прораб отнял от глаз бинокль.
- Вижу. – Великий так и не открыл глаз, словно издеваясь.
Вениамин посмотрел на врача, вздрогнул и спросил:
- Вам не зябко?
- Не-а... Так потешно – я несколько кусков судака не жуя
проглотил, они сейчас в желудке шевелятся.
- О, небо! Меня сейчас вырвет!..
- Не-а. – Врач легко прикоснулся к прорабовой руке. Тот
глубоко вздохнул, мотнул головой. В животе прорабовом
заурчало. – Ты б не спорил с природой, Вень. Поешь рыбку.
Она уже не живая, но свеженькая. С солькой её...
- Давайте... С утра только кофе две кружки и выпил, а
упахался, как грузчик портовый.
- А давай-ка мы с тобой портеру напьёмся, как докеры
лондонские, а? Само оно, с устатку, да после рыбки... Доедай, а
то промёрзнет или заветреет. И в мою берлогу, у меня там
портеру – бутылок десять или девять.
- Айда. Надо б вам туда проводки кинуть, а то что это – при
керосинке, как до революции?..
- Не... Не надо. Я электроток не только вижу, но и слышу –
премерзкий звук, скажу я тебе.
- А если красавица придёт?
- И ей портеру дадим!
***
Мужчины сидели на чурках у камина и прихлёбывали
чёрный, как дёготь, портер из коричневых стеклянных пол-
литрушек. Здоровенный, мускулистый, хоть и отощавший к
вечеру Великий и среднего роста, но очень крепкий и
широкоплечий, прораб строительства Вениамин. Порой то
один, то другой брали с каминной решётки сковороду и ели с
неё свиные шкварки. Сковорода старинная, чугунная, вместо
ручки – чепела. И нужна определённая сноровка, чтоб одной
рукой держать горячую посудину, а второй – цеплять на вилку
и отправлять в рот хрустящие, солёные шкварки. Шкурка у
сала от прожарки затвердела и громко хрустит на зубах. На
припечке лежат прижжённые солёные сухари из ржаного хлеба
– они тоже порой идут вдогон шкваркам... Идёт неспешная
беседа, мужчины ведут диалог, который в другом месте и в
другое время и не состоялся бы.
- Вен, вот ты говоришь, что не веришь, что можно лечить
наложением рук. Но я ведь именно это и делаю.
- Ага... Нет, вы не обижайтесь, но ваши методы... эм-нэ...
лечения... Они ж только так – видимость.
- Ап... То есть ты, Вен, считаешь, что строишь клинику для
шарлатана? Честно?
- Великий, если честно, у меня к вам отношение
двойственное. С одной стороны – то, что вы есть, а с другой
стороны – то, что вы из себя изображаете! И как это связать, я
не знаю.
- Та-ак! А вот тут давай поподробнее. Что ты имеешь в
виду – что я есть?
- Вот если б я вас голым не видел, решил бы, что вы и не
человек вовсе. Вы можете не есть неделями, не спать вообще.
Вы никогда не мёрзнете и не болеете. А ещё я заметил, что у
вас иногда черты лица меняются. И под водой, опять же –
сколько хотите, столько сидите...
- Во как! Ладно... А что, по-твоему, я из себя изображаю?
- Лекаря.
- А ты не допускаешь, что я действительно лечу людей?
- Наложением рук? Нет, извините.
Великий допил пиво, поставил бутылочку на пол и в
задумчивости замер. Взял сухарь, откусил кусочек, да
принялся с громким хрустом крошить его зубами. Потом
поднял взор на неверующего Фому и предложил:
- Давай я тебя вылечу.
- Нет.
- Почему, Вен?
- Да не получится у вас! Я что – на блажного похож? –
Прораб взял сковороду, закинул в рот пару навильников
шкварок. – Не верю я в вас. И не болею ничем.
- Это ты брось! Две-три хвори про запас у каждого
порядочного человека завсегда есть. Давай-ка руку!
- Ой, бросьте вы...
- Вениамин! Поставь сковородку. Что, жрать сюда пришёл,
что ли? Руку дай сюда! По-хорошему! Не надо в меня верить, я
не боженька. Не знаю, человек ли я, но родился человеком.
Смотри. Нет, вот, к свету повернуть надо... Смотри! Видишь?
Это мои нервные окончания врастают в твою руку. Не
дёргайся, больно обоим будет! Теперь тут – это артерия. А
вена – в этом пальце...
- То есть... Нервы у нас срослись, кровь смешалась?
- Быстро соображаешь! – Великий растопырил свободную
ладонь над каминной решёткой. – Тепло?
- Теп... Горячо же!
Врач убрал руку с огня и продолжил:
- Сейчас я одновременно изучаю твой генный набор и твою
психику. В психике ничего... Нет, вот тут чуток поправлю,
увереннее решения принимать будешь. В генах... Ну тут как у
всех: заглушу канцерный и эту парочку. От них только болезни
у людей. А разбудим те, что у нас за ненадобностью не
работают... А теперь по поводу твоего «не болею». Шесть
зубов сгнили, четырёх вообще нет. Считаешь это нормальным?
- А что-то я тут бор-машины не видел...
- А без нужды. Кожа головы поражена дрожжевым
грибком.
- Перхоть?
- Оставить?
- Не знаю.
- Дальше. Аппедикса нет, шрам есть. В пищеварительном
тракте тоже напахано.
- Да нормально там!
- Это ты как определил? Ты врач? Проводил исследования,
делал анализы?
- Ну я ж чувствую.
- Ладно. Сейчас писать захочешь. И сильно! Как отниму
руку, беги на крыльцо и ссы со всей силы! Понял?
- М-м-м... Да.
- Так, подожди... Пальцы отниму. Дискомфорт будет. Да в
штаны не напусти!
- Не...
- Оп! Бегом!
Прораб подскочил и, держась руками за передок, ломанул
на выход, плечом вытолкнул бревенчатую дверь и стал
судорожно расстёгивать джинсы. Стоял он нетвёрдо, сильно
качался, словно и не три бутылки пива выпил, а три стакана
водки. Левой рукой он крепко вцепился в перила крыльца, а
правой направлял струйку. Стоны и тихие маты непроизвольно
исторгались из его уст... Наконец-то истечение влаги
прекратилось и Вениамин, хорошенько стряхнув и убрав в
трусы, смог застегнуть штаны. Постоял на крыльце ещё чуток
и, помотав головой, вернулся в хижину, плотно притворив за
собой дверь. Подошёл к камину, сел на чурбак.
- Ёб-бано в рот... И чё это было?
- Камешки с почек летели. Как ощущения?
- Пиздец! Думал сдохну!
- А говорил – здоров...
- Так эт-та... чё – они все вышли, что ли? А мне велели к
операции готовиться... Дробить там...
- Вышли. Готовку к операции – отставить. Давай-ка ещё по
портеру.
- И типа чо? Как это понимать-то, Великий?
- Дай мне бутылку-то, дай... Спасибо. – Великий пальцами
снял пробку и принялся со вкусом цедить напиток. – Вен, ну
там шрамы исчезнут, зубы новые вырастут... Да нормально всё.
Лысеть и седеть перестанешь. Вот... В пищеварительном и в
мочеиспускательном ничего тебя больше не потревожит – ешь
и пей всё, что хочешь. Паразиты из печени тоже сдриснут...
Родинки и шипицы сами исчезнут, потенция возрастёт. Бабу
свою порадуешь, не вредно. Ну и болеть больше никогда и
ничем не будешь. Там у тебя всего процентов семь вышло... Но
так зато все детки твои здоровенькими будут рождаться!
- Какие детки, Великий?..
- А каких наделаешь! А ты не стесняйся, делай! Тебе жить
до ста точно, так что валяй, настругивай впрок!
Прораб отмахнулся и слегка нахмурился.
- Да ну вас... Лучше б это – чтоб электроток видеть! Такое
можно? По работе надо.
- Ну... Не сразу. Со временем начнёшь видеть, сперва
только в темноте, потом получше станет. А ты тренируйся!
Вставай возле силовой установки любой или машины с
работающим мотором – только не дизель! – прикрывай глаза и
смотри, смотри внимательно... Через пол-года будешь зарядку
в сотовом видеть через корпус.
Вениамин внимательно выслушал, кивнул и вдруг почему-
то сказал как-то невпопад:
- А что до деток... Мария моя Мироновна больше не может.
А налево я не ходок.
- А ты её ко мне приведи.
- Ага! А ты её выебешь...
- Дурак ты, прости господи! Я баб через секс лечу только
если в том необходимость есть. За лапу-то проще подержать,
чем... Тьфу на тебя, бестолочь. Приводи короче.
- Приведу. А то мне, говоришь, до ста жить, а она в
шестьдесят крякнет... И где другую брать? В такие-то годы? Да
и если выебешь, не облезет.
- Не буду. Правда, не буду. Если только у неё за пятьдесят
не завалит.
Прораб помолчал в задумчивости.
- А что это? Что ты такое в людях измеряешь?
Великий усмехнулся и помотал головой. Задумался на
мгновение и сказал:
- Дай я тебе алкоголь разложу, а то по пьяной лавочке не
поймёшь ничего. Тут, Вен, я и сам толком не разобрался ещё. Я
же сперва людей просто лечил – ну там от инфекций, травм...
Потом уже, когда полез рак в больных уничтожать, проник в
гены, там стал замечать, что, когда я глушу канцерный ген – а
он у всех присутствует – надо ему на замену другой будить.
Иначе возникает перекос и то моё лечение хуже того рака
выходит. Очень быстро я вычислил ген, который присутствует
тоже у всех людей, но он спит за ненадобностью.
- Это ясно! Вы про семь мне сказали – так семь чего?
- Процентов.
- Процентов чего? Изменяемости?
- Почти. Проценты модификации. Без подробностей: за сто
процентов я принял себя, за ноль – простого сапиенс. Тебя я
модифицировал на семь процентов, ты ж только чуток там
запущен... Вот как тебе... Чтоб понял?
- А – как есть! Не пойму, так переспрошу.
- Способность или, скорее, пригодность к модификации,
заложена генетически. Только до меня про это и не знал никто
– никто до меня генотерапией не занимался. И когда я
исследую людей, первое, на что я обращаю внимание, это на
модипригодность. У подавляющего большинства людей она не
выше пятнадцати-двадцати. Пять-десять – это норма. Таким
людям я запускаю сто-двести кубов своей крови для лечения
инфекций и ран, выправляю зрение и слух, отучаю от курения
и пьянства... Ну и подправляю психику, лишая чрезмерной
агрессивности и прочего дерьма. Ну и зубы там, шрамы, сало
лишнее... Я частенько пациентов на их же сале и лечу, поэтому
и не жру ничего.
- А если больше двадцати?
- Ну у этих и память появляется такая, что от
внутриутробного состояния всё вспоминают. И интуиция
такая, что хоть на жизнь гаданием зарабатывай. У многих
гипновозможности просыпаются. У тех нескольких, у которых
больше сорока вышло, там такие потенции открылись! Мозги с
такой производительностью работают, что никакому
компьютеру и не достичь никогда! Да и тела... Это же
совершенство!
- А за пятьдесят попадались?
- Да. И семьдесят. Но эти уже через кому...
- Это как?
- Когда человеку меняешь немного генов, это он переносит
на ногах: просто перестраивается себе понемножку и
постепенно становится модом. А когда модифицируешь выше
пятидесяти, организм не желает реализовывать мутацию и
стремится умереть. Мой первый высокомод умирал у меня на
руках пятнадцать суток, я его своим организмом оживлял,
своим мозгом ему сердце и лёгкие работать заставлял. Кормил
через собственную кровь. Заставлял мышцы сокращаться, чтоб
дистрофии не было...
- А его-то мозг что? Умереть командовал?
- Нет. Не так. Не давал команду жить. Я его в прапамять
отослал, чтоб не путался, а когда организм реализовал
мутацию, вернул эго в готовое жилище.
- Так, стоп, Великий! Ну сознание выгнал куда-то там, а с
мозгом-то что?
- Эго ушло, психоматрица. А мозг, собственно орган,
проходил модификацию.
- Сложно-то как.
- Не! Просто шарлатанство.
- Да ла-адно...
Так и просидели они за беседой заполночь, когда в дверь
поскреблась давешняя дамочка. Великий выставил прораба,
запер дверь изнутри и критически осмотрел визитёршу.
Классика жанра: росточку среднего, броская мордашка,
маловатая грудка, чуть круглый животик (дома дочь и сын), да
крутая, аппетитная попенция. Ножонки кривоваты и
коротковаты – смотреть, в общем-то не на что, но вот именно
такие самочки и привлекают почему-то мужчин! Велел ей
раздеваться и сам принялся стаскивать футболку с логотипом
сотового оператора. Дамочка, что-то щебеча, скинула свой
пуховичок, сняла с ножек тёплые кроссовки. Затем подняла
взгляд на хозяина, да так и остолбенела с распахнутыми
глазами и открытым ртом – такого она никогда не видела.
Разве что на картинках в интернете... Мало того, что доктор
был ростом два метра, мало того, что сложён, как культурист.
Его пенис свисал вниз настолько, что даже в нерабочем
состоянии вызывал испуг. Раздался хлопок в ладоши. Дамочка
вздрогнула и моргнула. Поняла, что отступать поздно, тихо
заплакала и принялась обречённо стаскивать кофту, лифчик,
джинсы с трусами вместе... Снимая носочки она уже
прискуливала и слёзки капали с её личика на пол. Великий
подошёл к ней и принялся внимательно ощупывать ей груди,
оглаживать талию, задницу... Потом запустил ладонь спереди в
промежность и погладил по кудряшкам. А она уж и не знала –
то ли продолжать рёв, то ли уж постараться получить то, за чем
пришла. Глянула вниз и таки заплакала: вот и куда такую
дубину? Это ж и в рот-то не вместится, что про что говорить...
Великий повернул её к себе спиной, присел и вынул из-под
топчана два поперечных сосновых срезка – как раз такого
размера, чтоб компенсировать разницу длины ног. Поставил их
так, чтоб ступни находились сантиметрах в сорока друг от
друга и встал позади. Дамочка встала на чурочки, вздохнула
глубоко и с мыслью «Крепись, женщина!» наклонилась вперёд,
готовясь орать от боли.
Орала она в ту ночь и впрямь звонко, азартно – так, чтоб не
только на весь Остров, но и на берегу чтоб слышно было. А
пусть завидуют!
***
Меж тем, апрель вступил в свои права. Кое-где уж и травка
высунулась Солнцу навстречу. Меж островом и берегом, по
проломанному взрывчаткой проходу, принялся курсировать
древний ПТ, доставляя пациентов и продукты. Великий делал в
отогревшейся почве лунки и закапывал в них кедровые и
еловые шишки. Прораб ходил по пятам и докладывал
обстановку. Потом покашлял чуток и добавил:
- Там та бабка уже в Город припёрлась, ищет катер, чтоб
прибыть на Остров.
- Вена, ты б отстал со своей лягушатницей беззубой? На
всякий случай? Топливо завёз?
- Шестьдесят тонн.
- Резервные генераторы запускал?
- Да. Один чинить пришлось, но там просто, я ж ток вижу...
- Гут. Дорожку от пристани доделали?
- Да. Сейчас по Острову прокладываем, как вы велели. Там
дубочки такие уже выросли... Как вы их так?
- Умею... Так, это что? Это не наш катер!
Олег! Посмотри
что за корыто и гони вон, если просто бездельники! Вена, я
полагаю, до конца недели вы закончите тут?
- Да. В пятницу всё приберём и покинем Остров. А...
- Вези. В субботу и вези. Я дам команду на берег, чтоб вас
на катер пустили.
- И...
- Дочь тоже.
Что там, Олег? Какого рожна?!- Это та бабка, Великий... Со всей свитой!Великий сел на бревно, притащенное охраной с берега
Острова на просушку. Чтоб потом распилить на дрова для
хижины. Чуть в отдалении виднелось кресло-каталка и три
Олега тактично удерживали на месте группу каких-то людей.
Люди орали по-французски, по-русски, по-английски и
требовали пропустить их, мотивируя свои требования тем, что
они иностранцы. Один из мужчин всё-таки прорвался и
припустил бегом к Великому. Олег вытащил пистолет,
прицелился.
- Нет, Олег. Пусть.Дурацкий француз и сам не знал, куда он бежит. Его
природная наглость и беспардонность велели ему вести себя
наперекор и если туда нельзя – значит запрет нужно
непременно нарушить! Мсье и представления не имел, кто тот
мужчина на бревне и почему он бежит именно к нему. Он
подбежал и остановился рядом с Великим, оглянулся – нет ли
преследования? И лишь краем глаза успел увидеть вспышку в
том месте, где сидел лысый человек. Потом у него в голове
полыхнуло и померкло. Великий потёр палец – ожог от
испущенного организмом электрического разряда хоть и не
был сильным, но нервные окончания таки пострадали.
Лягушачий ор на дорожке прекратился.
- Олег, пропускайте их сюда по одному. Кто не пойдёт –
волоките за шкирку.- Хорошо, Великий.- Вена, сядь рядом, что встал, как столб?
- Так вы электричество не только слышите, да?..
- Я его ем. И сам вырабатываю. Как я этого лягушатника
жахнул, а?
- Вон ещё один идёт, трясётся весь...
Мужчина подошёл, остановился шагах в пяти и произнёс:
- Мне, право же, неловко...
- Да ну?
- Мсье, мы лишь сопровождаем ту пожилую даму...
- А микрофон и камера зачем?
- Какой микрофон? Ах это! Но люди имеют право на
информацию!
- Не-а. Не имеют. Тут я решаю, кто кого иметь будет...
Вена, ты ж боксом занимался?
- Ну да.
- С одного удара выключишь эту жабу или Олега позвать?
- Не. И Олега не зовите. Жахните его искоркой, я ж вижу –
у вас заряд опять высокий.
- Гут.
Великий прицелился пальцем в лицо трясущегося визитёра
и ярко-голубая молния с треском проскочила между ними.
Сражённый элекроразрядом лягушатник упал на песок и
забился в судорожных корчах.
-
Следующего, Олежек.
- Они хотят на катер, Великий!
- Мало ли чего они там хотят. Хватай самого толстого и
тащи сюда. Да врежь ты ему в брюхо! Во.Очередной француз, сбитый с ног мощным ударом в
печень, был доставлен рослым Олегом пред светлы очи
Великого. Хлопнул выстрел и очередная попытка побегать
закончилась простреленной лыткой. Великий посмотрел на
раненого, на Олега.
- Поди перевяжи.
- Да, Великий.
- И сюда тащи.
- Да, Великий.
- А ты, жабоед, что затих?
- Я не франц... не... с Москвы я. Из органов...
Сопровождение, перевод.
- Из органов? Из внутренних? Пошёл вон отсюда. Сиди в
катере и не рыпайся. Сотовый и всё остальное – положи тут.
Потом заберёшь. Прочь!
- Я...
- Тебя током ударить?
- Нет!
Олег подволок за простреленную ногу мсье, решившего
побегать. Из входного и выходного отверстий в икре свисали
ниточки гигиенических тампонов. Великий молчаливым
кивком отослал Олега, наклонился и внимательно осмотрел
лежащего. Аккуратно потрогал его одним пальцем и тут же
потерял всякий интерес.
- Олег, выбери самого толстого и тащи сюда.
- Нету жирных.
- Ну чтоб не дюже постный. Ага, этот, та... Сам? Ну
пусть сам.- Мсье, пожалуйста, не делайте мне больно. Я ни в чём не
виноват, я думал, что это будет весело!
- Ага. Сейчас уссышься! Сюда поди! – Великий взял
пухлячка за белую ладошку и закрыл глаза. Спустя пару минут
лицо мсье стало бледнее мела и как-то осунулось, словно из
него воздух вышел. Француз рухнул на колени, потом
отключился и упал лицом вперёд, едва на забодав при этом
бревно, на котором сидел его мучитель. Великий потряс рукой,
отторгаясь от чужого тела и искоса глянул на Вениамина,
который с любопытством наблюдал за происходящим.
- Как заряд?
- Под пробку!
- Ещё одного щёлкнем?
- А то! А последнего – я апперкотом, договорились?
- Олег, следующего гони.Мужчина решительно приблизился, остановился в паре
шагов и упёр кулаки в бока.
- И что вы тут вытворяете? Что за дикие выходки в
отношении наших гостей?..
- Заткнись. – Мужчина вздохнул и смолк. – Тоже москвич
из внутренних органов?
- Чт...
- Отвечать на вопрос.
- Я врач. Я хотел изучить...
- Плевать, что ты там себе хотел. Иди в катер к гэбисту,
только сотовый тут отставь. И это – это тоже оставь. Я запись
сотру и отдам. Прочь.
Олег, давайте последнего, потом несите
бабку вместе с коляской.Мсье приблизился, развёл руками и со вздохом сказал:
- Бейте!
Прораб поднялся и правым крюком в скулу положил
француза. Меж тем, двое Олегов поднесли и поставили перед
Великим каталку со старушкой.
- Как хорошо, что вы побили всех этих негодяев! –
произнесла та скрипучим, слабеньким голоском. Одетая в
какие-то немыслимые тряпки, в шляпке с дырявой вуалькой,
эта старушка казалась каким-то ископаемым. Трясущаяся
голова, сухое, сморщенное личико, седые волосёнки, торчащие
какими-то нелепыми прядками... Даже не трогательное, а
какое-то недостойно-жалкое зрелище.
- Мадам, зачем вы так стремились увидеть меня?
- Я прожила свою жизнь крайне недостойно, мсье. И мне
хотелось...
- Увидеть Великого и умереть? – Старушка мелко
затряслась и заплакала, Великий спокойно переждал эти
излияния и вновь спросил: – Так что вам тут надо? Зачем вы
ехали из Парижа в Сибирь?
- Моя внучка видела передачу по ТВ про вас. Там говорили,
что вы воскресили мертвеца. Она рассказала мне и я попросила
свою маленькую Жози, чтоб она справилась про вас в
интернете. Она нашла подтверждение. И я сказала себе:
«Мари, ты должна всё исправить! Или хоть попытаться...»
- Не плачьте. Мертвецов я и вправду оживляю регулярно. А
вот от старости лечить не умею. Так что простите меня. –
Великий наклонился и похлопал старушку по костлявой руке,
торчавшей из-под пледа (или половика?), да так и замер в
неловкой позе с прилипшей ладонью. Посидел с минутку,
подумал, и добавил: – Но я готов попробовать поучиться!
Олеги! Бабушку в клинику, остальных в катер и вон!- Великий, что там?
- Процентов восемьдесят, Вен...
***
Мари лечили девять месяцев. В Париж она не вернулась.
Беспросветная проститутка, пьянчужка и наркоманка, она
решила посвятить себя медицине, раз небо даровало-таки ей
второй шанс.
Это сообщение отредактировал Rumer - 17.03.2023 - 20:28
yaplakal.com