глава 2
Истома Пашков сызмальства был тщедушным и слабосильным, ну куда ему да ещё супротив казаков? Однако же, не за силу он выбил себе место среди подьячих, а за иные доблести. Всё благодаря природной смекалке, всё сам, ибо хитёр был почище иной лисы. Самый прилежный ученик, самый лучший писарь и скорописью никто лучше него не владел. Кто-то сабелькой хорошо машет, кто-то стреляет без промаху, а Истомушка по письму первый специалист. И про то говорили не только в Верхотурье, но и в Тобольске, и даже в самой Тюмени. Много раз в уголке, когда было надо сидел, да за нужным человечком записывал. Что в кабаке, что в церкви, а при большой нужде мог использовать собственные карманы и составлять письма, не показывая своих рук. Всё мечтал о приказе Тайных дел, вот там бы он развернулся, но и тут, в Верхотурье, у него имелись собственные, кое-какие возможности. И пусть в терем было не попасть со двора, но другим-то путём, очень даже можно. Ну-ка, вспомни Истома, как ты получил свою должность? А вот как.
Верхотурский приказ всегда относился к Тобольску. Он изначально не имел собственного коренного мнения и частенько Тобольские наезжали в город с проверками и за подарками. Сие просто невыносимо бесило местных, а первее всего, его любимого дядюшку - Никифора Егорыча. Истомушка, тогда ещё в писарятах ходил. И вот, этот хитроумный писарёнок, предложил однажды своему авторитетному родственнику особое жульство. Связать писарёву избу и приказной терем с помощью подземного хода, а в тереме сём обустроить незаметную горенку. В нужный момент, а такие случались частенько, в той горенке прятался свой человек, который наскоро записывал за гостями. А уж в первую очередь за Тобольскими. И кто же стал тем, своим человеком? Ась? Истомушка и стал потому как доверия нынче никому нет, только своим доверять и можно. А как прокопали ход, да наладили укромное место с слуховыми окнами, так и пожаловал его Никифор Егорыч новой должностью. А уж Истома старался, споро работал, не жалея чернил. Дверь, в самом углу погреба за немым замком, да и друга дверь, в тереме точно с таким же. Ключики, только у двух человек. Тайна должна быть тайной и про ту тайну никому более знать неведомо.
Почесал задницу подьячий, подумал и бочком-бочком в свою избу. Из избы в подпол, из подпола в тайный подземный ход юркой лаской метнулся и вот он уже в горенке. Сидит, подслушивает. Даже нос себе подвязал платком хитрован этакий, лишь бы не чихнуть, лишь бы выслушать, а где надо то и записать. Мало ли какая оказия?
Воевода, сотник и кат сидели за столом в комнате дьяка, а сам Никифор Егорыч им прислуживал. Слышался звон стекла, звук пробки вылетающей из бутылки и недовольное сетование воеводы, что вино слишком тёплое.
— Монашеское, батюшка, — извинялся дьяк. — Да где же нам в такую жару-то холодного взять? C ледника только? Кликнуть может?
— Не надо, — милостиво отказался Сидор Михайлович. — Стерпим сухость, а ужо опосля, тоже к реке пойдём. Там уж, я сам распоряжусь, у пристани на лодке кататься будем да купажи холодные распивать.
При упоминании холодного вина, у навострившего уши подьячего, изо рта вытекла самовольная слюна. Нервно сглотнув Истома отёр нижнюю губу, навёл на подбородке порядок и продолжал подслушивать.
—... Мне! Мне их отдайте воевода-батюшка! Лучше же будет! — требовал казачий сотник Дурло. — А по зиме, мы пойдём за соболем и взамен поклонимся вам богатой казной.
— Ты бы коней-то, по придержал, — возражал воевода. — Али нос твой выздоровел? Вам их отдай, а ну как, они ещё кого из казаков изувечат? Накладно это.
— Языки им отняти, — льстиво поддакивал Никифор Егорыч. — Обида государеву слуге была? Была. Вот и бумага имеется. Без языка-то, враз поумнеют!
— Инквизитором, — басом подтвердил кат. — Оскорбили.
— Да успокойтесь вы! Всем - тихо! — в гневе выкрикнул воевода и только когда остальные примолкли, продолжил уже спокойным голосом:
— Все мы прекрасно ведаем, что город наш Верхотурье, по "Елику царскому велению и Божьей милости" в последние годы начал набирать силу. Так это или не так? Давайте посчитаем вместе: товары через город идут? Идут. Ямская слобода растёт? Растёт. Пашни в уезде прибавляются? Ну же, не молчите?
— Прибавляются воевода-батюшка, — признал дьяк не понимая к чему он клонит.
— И ведаю я, други мои, что всё наши дела оборачиваются в лучшую для нас сторону. Появляются иноземные купцы, приезжают и приплывают деньги и не все они идут в столицу, толика малая остаётся в городе на развитие и содержание войска. А какое у нас войско?
— Около тысячи служивого люда, не считая казацкой сотни, — бодрым голосом доложил дьяк ибо по должности ведал всеми городскими доходами.
— Ну что же, добро. И в тот самый момент, когда я сговариваюсь с Толбузиными из Тобольска, о том, что выдам свою Акульку за ихнего Федьку, происходит нападение на девичий терем. Двое безродных залезли на чердак, ворвались в светёлку и покусились на честь всех трёх моих дочерей! А стрельцы с казаками их проворонили.
— Не вели казнить!!! — завопил было Дурло, но воевода погрозил ему кулаком и велел помалкивать.
— Допросы ничего не дают, — продолжал он всё тем же спокойным голосом. — На дыбе они молчат, а от плетей повизгивают. Мы не знаем - кто они и откуда, а кроме того, не знаем - кто их подослал? А их точно, кто-то подослал ибо таких слов как педе...педа...зитор можно набраться только в приличном месте. И уж точно не в кабаке. Они не из смердов, они образованы, они знают иностранные языки. Я лично слышал, как Валерка Безродный обозвал немчинского кузнеца Ганса - “Швулью Баварской” и тот его прекрасно понял, и даже обиделся.
— Ну, ругаться они умеют, — призадумался дьяк — Только, на что намекаешь воевода-батюшка?
— А то, что момент уж больно удобный. Ведаю я, свадьбу моей дочери расстроить хотели, а заодно и с Толбузиными развести. Спрашивается: кому нужна такая ссора?
— Ох-ты! Шлында Драбадантская! Да кому же, батюшка? Никому же, вроде не мешали? — загомонили собравшиеся.
— Тихо-тихо, я же не вас имею в виду. Это кто-то из Тобольска. Не хотят нашего возвышения, ясно вам недалёкие? Верхотурье - силу берёт, понимаете? Деньги, люди, земля, товары, торговый путь. Кто на торговле сейчас стоит? Али не мы? Вот и подослали, вот этих. Запугать, обмануть и запутать следствие. А я вам не шишка кедровая, чтобы меня всякий клёст щелкал! Я сам покумекал и решил эту загадку. А вот и отгадка!
Истома подобрался поближе к слуховому оконцу и посмотрел на свет. Воевода дал читать дядюшке некую тайную бумагу. Так, так, так. Что там дядюшка шевелит губами? По губам хитрый подьячий тоже читать умел.
“Непорочны. Целые”. Что сие значит? Мудрёно-то как.
— Я был вынужден, после случившегося сраму, отправить дочерей своих в женский монастырь. Матушка Серафима проверила моих кровиночек и письменно подтвердила, что они остались чисты, аки маков цвет. И оттого слухи пущенные по городу, о якобы порче моих дочерей, это всё тоже часть разбойного заговора, — продолжал воевода. — Так что, мы имеем дело не просто с татями и сластолюбцами, а с самыми настоящими злоумышленниками из детей боярских. Они только притворяются толоконниками и дураками. На самом деле они опытные разбойники с образованием. Они ведают языки, они ведают грамоту и владеют восточным искусством смертного боя. Да, да - владеют. Не вороти харю, Дурло. Чиньский лекарь осматривал твоих людишек и он мне кое-что шепнул на ухо. По его словам, он такое уже видел в одном горном монастыре на Востоке, а тамошние монахи, не чета нашим, голыми кулаками камни крушат. Куда тут, костям, супротив камня? Обошли стражу, ловко проникли в терем, напугали дворню и дочерей и побили казаков со стрельцами. Если бы охрана с ними не справилась, то сейчас был бы уже совсем другой разговор. А так, мы их поймали и они полностью в моей власти. Сейчас они терпят наказания и ждут, когда покровитель соизволит выкупить их из плена. А покровитель объявится непременно, как только я объявлю о расстройстве свадьбы. Всё очень просто выходит.
Вспотевший воевода перевёл дух.
— Безродные считают, будто бы имеют какую-то ценность в глазах своего покровителя и потому мы пойдём на хитрость. Я не отдам их тебе, Дурло, ты уж извини и более не надейся. Я отдам их нашему кату. “Поцелуй” - вырвет им их паскудные языки и тем самым, лишит их всякой надежды на спасение. Тем более, повод имеется: страшные, поносные слова оболгавшие честного слугу государева. Они посидят немного подумают и вот, ежели у них будет вдосталь ума, мы дадим им перо и бумагу.
— Хорошо придумано! — льстиво похвалил дьяк Никифор Егорыч, да так, будто бы в первые услышал про наказание и тут же спохватился. — А ну как, они продолжат упорствовать?
— Тогда, продадим их заезжим Бухарским купцам, кои, скоро уже приедут за пушным товаром. Я сегодня разговаривал с одним добрым знакомым, который держит их склады, возле крепости, так он пообещал, что за боярских детей Бухарцы дадут хорошую цену, — ответствовал воевода и засмеялся.
— Да разве можно? — засомневался Дурло.
— Можно, — успокоил его воевода. — Языков у них не будет, это верно, но евнухам языки и ни к чему. Смекаете? За учёных евнухов хорошо заплатят, а се деньги, я присовокуплю к приданому для Акульки.
— Чудно придумал воевода-батюшка, до чего же славно! Голова! Сёдня же и накажем, безбожников! — присутствующие начали дружно хвалить Верхотурского градоначальника, а Истома понял, что разузнал уж достаточно и тихохонько, мышкой пополз из своего убежища обратно в к себе в избу.
После пребывания в комнате - душегубке подьячий чувствовал себя совсем уж плохо и потому некоторое время потратил на умывание. Освежиться хотелось неимоверно, да опосля бы в тень, в холодок. А солнце и не думало клониться к закату. Жарило, душило, пекло. Будто бы проклял сам Господь землю сухостью суховейной и наслал на христианское племя пламенных адских слуг. До ночи бы дотерпеть. До ночи. Райская прохлада, да нежный ночной ветерок. Акулюшка…
Истома вытащил голову из деревянной колоды с тёплой водой в которой он пытался найти спасение. Точно! И как же он сразу не смекнул. Вот он, его шанс выбиться в люди. Да какой шанс — словно бы сам Георгий Победоносец, пролетая по небу на белом коне, пожаловал его по голове святою подковою. Он оглянулся, на всякий случай. Нет, всё хорошо. Всё ладно. Воевода и дядюшка ещё в тереме иначе бы казаки оставили свою стражу. Нельзя медлить. Если хочешь получить своё, медлить и сомневаться — нельзя! И он побежал придерживая за подол подрясник. Прочь с приказного двора. Нужно бежать, предупредить колодников!
Истома всегда мыслил хитро. Такова уж была его натура. И раз Безродные эти, подосланные дети боярские, значит за ущерб их персонам спросят по всей строгости. Воевода-батюшка, может и умён, да не ловок. Кто бы их не подослал, а фигура крупная, значит при желании может всех сковырнуть. Воеводе-то, что? С одного места снимут да в другое назначат, а вот дядюшку, глядишь и сопнут. А кто помог? Кто проявил усердие? Ась? Того и назначат приказом заведовать. И тут уже можно потягаться за воеводину дочку. Это сейчас на него не взглянут, а ежели помолвка расстроится, да останется Акулька в старых девах? Ась? Тут-то он себя и предложит: раз никому не нужна - отдадут и самому завалящему. И предложить есть чего. Бумаги всякие, как там Французы говорят? “Компромат”. А у него столько этого добра, не только дядюшка, сам воевода покачнуться может.
Дабы срезать путь подьячий бежал садами и огородами. Вот уже и ямская слобода в стороне осталась, а впереди показался Свято - Покровский женский монастырь. Вот ужо, поди, невесты Христовы от жары-то текут. Им-то, просто так, не уйти - не выйти. Пусто на улицах. Только кое-где и повстречается горожанин. Служивые в основном. Стрельцы, да ямские обозники. Женщин и детей — никого. Все сбежали. Кто на Туре, а кто на Калачике.
Свернув от монастыря вправо он притормозил у Верхотурского кабака и пошёл спокойней ибо тут уже было людно. Несколько бородатых мужиков распевали похабную песню сидя под навесом и размахивая в такт кружками. Перед ними стояла пятиведёрная бочка, а на самих мужиках, ничего кроме рубах и крестов не было. Так и сидели, голожопые. Видать скинулись разом, да не рассчитали казны. Истома перекрестился и стараясь не смотреть на блудней серой мышкой прошмыгнул мимо. Ему было крикнули в след
— Эй! Ероха? Иди к нам — Ероха!
Да он не обернулся. Только голову в плечи втянул и пошёл поскорее. Знал он кого Ерохами в кабаках кличут: того, за чей счёт будут опосля пить. А откажешь, тут же полетят тумаки и зуботычины и пока ещё стрельцы налетят чинить суд да расправу. Бывалоча и не спасали таких Ерох. Отпевали да на погост. И слава те Господи, на счастье видать, появилась на улице жёнка одного из выпивох. Возле кабака начались слёзные крики и жалобы. Истома даже повернулся посмотреть, запрещено же сие. Молчи жена пока муж твой до нательного креста не пропьётся, а вот тогда уже и домой провожай. Но он глянул мельком и быстро опомнился. Нельзя задерживаться. Он пеший, а кат с дьяком могут и на повозке себе позволить.
Колодников всегда держали в остроге, а сам острог находился внутри крепости и являлся остатками старых военных укреплений. Не сносить же их? Город рос и одну крепость просто обнесли другой более надёжной, а уж там им было раздолье. Тюрьма внутри острога хороша и добротна. Есть избы для переселенцев, а есть и для каторжников. Знай только дрова заготавливай. Притопает с Московской стороны толпа каторжан, человек двести и куда их девать? Вот сюда и девают. В острог. Пока пересылка, пока бумаги да допросы, они, все, свою пользу приносят. Можно внаём сдавать, пашни обрабатывать, а можно и на обустройство Верхотурья заставлять работать, болота гатить опять же, леса рубить, но сейчас пусто в остроге. Не было в этом году новых каторжников, а старые, в конце апреля с обозом ушли. В этот раз далеко куда-то, в Сибирь, за каменный пояс, золото добывать. Сейчас там, только несколько человек сидящих по разным мелким делам и Безродные с Рожей. Вспомнив об этом дьявольском колдуне Истома нахмурился. Этот мог испоганить дело.
Рожа слыл страшным злодейским колдуном. Его поймали в позапрошлом году на Верхотурской ярмарке где он торговал срамным заморским товаром. Лубками красочными с изображениями голых баб, игрушками всякими, а некоторые даже могли двигаться и изображать сношение, но более всего привлекли его за волшебные снадобья помогающие при мужской немочи. Колдуна сначала хотели сдать в приказ Тайных дел, но воевода запретил и потребовал, чтобы колдуна бросили в темницу. Негоже, мол, колдунами разбрасываться. Истома сию хитрость, хорошо понимал. Если колдуна просто сдать - Тайный приказ только скажет спасибо, да и дело с концом. А ежели будет какая проверка? Тут-то Рожа и пригодится. Им поклонятся царскому сыску и тем отведут от себя беду в случае особой надобности, но три года уже прошло, а он по прежнему сидит в остроге. Нельзя ему из тюрьмы выходить. Сковала его церковная братия словом Божьим. Да и польза от него имеется. Зелье приготовить, опять же. Многие к нему заглядывают. Говорят, даже сам воевода-батюшка и тот по праздникам, нет-нет да заглянет. Всем хорошо, тем более что стрельцы, за посещение Рожи, свою мзду берут.
Ворота острога всегда были открыты нараспашку. Истома, уж и не помнил того времени, когда их кто-то пробовал закрывать. Перекосило доски от времени и погоды, да давно не чинили, вот и держали настежь. Всё одно, стража кругом, а из колодок да кандалов доподлинно известно, никто не сбежит. Стража на воротах. Стража на стенах. Верхом догонят и плёткой отделают так, что отобьют всякую охоту к свободе. Да никто отсюда и не сбегал, потому что некуда. Верхотурье — край дикий. Далеко не убежишь. Или волки съедят или кто пострашнее волков, например упыри болотные. Много всякого по округе водится и потому, даже у дураков хватает ума не рисковать, и лишний раз не высовываться. Но эти двое, они же из другого теста? Эти, сами кого хочешь обидят, а ежели им волю дать, да с напутствием? Эх! была - не была! И с этой мыслью подьячий скользнул в ворота острога.
yaplakal.com