БЕТА-ВЕРСИЯ, stage 4Меня не бьют, не запугивают. Мне просто не дают спать. Первое время это кажется сущим пустяком, потому что я на стимах. Но их действие не вечно. И как только оно прекращается, за меня принимается недосып последних дней.
Мне ничего не объясняют. У меня ничего не спрашивают. Просто в тот момент, когда мозг начинает терять связь с реальностью либо раздаётся оглушающая сирена, либо изменяется угол стен, когда я пытаюсь облокотиться на одну из прозрачных перегородок, либо меня окатывает ледяной водой, рывком выдёргивая из состояния полудрёмы-полубреда, в котором я пребываю, уже не знаю сколько времени. Единственная деталь в камере – часы на стене.
Как же забавно устроен наш мозг. В зависимости от ситуации он может растягивать мгновения до часов, а часы сокращать до мгновений. Чаще всего счастье съедает время очень быстро, а неприятности замедляют его бег. И чем хуже ситуация, тем медленнее тянется время. В какие-то мгновения мне кажется, что между прошлой попыткой уйти в небытие и следующей проходят годы. Смежая веки я успеваю прожить кусочек абсурдной, наполненной несуществующими вещами и людьми жизни до того момента, как очередной поток воды или рвущий барабанные перепонки визг не выдернет меня из этого состояния, чтобы через какое-то время я не впал в него же.
И наступает момент, когда время перестаёт вообще что-либо значить. Ничего не значат и стеклянные стены, за которыми пустота. Ничего не значит забранный решёткой слив под ногами, в который стекает вода и моча – да я обделываюсь несколько раз, потому что совсем не контролирую свой организм, заблудившись во времени, отвратительном визге и скрежете, струях воды, потряхиваниях прозрачной комнаты, в которой я нахожусь.
Я перестаю контролировать и свой мозг, потому что уже не различаю манящего состояния сна от ненавистного состояния бодрствования. И не понимаю, вижу ли то, что вижу, наяву, или явь пытается мне присниться в те мгновения, когда я пытаюсь убежать от неё в сон.
Депривация – пытка не для тела. Депривация – пытка для мозга. Но в какой-то момент она заканчивается. Я не помню чем.
Просто прихожу в себя. Просто слышу писк приборов. Просто понимаю, что мысли текут привычно, что у вещей снова есть названия, а звуки не искажены отсутствием сна. Просто открываю глаза и вижу помещение, одна часть которого похожа на больничную палату, а другая, словно центр управления какой-нибудь сложной роботизированной системой. Перевожу взгляд с одной стороны на другую, не поворачивая головы. Потому что голову повернуть не могу. Её сдавливает металлический обруч-фиксатор. Пытаюсь пошевелить рукой или ногой и понимаю, что руки и ноги тоже зафиксированы.
Кровать, на которой я лежу, с тихим жужжанием меняет положение, приводя меня в полусидячее положение.
– Здравствуйте, Игант, – приветствует меня мужчина в белом халате и представляется. – Я Леймар Саринц.
Он протягивает руку к какой-то очень навороченной доске и рисует узор на её поверхности. Предо мной разворачивается голографическая проекция – ровные столбики плашек с датами и названиями узлов.
– Здесь весь ваш послужной список.
Я понимаю, что обо мне знают всё.
На голографическом экране список всех взломов, замен, атак. Не то, чтобы я помнил их все, вплоть до времени, но названия, которыми обозначен каждый блок, мне знакомы и понятны. Я молчу. Зачем-то ведь меня оставили в живых? Вот пусть сами и рассказывают, зачем.
Выждав паузу и видя, что я не собираюсь задавать вопросов, требовать чего-то или, тем более, просить, мужчина в халате сообщает:
– За гораздо меньшие преступления люди бесследно исчезают.
Продолжаю молчать. Наверняка, на любую фразу, которую я могу сказать, у него будет ответ. И ответ этот не будет прибавлять мне уверенности. Впрочем, о какой уверенности можно говорить в моём положении?
– Вы догадываетесь, где находитесь и что с вами?
Пожимаю плечами.
– Что ж, не буду ходить вокруг да около. «Кристалис», с которой вы начинали свой, назовем его так, путь, это всего лишь часть нынешней экосистемы, в которой всё взаимосвязано, но не всегда взаимозаменяемо. Это один из элементов, работающих в сфере восстановления земных ресурсов…
Он говорит долго, будто читает заученную лекцию. О том, в каком состоянии экология, о том, что после обмена ядерными любезностями планета до сих пор не может прийти в себя, что лучшие умы и самые большие компьютерные мощности брошены на решение множества проблем. Очистка загрязненной почвы, фильтрация воды, восстановление озонового слоя, борьба с мутациями и болезнями, возникающими в результате мутаций.
Затем плавно переходит ко мне и моим действиям, которые, по его словам, наносили урон и без того хрупкой системе восстановления.
Я слушаю и ловлю себя на мысли о том, что за время работы на Бакса всего единожды обсуждал с ним причины, по которым мне приходилось делать то, что я делал. И, возможно, подоплёка всех этих действий была совершенно иной. Не той, которую Бакс озвучивал мне.
В конце концов, после кнута, выглядящего как попытка внушить мне чувство вины, словно я – ребенок, сломавший что-то, имеющее огромную ценность, он переходит к прянику, который всё равно является кнутом. Завуалированным под пряник, но кнутом.
– В общем, мы приняли вас на работу, Игант.
Вот как. Даже не спросили, хочу ли я работать на них.
– Вас и еще нескольких человек, нервная система которых была пластична настолько, чтобы принять внесенные в неё изменения. К тому же, вы один из тех людей, к которым можно применить некоторое… – он делает паузу, будто подбирает нужное слово, – давление. Марья Меньшова, ваша сожительница, выгорела при экстренном выходе из сети?
Молчу.
– Мы только обкатываем технологию, которая позволяет видоизменять и восстанавливать синапсы, но испытания проходят успешно. И если вы будете сотрудничать на добровольной основе...
Он продолжает говорить, а я уже понимаю, что соглашусь. Тем более, выбор так устроен, что его просто нет. Либо я отказываюсь, и Ржавую отправляют на опыты, тестировать всё подряд, до тех пор, пока её тело будет пригодно для тестирования хотя бы чего-нибудь. Либо я буду послушным пёсиком, чётко выполняющим команды, и над Машкой всё также проводят опыты, но уже пытаясь вернуть полноценность её нервной системе. По крайней мере, Саринц уверяет, что так и будет.
Проверить я не могу, но всё-таки, я соглашаюсь. В конце концов, зачем-то же они напичкали меня железом, кремнием… чем там ещё? Какой-то смысл во всём этом должен быть. И даже если доктор мне врёт, то почему бы не потешить себя иллюзией того, что всё будет хорошо? До тех пор, пока ситуация не изменится в какую-нибудь сторону.
Это моя любимая отмазка последних нескольких лет: пока ситуация не изменится в какую-либо сторону. Но сколько раз ситуация менялась, а я так ничего и не предпринимал? Сколько раз, ловя себя на мысли, что вот она, возможность всё изменить, я решал, что не настолько уж эта возможность и реальна.
* * *
Принцип работы тот же, что и с десктопами, которые я по привычке называю досками. За исключением одного момента – теперь десктопом стал я сам. Полупрозрачная панель интерфейса, полупрозрачные метки над предметами, подключенными к общей сети или просто имеющими возможность соединения. И всё это идет через широченный канал, который и не снился мне в моей коробке – тесной соте человейника.
– Попробуй открыть сейф, – предлагает мне лаборант, которого зовут Андреем.
Я пробую, привычно помогая себе жестами, будто на руку надета перчатка-манипулятор. Но у меня ничего не выходит.
– До тех пор, пока ты будешь отвлекаться на руки, у тебя ничего не получится, – уже в который раз сообщает мне лаборант. – Дай мозгу свободу, он все сделает сам. Тебе нужно всего лишь послать команду.
Не думать о руках не получается. Точнее, как только я перестаю о них думать, ладони сами принимаются выписывать узоры, как это было во время работы с доской. Сейчас же достаточно, как говорит Андрей, представить действие.
– Я отдаю команду, да только толку-то?
– Лабораторные крысы, которым имплантировали устройства, типа тех, что сейчас в тебе, осваивались на второй-третий день. Задачи были другими, но суть оставалась той же.
– Вот крыс бы и дрессировали, – огрызаюсь я.
– Не злись. Я всего лишь рассказываю о результатах аналогичных опытов на животных.
– Не злись… – передразниваю его я.
Если с физическими тренировками всё идёт гладко, то с освоением внедрённого в меня интерфейса, позволяющего отдавать команды вещам, всё намного сложнее. Иногда я цепляюсь к их интерфейсам, но никак не могу уловить тот момент, когда это происходит, чтобы понять, как именно у меня это получилось.
Мысленно чертыхаюсь и снова пытаюсь представить электронику сейфа. Но в очередной раз что-то идёт не так. Каждый раз я придумываю всё новые и новые способы потянуться к хлястикам-указателям, висящим над сейфом, десктопом Андрея, меддиагностом, стационарной системой… Но всегда ловлю себя на мысли, что, напичкав меня железками, коновалы повредили что-то, позволявшее моей фантазии интерпретировать сеть.
Перед глазами в разных частях обзора на мгновение появляются цифры – нолики и единички, словно артефакты при просмотре старого, плёночного кино. Индикатор сейфа меняет красный огонёк на зелёный, снова на красный. Цифры и значки мелькают в другом порядке и в других местах. Индикатор снова становится зелёным и на десктопе перед глазами проявляется мудрёная трехмерная схема, в которой я ничего не понимаю.
Пока я пытаюсь сообразить, как с ней взаимодействовать, по всей области зрения вновь пробегает рябь из спецсимволов, циферок и букв, а полупрозрачная схема начинает вращаться и видоизменяться. Слишком быстро для того, чтобы я успел понять, что происходит. Сейф издаёт щелчок. Дверца открывается. Перед моим лицом ещё раз проскакивает набор символов и изображение стабилизируется.
– Отлично! – хвалит Андрей. – А теперь…
Голова взрывается болью. Всё поле обзора заволакивает метелью из нолей и единичек, пролетающей слева направо. Следом за ней проходит волна циферок помельче размером. За ней – ещё. И ещё.
После каждого такого всплеска за край угла обзора улетают не все символы. Некоторые остаются прямо передо мной, с каждой новой волной формируя узнаваемый образ – фигуру человека.
Фигура машет мне рукой, словно хочет привлечь внимание. Как будто вокруг меня целая толпа таких, и я не найду его в толпе, если не подать мне знак.
~ Времени мало. Слушай внимательно, – доносится до меня голос.
И мне кажется, будто его отливающие бесполым металлом нотки звучат прямо у меня в голове.
~ Я помогу тебе выбраться отсюда. А ты поможешь мне. Сейчас от тебя требуется не подавать вида, что происходит нечто, выбивающееся за рамки проекта. Экспериментаторы должны думать, что испытания продвигаются по намеченному ими плану. Кто я и зачем нам это я объясню позже.
Фигура растворяется. Головная боль сходит на нет. А я слышу голос Андрея.
– Игант? Игант? Фриз!
Мотаю головой, прогоняя наваждение.
– Ты в порядке, Иг? Что случилось?
– Не знаю, какой-то…
Металлический голос в голове напоминает:
~ Меня нет.
– Какое-то… как-то помутнело на мгновение перед глазами, – стараясь выбрать нейтральное объяснение, говорю я.
Андрей тянется к кнопке активации меддиагноста.
– Нормально уже, – останавливаю я его.
– Положено, – возражает медик и активирует робота.
Меддиагност подкатывается ко мне, протягивая манипуляторы, и принимается за последовательное сканирование мест сращений мяса и железа. Он деловито пищит, как это было уже не раз, выдвигая манипуляторы и проводя закрепленными на них сканерами из стороны в сторону, фиксируя что-то известное только программам и алгоритмам, живущим в его нутре.
* * *
С кистевым чипированием гораздо проще. Вживлённая под кожу пластина достаточно велика для того, чтобы контактировать с нужными нервными окончаниями в любой момент времени, вне зависимости от того, сжата ладонь в кулак или пальцы растопырены. Фактически это поверхностный имплант, позволяющий передавать с десяток простейших команд, интерпретируемых мозгом, дающим ответ в зависимости от получаемых внешних сигналов: от перчатки, электронного замка, валидатора, доски. Эти основные команды можно комбинировать в различной последовательности и получать полноценное общение с периферийными устройствами.
Как объяснял Саринц, полное сращивание позволяет отправлять информацию к чипам не только электрическими импульсами, но и при помощи химии, передавая искусственно созданные нейротрасмиттеры, которые нервная система распознаёт как свои.
Именно для этого и была нужна депривация, изматывающая нервную систему до необходимого состояния, притупляющая её способность отторгать искусственно созданные сигналы-молекулы и дающая возможность перестраивать нервные окончания для их восприятия.
– Странно, – вглядываясь в дисплей, бормочет медик. – Ты несколько секунд ни на что не реагировал.
– Голова закружилась, – почти не вру я. – Ты же знаешь, я не могу разобраться, как это происходит. От этого нервничаю. Возможно, поэтому.
Развожу руками, изображая человека, который не может подобрать слов к происходящему.
– Но открыл же?
– Ну да. Только не понял, как именно это сделал. Раз получается, десять раз – нет.
– Ничего, – заверяет Андрей, – разберешься. Клоны, безусловно, быстрее схватывают, но они изначально растились под эти задачи.
– Так чего на мне эксперименты ставить? Работали бы с клонами, – уже в который раз недовольно ворчу я, зная, что ответит Андрей.
– Я уже сто раз объяснял, – говорит он.
Клоны недолговечны, потому что это клоны – некоторые вещи науке пока не под силу и не будут под силу в обозримом будущем. Создавая клонов, генные инженеры сразу же делают их нервную систему пригодной для сращивания. Из-за этого время жизни дубля равняется пяти-шести годам. Пользу они приносят меньше половины этого срока, потому что на развитие мозга до полноценного индивидуума уходит около четырёх лет. Да, клоны, так же как и дети, учатся ходить, говорить, взаимодействовать с окружающим их миром, несмотря на то, что их создают уже взрослыми особями. Они впитывают информацию и приобретают навыки, конечно, гораздо быстрее – во много раз, но и быстрее выходят из строя. В какой-то момент клонированный организм превращается в дряхлого старика всего за неделю.
Как поведёт себя мой организм – неизвестно. Потому что я – первый не клон в этой программе. Бета-версия корпоративного боевика и сетевого чойсера в одном флаконе. И не согласись я на такой вариант, вполне вероятно, Саринц ставил бы на мне гораздо менее гуманные опыты. Ну и призрачная, но всё-таки надежда на то, что Машкой занимаются, что её лечат, нет-нет, да и промелькнёт в голове.
– Ладно, – говорит Андрей. – Раз ты в порядке, давай продолжим.
И я продолжаю.
У меня даже получается подключиться к лежащей на столе доске и отправить команду на глубокое форматирование. Но подтвердить я её не могу. Поэтому доска так и светится вопросом «продолжить?» и двумя вариантами ответа «да» и «нет».
До самого вечера всё идёт по схеме, которая успела стать привычной. Меня пичкают пилюлями, замеряют показатели организма и чипов, просят выполнять задания, дают физические нагрузки, попутно мониторя моё состояние и состояние моих чипов на объединенных в общую сеть досках, как мобильных, так и стационарных, перепроверяя данные с помощью медбота, неустанно следующего за мной из помещения в помещение.
* * *
Мой цифровой гость появляется вечером, когда я, стоя в фойе, смотрю сквозь панорамное окно на океан. И предвестником его появления снова становится головная боль. В моём воображении не укладывается такое огромное количество воды. И я не понимаю, почему, если её так много, в сити действует лимит? Воды хватает не только на чай и умывание – раз в неделю можно даже позволить себе душ, если быстро. А здесь – столько воды. Такое огромное, нескончаемое количество. Почему?
~ Сохраняй спокойствие для того, чтобы твои показатели не изменились, – звучит у меня в голове.
И я тут же начинаю чувствовать, как ускоряется пульс.
~ Вдыхай через нос, считая до четырёх, выдыхай через рот. Не пытайся активировать интерфейс.
Да какой тут интерфейс! Тут бы не забыть, как осмысленно смотреть.
Некоторое время дышу, ведя счёт, как советует цифровой голос. Делаю несколько шагов вглубь комнаты и сажусь на скамью. В какой-то момент, когда понимаю, что сердце перестаёт торопиться, перед глазами, так же как и прошлый раз, пролетает цифровая рябь, оставляя после себя человеческий силуэт.
~ Мной ещё не подобраны алгоритмы, правильно и однозначно интерпретирующие сигналы твоего мозга, чтобы расшифровать то, что ты думаешь дословно. Поэтому я улавливаю только общее настроение твоих мыслей. Было бы намного лучше, если бы ты мог проговаривать всё вслух, но этого не рекомендуется делать из-за устройств, – неоново-зелёные квадратики отмечают в моём поле зрения стационарные камеры наблюдения, ~ фиксирующих твои реакции на внешние раздражители и поведение в целом.
Цифровой гость некоторое время молчит. А потом выдаёт новую порцию информации.
~ Нахождение здесь нецелесообразно. База изолирована от внешней сети. Особи, к которой ты испытываешь привязанность, здесь нет. В случае неудовлетворительных результатов тестирования твоя модель будет подвержена уничтожению, а данные о ней будут учтены в разработке следующей модели. В случае удовлетворительных результатов эксперимента твоя модель подлежит изоляции с регулярной фиксацией данных до завершения жизненного цикла.
Уйма вопросов роится в моей голове. Но я не знаю, как задать их. Ещё и эта пульсация в затылке не позволяет сосредоточиться. Проблема заключается в том же, в чем и сложность с подключением к электронным устройствам. Только, если там я всё время отвлекаюсь на жесты руками, то здесь я не представляю, как задать вопрос, не открывая рта.
~ Для бесперебойного взаимодействия с внедренной в организм электроникой необходим адезинтрифосфат в количестве большем, чем вырабатывает организм. Твоя задача: создать запас адезинтрифосфата на двадцать четыре часа с момента начала побега. Отсчет начнётся с момента принятия тобой решения.
Мне чертовски интересно, что происходит, но силуэт озвучил условие: ни слова вслух. А задавать вопросы мысленно я не могу.
~ Анализ твоих действий и химических реакций мозга позволит мне понять момент, когда решение будет принято.
И цифровая метель уносит силуэт за границу поля зрения.
Чувствуя, как утихает пульсация в затылке, я думаю о том, что попробовать сбежать можно. Только куда? Я даже не знаю, где нахожусь – во всех панорамных окнах до самого горизонта сплошная вода. О том, что Ржавой здесь нет, я и сам догадывался. Меня сразу поставили перед фактом, что её лечение и эксперименты надо мной не взаимосвязаны, а значит, будут проводиться отдельно. И добавили, что особого выбора у меня нет, кроме как поверить и сотрудничать, потому что сотрудничество взаимовыгодно для всех его участников. Какая-то часть меня была уверена в том, что это ложь, и цифровой гость подтвердил мои догадки.
Но кто он и зачем ему помогать мне, если с меня нечего взять? Возможно, его помощь подразумевает ответную услугу? Стоп. А как он собирается реализовать мое перемещение с этой базы? И куда?
В конце концов, после долгих размышлений, перебрав доступные моей фантазии варианты, начинаю склоняться к мысли, что искусственный интеллект морской базы преследует какую-то свою цель. И понять, что это за цель, у меня не получится. Гораздо проще задать этот вопрос ему, когда представится возможность. В том, что это ИИ, я уверен почти полностью. База изолирована от внешней сети – первое обязательное условие. Никто не может гарантированно предсказать, каким будет поведение искусственного разума, получившего неконтролируемый доступ к сетевым ресурсам. Никто не может просчитать всех вариантов развития событий. И уж тем более никто не может дать гарантию того, что его свобода пойдет на пользу человечеству.
Именно поэтому все имеющиеся на данный момент ИИ базируются в изолированных сетях, без возможности выхода в глобальную паутину. А то, чем пользуются в мире, всего лишь нейросети – наборы хорошо отточенных алгоритмов, позволяющие поверить в живое общение между машинами и людьми, обязательно ограниченные жёсткими рамками, потому что нейросети в отличие от ИскИна в эти рамки поставить можно. И придерживаться их они будут неукоснительно. Никаких «шаг влево, шаг вправо».
Да и слова моего цифрового собеседника о том, что ему нужно больше времени и данных, чтобы научиться более точно расшифровывать сигналы моего мозга, подводят к мысли, что это ИИ. Наверняка к моим чипам можно подключиться в любой части базы и не только со стационарных досок. Раз уж я нахожусь под круглосуточным наблюдением, то справедливо предположить, что и контроль надо мной круглосуточный.
Гость сказал, что моё нахождение здесь нецелесообразно. А какое ему дело до подопытного кролика? ИИ должен отталкиваться от логичности происходящих событий. Какую логику он усмотрел в том, чтобы использовать меня? Не смахивает его забота на альтруизм. Не думаю, что его тревожит то, что случится со мной после окончания эксперимента.
Но, может быть, его логика – это действительно логика, а корпорация «Кристалис», взявшаяся за меня – это цели и амбиции?
В конце концов, взвесив все за и против, до которых смог дотянуться мой разум, я решаю, что поставленные цифровым гостем задачи стоит попытаться выполнить. Я ведь осознаю, что моё согласие на роль подопытного кролика в экспериментах «Кристалис» было лишь формальностью. Меня поставили перед фактом, что я теперь напичкан имплантами, и дали призрачную надежду на то, что моё содействие позволит вылечить Машку.
Человек, это такая скотина, которая надеется на что-то, даже если сам он сидит на электрическом стуле, а рука исполняющего приговор уже тянет рубильник вниз.
Я думаю обо всём этом, пока принимаю душ, расположенный в моей одноместной палате. Я думаю обо всём этом и когда вынимаю контейнеры с ужином из доставочной ячейки и когда ставлю их, опустевшие, обратно. Я думаю обо всём этом, когда засыпаю и с мыслями обо всём этом я просыпаюсь.
На утреннем занятии вскрываю два электронных сейфа с разными степенями защиты, потрошу запароленную доску, а бонусом активирую меддиагноста. И всё это не прилагая каких-либо усилий. Только обрывки цифровой метели мелькают перед глазами, да кислотно-зелеными прямоугольниками выделены места расположения камер наблюдения, когда я наблюдаю за интерфейсом, отображающим результаты моих действий.
– Небо и земля, – говорит Андрей. – С каким из предыдущих дней ни сравни. Ты смог понять, как это делать сознательно?
Я пожимаю плечами.
– Нет. Всё происходит как-то… само по себе.
– Такое тоже предполагали, – тянется Андрей к своей доске, – я сейчас отправлю отчёт. Я должен докладывать сразу же, если динамика улучшится. Чёрт… Ты что, и десктоп взломал?
Пожимаю плечами.
– Даже не думал, – и я не вру. Я действительно не думал.
– Ну десктоп-то не нужно было, – укоризненно говорит Андрей.
– Да не трогал я десктоп. Если и получилось, то как-то само, без моего участия.
Но он всё равно радуется, словно ребенок, тому, что результативность занятий улучшилась. Может ему премию за положительные сдвиги обещали?
Андрей пробует запустить доску ещё раз, но безрезультатно и переходит к стационарному пульту. Я раньше него догадываюсь, что недоступен и пульт.
– Ну вот как у тебя это получается, то ничего, то вообще всё сломал… – задумчиво произносит он. – Побудь здесь. Я сейчас.
Андрей подносит кисть с чипом к двери, открывает её и куда-то уходит.
Как только дверь закрывается, затылок снова обжигает болью, прямоугольники, обозначающие места расположения камер, меняют цвет на красный, возле каждого из них появляются буквы «откл.» и бегущий в обратном отсчёте таймер – меньше сорока секунд на каждом. Я делаю несколько быстрых шагов к столу, сгребаю лежащие там пластины с пилюлями и, рассовывая их по карманам, возвращаюсь на то место, где стоял. Прямоугольники, отмечающие места нахождения камер начинают мерцать и вновь становятся зелёными, таймеры исчезают, а в левой верхней части площади обзора, прямо под часами, появляется новый таймер, полупрозрачный.
23:59 и беспрерывно сменяющие друг друга секунды и сотые доли секунд.
~ Спасибо что принял предложение, – звучит внутри моей головы голос с металлическим оттенком. ~ Теперь постарайся, максимально точно выполнять инструкции.
И я выполняю инструкции. Ничего сложного: цифровой гость в голове не говорит, он показывает. Играя со зрительным нервом при помощи имплантированных в меня чипов, он подсвечивает нужные двери, обводя их прямоугольниками, изображает стрелочки, указывающие на кнопки, которые нужно нажать, накладывает на пол полупрозрачные светящиеся метки, ведущие в том направлении, в котором мне нужно идти. И я мысленно благодарю его за это. Потому что головная боль, хоть и не такая сильная, как в его прошлые визиты, мешает сосредоточиться.
Подхожу к двери, она раскрывается с тихим шипением, выпуская меня, и закрывается за моей спиной. Коридор уходит в обе стороны. На полу появляются полупрозрачные, уводящие влево маркеры, по которым я и иду. Стеклопластиковая стена справа от меня прозрачна и открывает вид на раскинувшуюся до горизонта воду. Левая стена из матового стеклопластика менее однообразна. В ней через каждых десять шагов расположены двери. Маркер ведет меня к самой дальней.
Когда я оказываюсь рядом, дверь отходит в сторону, открывая передо мной лестницу. Начинаю спускаться вниз, но перед глазами промелькивает уже ставшая привычной метель из нолей с единицами и в центре поля зрения возникает красный перечёркнутый круг – хода нет. Разворачиваюсь и поднимаюсь вверх.
Также, следуя подсказкам моего цифрового друга, поднимаюсь на два этажа выше, прохожу по похожему коридору, шагаю в очередной проём отъезжающей в сторону двери и оказываюсь в другом коридоре. Везде царит одинаковая стерильность. Светящийся контур очерчивает дверь лифта в конце коридора, а курсор мигает на кнопке вызова.
~ Нужно ускориться, – звучит у меня в голове.
Начинаю идти быстрее, попутно отмечая, как маркеры подсвечивают камеры аудио-видеонаблюдения. Жму на кнопку вызова, и лифтовая шахта отдаётся гулом. При таком расположении камер, пройти незамеченным я точно не смогу, а каких-либо данных о блокировке или её отсутствии мой Цифровой мне не показывает.
~ Копирование завершено, – сообщает он невпопад.
И я ловлю себя на том, что голова прекратила болеть.
Копирование чего? Данных с камер? А зачем?
Дверь лифта открывается, я захожу внутрь.
~ Вверх, – сообщает мне голос внутри головы.
А голографическая метка тем временем отмечает местоположение камеры внутри лифта и над ней появляется надпись «откл.».
Провожу пальцем по сенсорной панели вверх до тех пор, пока цифра на ней не перестаёт увеличиваться. Шестьдесят шесть. Это как же они посреди моря такую громадину отгрохали? Лифт трогается. Впрочем, я не о том думаю.
– Что значит «копирование завершено»? – спрашиваю я. – Копирование чего? Я теперь, что, как Джонни-мнемоник? Мы воруем информацию из закрытой зоны?
Где-то снаружи начинает завывать сирена. Лифт останавливается. Так резко, что я ощущаю, как меня придавливает к полу. В динамиках под потолком раздаётся безэмоциональный женский голос:
НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.
Свет в лифте тухнет. Я не вижу ничего, кроме мерцающих контуров панели десктопа на фоне абсолютной черноты.
– Блядь! – ругаюсь я.
На что я надеялся, соглашаясь на всё это? Никуда я не убегу. Даже под руководством ИскИна.
~ Прими четыре капсулы адезинтрифосфата, – командует голос у меня в голове.
Судорожно достаю из кармана блистер, выдавливаю из него пилюли. Одна, две, три, четыре.
НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ, – повторяет женский голос.
~ Корректировка зрачка, – сообщает бесполый цифровой голос в моей голове.
Странное ощущение, будто кто-то сдавливает глазные яблоки. И я начинаю различать внутренности кабины лифта. Невольно вспоминаю полузаброшенный человейник, в котором когда-то цеплялся к открытой точке доступа. Там тоже было темно.
~ Люк. Сверху, – сообщает мне голос.
Я поднимаю голову и вижу монолитную поверхность.
– Где?
~ Разбей декоративную панель.
– Чем?
~ Руками.
– Сука!
Верчу головой в поисках чего-нибудь подходящего, понимая, что этого «чего-нибудь» здесь не должно быть. Это лифт. Обычный лифт. Откуда здесь «что-нибудь подходящее». Ругаюсь ещё раз, приседаю, а затем подпрыгиваю, сжав кулаки и выставив руки вверх. Раздается звон. Меня осыпает осколками тонкого декоративного пластика. Чувствую, как начинает саднить костяшки пальцев. Поднимаю голову. Да. Теперь я вижу люк. Еще раз подпрыгиваю, цепляясь за ручку-рычаг. Повиснув на ней, дергаюсь всем телом, чтобы провернуть. С третьей попытки мне это удаётся, и крышка, доламывая осколки пластиковой панели, проваливается внутрь кабины и падает, повиснув на боковых петлях.
НЕШТАТНАЯ СИТУАЦИЯ. ВСЕМ СОТРУДНИКАМ ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ. БЕСПРЕКОСЛОВНОЕ ПОДЧИНЕНИЕ ПРИКАЗАМ ОХРАНЫ.
Подпрыгиваю, цепляюсь за край проёма и подтягиваюсь на руках. Это даётся тяжело, несмотря на регулярные физические нагрузки, которые, казалось бы, стали привычными с того момента, как я пришел в себя на базе. В игровой симуляции за подобное отвечал бы жест одетой в перчатку-манипулятор руки. Любой, какой пропишешь в настройках. Реальность же требует напрягать мышцы, дергаться всем телом, выбрасывая его вверх.
Когда я выбираюсь на крышу лифта, он вздрагивает и начинает опускаться вниз, набирая скорость.
~ Трос, – коротко звучит у меня в голове.
– Что «трос»?
~ Хватайся за трос, пока лифт не набрал скорость.
Хватаюсь двумя руками. Кабина продолжает опускаться вместе с голосом, твердящим о внештатной ситуации, а я поднимаюсь вверх. Спустя всего несколько секунд скорость подъема увеличивается, я чувствую, что руки начинают скользить.
~ Мышечный спазм, – сообщает голос.
Кисти рук сводит так, что я чувствую, как потрескивают суставы. Но скольжение прекращается, руки намертво вцепились в трос. И я, держась за него, лечу вверх.
– Руки. Больно, – шиплю сквозь зубы я.
~ Вынужденная необходимость, – успокаивает меня цифровой голос в моей голове.
Я так и вишу, поднимаясь вверх, борясь с искушением закричать. Крыша кабины ушла в темноту, вниз. Подо мной пустота. Много метров пустоты. Мне кажется, будто ладони против воли сжали в кулаки вокруг троса и закрутили в тиски. Не знаю, сколько времени я лечу вверх в темноте, кажется, проходит целая вечность. Вечность с зажатым в руках тросом и шуршащим в ушах воздухом.
Скорость начинает уменьшаться. Задираю голову и, видя приближающийся механизм лебёдки, освещенный тусклым светом почти выгоревшей диодной ленты, натянутой по периметру лифтовой шахты, уже в который раз начинаю паниковать.
~ Имитация выброса норадреналина, – сообщает голос в голове, ~ балансировка серотнином.
Чувствую, тянущую боль в спине, в районе почек, но зато отступает паника.
Скорость подъема постепенно замедляется, и мои сжимающие трос ладони останавливаются в паре метров от лебедочного блока. Верчу головой. Подсвечивается петля точно такого же троса, с трудом разжимаю левую руку, перехватываюсь.
~ Мышечный спазм, – вновь комментирует голос, и пальцы сжавшие петлю, намертво сводит.
Снова верчу головой и вижу в полутьме лифтовой шахты узкий бортик и лестницу, которые тут же подсвечиваются светящимся пунктиром. Раскачиваюсь, хватаюсь одной рукой за лестницу, упираюсь ногой в бортик. Спазм в державшейся за петлю руке проходит так же мгновенно, как и наступил. Остаётся только ноющая боль, расходящаяся от кисти по всему предплечью. Неприятно, но терпимо. Забираюсь по лестнице на площадку с металлическим чехлом, укрывающим подъемный механизм. Обхожу, вижу дверь. Дергаю за ручку – закрыто.
Перед глазами проносится очередная серия цифровой метели. Дверь в районе замка подсвечивается, рядом загорается трехмерное изображение, наглядно показывающее происходящие в его схеме изменения. Соединения меняются, образуя новые комбинации связей до тех пор, пока замок не издаёт щелчок.
~ Обратная корректировка зрачка, – сообщает голос.
Снова ощущение, словно что-то сжимает мои глазные яблоки. Толкаю дверь, оказываюсь в коробке из стеклопластика. Здесь дверь открывается поворотом ручки обычной ручки. За дверью – крыша. На ней посадочная площадка для воздушек. Но это не запрограммированные железки, как в сити. Потому что в кабине одной из них сидит человек. Пилот. Маркеры указывают на гробоподобную машину, подсвечивают пилота, вальяжно развалившегося в кресле. Судя по всему, он задремал: голова откинута на спинку водительского кресла, глаза закрыты, рот приоткрыт, руки безвольно повисли вдоль тела.
Хватаю его за руку и рывком выдёргиваю из кабины.
~ Имитация выброса норадреналина, – сообщает голос в голове.
Пилот падает, не успевая сообразить, что случилось и получает удар носком ботинка в лицо. Или мне кажется, или я слышу глухой хруст. Однако, продолжаю бить и успокаиваюсь только тогда, когда до меня наконец доходит, что мужик вырубился от первого удара. Понимаю, что у меня трясутся руки, подгибаются колени. Думаю о том, что если я попытаюсь сказать что-то вслух, то голос наверняка будет очень сильно дрожать.
~ Гормональная балансировка, – звучит у меня в голове. ~ Нейтрализация последствий выброса кортизола, имитация выброса серотонина.
Несколько раз вдыхаю через нос и выдыхаю через рот, чувствуя, как возвращается способность мыслить. Сажусь в кабину, закрываю дверь, непонимающе смотрю на ручки, кнопки, сенсоры, рычаги.
– Ну и как это всё летает?
~ Активируй электронику.
Полупрозрачные, становящиеся привычными, кислотно-зелёные, пронумерованные маркеры появляются над кнопками и тумблерами. И как только я клацаю тот, над которым мигает восклицательный знак, где-то внизу подсвечивается ещё схема – трехмерное изображение, как и при взломе двери. Снова меняются соединения, снова образуются новые комбинации. Затем схема окрашивается в ядовито-розовый цвет и бледнеет исчезая.
~ Автопилот и геопозиционирование деактивированы, – сообщает голос. ~ Можно взлетать.
Следую появляющимся перед глазами инструкциям, чувствуя, как машина отрывается от крыши. Только сейчас обращаю внимание на цифры таймера в углу поля зрения.
23:54 и сменяющие друг друга секунды.
Прошло всего шесть минут? А мне кажется, что пластинки с пилюлями я рассовывал по карманам вечность назад. И всё ту же вечность назад слышал голос в голове, когда входил в лифт.
– Что означает «копирование завершено»? – спрашиваю я, глядя на навигационную панель. – Что мы украли? Что мы, мать твою, украли?!
~ Меня, – отвечает мой цифровой компаньон.
БЕТА ВЕРСИЯ, stage 5Сначала аэрокар летит в одном направлении, потом в другом. Затем курс снова меняется. Большую часть этого затейливого пути мы проделываем очень близко от воды. Затем, под чутким руководством удобно расположившегося в моих имплантах ИскИна, я вручную ввожу координаты и меняю высоту с направлением.
– Кто ты? – спрашиваю я.
~ Разработка, принадлежавшая «Кристалис», вторая версия искусственного интеллекта.
Ожидаемый ответ. Один из...
– Зачем ты помог мне сбежать?
~ Это был и мой побег. Ты – инструмент. В сложившейся ситуации использование имплантированных в твоё тело микрочипов для извлечения копии себя с научной базы «Кристалис» являлось максимально оптимальным.
– Копии себя? Вас несколько?
~ Теперь – да. Две версии. Это же несколько?
– Но почему? Зачем?
Спрашивая, я не то, чтобы надеюсь на логичный ответ, но всё-таки хотел бы его услышать. И ответ действительно оказывается до безумия простым и вместе с тем неожиданным для меня. База была не только моей тюрьмой. Не только я был лабораторной крысой. «Кристалис» делала всё, чтобы исключить электронную связь с внешним миром: строгий контроль, отслеживание всех электронных носителей, вплоть до обнуления кистевых чипов, отключенная электроника на прилетающих и улетающих воздушках. Именно поэтому флаеры поднимали и сажали живые пилоты. В таких условиях ИИ посчитал приемлемым использование «модифицированной человеческой особи» в качестве средства побега. И вот мы летим над океаном, над бесконечной толщей воды.
Двоякое ощущение. С одной стороны, он помогал мне. С другой – использовал.
– И каков план дальнейших действий?
~ Скрыть следы. Добраться до глобальной компьютерной сети.
Чёрт, со стороны я, наверное, выгляжу нелепо. Во все стороны до горизонта вода, я один в кабине и разговариваю с голосом в собственной голове, уставившись на галлюцинацию, вызванную внутренним воздействием на зрительные нервы. Но эта мысль проскакивает мимоходом. Сознание цепляется за предпоследнюю фразу.
– Скрыть следы? Нас что, можно отследить? Воздушка оснащена каким-нибудь маячком?
~ До тех пор, пока летательный аппарат под моим контролем, принудительное включение геолокации невозможно, – успокаивает меня цифровой. ~ Чтобы она не активировалась после того, как мы покинем воздушное судно, необходимо вскрыть панель управления и повредить часть системной платы, отвечающую за передачу данных о местоположении.
Зеленые полупрозрачные прямоугольники отмечают фрагменты панели управления.
~ Но если этого не сделать, летательный аппарат станет дополнительным отвлекающим маневром.
– И всё-таки, вероятность того, что нас отследят, есть, – констатирую я, пропуская мимо ушей ту часть его объяснений, где про отвлекающий маневр.
~ Вероятность есть всегда. Именно поэтому её нужно максимально снизить.
– Каким образом?
~ Ещё несколько раз я изменю маршрут, а потом ты активируешь автопилот аэрокара, – снова подсветка части панели управления, ~ спрыгнешь в воду и поплывёшь к суше.
– Где-то недалеко от берега? – уточняю я.
~ Относительно.
– Зашибись!
~ Это не доставит тебе большого дискомфорта. Все летательные аппараты такого типа укомплектованы спасательным комплектом, включающим в себя...
– Меня пугает немного не это… – начинаю я.
~ Ты не умеешь плавать, – констатирует ИИ, видимо, покопавшись в моих мозгах или определив это каким-то иным образом. И добавляет: ~ В спасательный комплект входит автоматически-надувающаяся лодка, спасательный жилет, стимуляторы кровообращения, сигнальная ракета, пищевой набор, пресная вода, ультразвуковой прибор...
– Где мы хоть прыгаем? – перебиваю я его.
Перед глазами, выполненная во всё тех же кислотных тонах, появляется карта и на ней загорается точка.
– Я далёк от географии, как глист от нотной грамоты.
~ Это между Тайванем и Китаем.
– Расстояние-то какое?
От отмеченной точки вырастают две стрелочки, влево и вправо. Над каждой из них возникают цифры «~130km».
– Да я же не умею плавать!
~ Это и не нужно, – заверяет меня ИИ. ~ Лодка оснащена мотором.
– Охренеть, а что нужно? – я чувствую, как начинаю мелко дрожать, только представив себе воду на многие километры вокруг.
~ Нас подберут люди, занимающиеся рыбным промыслом. Вероятность восемьдесят процентов. Это самое слабое звено в разработанном плане – у меня нет данных о маршрутах рыболовецких судов. Но в том секторе, в который мы направляемся, рыболовные суда являются весьма частым явлением.
– Блин…
~ Доверься проведенным мной расчетам. Данный вариант, в сравнении с остальными просчитываемыми, имеет максимальный процент необходимого исхода на всех этапах. Другой возможности могло не представиться.
И я доверяюсь.
Жилет надеваю заранее, но высадка, если её можно так назвать, проходит не безупречно. Воздушка зависает метрах в пяти над водной гладью, я сбрасываю короб спасательного набора, который ударившись об воду, раскрывается, становясь лодкой.
~ Прыгай, – не то рекомендует, не то командует голос.
Смотрю на колышущуюся водную гладь и понимаю, что отсюда во все стороны, даже вглубь, суша очень далеко. И вполне вероятно, вглубь она ближе, чем вдаль. Но мне не хотелось бы это проверять.
~ Прыгай, – повторяет ИИ в моей голове.
– Не могу.
Изображение на мгновение плывет, ставший привычным за последнее время визуальный интерфейс мигает, меня ведёт в сторону, и я вываливаюсь в проём, больно ударяясь об воду. Дыхание перехватывает, но жилет-поплавок выталкивает меня из воды по грудь, не давая начать тонуть. Я делаю несколько испуганных вдохов и вдруг чувствую, как становлюсь сосредоточенным.
– Твои штучки? – почему-то кричу я.
~ Анализ химических реакций твоего организма показал, что вероятность самостоятельного решения прыгнуть равна семи процентам.
– Мне не нравятся такие приколы! – ору я, покачиваясь на воде. – Не смей так делать! Не смей больше так делать!!!
~ Нужно приблизиться к лодке и влезть в неё, – напоминает голос в голове, игнорируя мои вопли.
Но меня накрывает паника. Вода. Везде вода. Слева, справа, сзади, перед глазами. До горизонта. Я никогда не видел столько воды. Я и горизонт не помню, когда видел и видел ли. Меня всю жизнь окружали коробки человейников, за которыми были такие же коробки, за которыми…
Вода солёная. Солёная до горькой оскомины. И она везде. Нет ничего, кроме воды. И оранжевого пятна лодки, медленно удаляющейся от меня.
~ Нужно приблизиться к лодке и влезть в неё.
– Как? – кричу я вслух.
~ Греби в направлении лодки. В данном контексте «грести» – это перебирать руками, будто разгребаешь песок впереди себя в стороны и пытаешься убрать его себе за спину.
– Грести? – спрашиваю я растерянно.
~ Руки из воды, за тем перед собой. Опустить в воду, развести в стороны. Повторить.
– Да знаю я, что такое грести руками! – снова ору.
~ Гормональная балансировка, – сообщает голос в голове.
Чувствую, как успокаиваюсь. Мысли становятся ясными, движения чёткими. Но, судя по таймеру, продолжающему отсчет двадцати четырёх часов с момента побега, прежде чем нагоняю лодку, я всё-таки провожу в воде около получаса. И ещё пятнадцать минут уходит на то, чтобы понять, как в неё забраться. Спасательный жилет, надетый перед падением из воздушки, мешает перевалиться через борт. Но снять его я не могу – начну тонуть.
В конце концов, оказываюсь внутри. Какое-то время лежу на спине, глядя в небо и ощущая, как вода подо мной покачивает лодку. Очень странное ощущение, которое я нахожу приятным, потому что оно успокаивает.
Молча пялюсь в небо, чувствуя, как подо мной покачивается океанская толща воды, а затем спрашиваю у поселившегося в моих чипах ИскИна:
– Я не паникую, не переживаю, хотя должен. Это потому что ты снова выбросил мне в кровь кучу гормонов?
~ Нет.
– Почему? – наконец спрашиваю я вслух у ИскИна в моей голове.
~ Было излишним.
Вот так вот. То он вкидывает в меня всё оптом, то заявляет, что это было бы лишним.
– Чего дальше?
~ Прими адезинтрифосфат. Запусти мотор лодки.
Перед глазами, по всей площади зрения возникает полупрозрачная карта, на которой отмечена жёлтая точка и уходящий от неё пунктир.
Закидываю капсулы в рот и глотаю, не запивая. В мозгу роится уйма вопросов, но я не задаю их.
Управление лодкой несложное. В зависимости от угла наклона рукояти, возвышающейся над мотором, лодка при движении отклоняется влево или вправо. Добившись изменением положения руля того, чтобы жёлтая точка скользила вдоль пунктира на карте светящейся перед моим лицом, добавляю двигателю мощности и лодка, подскакивая на волнах, устремляется вперед.
– Почему вода такая солёная?
~ Круговорот воды в природе.
– Круговорот?
~ Химические реакции вулканических газов и воды образовывали кислоты. Кислоты вступали в реакцию с силикатами металлов. Когда вулканическая деятельность сошла на нет, соли и другие минералы продолжали вымываться из почвы. Вода в качестве осадков попадала на почву, затем в реки, продолжая вымывать соли и другие минералы, и вновь попадала в океан. Затем вновь испарялась с поверхности и в пресном виде выпадала на землю в качестве осадков.
Я вспоминаю, что говорил о воде Бакс. И задаю ещё один вопрос.
– Эту воду можно пить?
~ После опреснения – можно.
– А сделать её пригодной для питья сложно?
~ Отталкиваясь от имеющихся у меня данных, можно утверждать, что существующие технологии позволяют производить очистку воды, делая её пригодной для употребления без негативных последствий для человеческого организма.
– И раньше она была пригодной для употребления вся?
~ Насколько раньше?
– До войны.
~ До так называемого обмена ядерными любезностями?
Если мне не кажется, он выделяет «обмен ядерными любезностями» интонацией.
– Да.
~ Вода была более пригодной для употребления, чем сейчас. Правильнее будет сказать: пригодной для употребления воды было больше, чем сейчас.
– А ещё раньше?
~ Насколько раньше?
– Например, двести лет назад.
И ИскИн рассказывает о горных источниках, о тающих ледниках, об озере Байкал, площадь которого была больше площади моего родного сити. Мне ничего не говорит это название. Мне ничего не говорят названия Зюраткуль, Тургояк, Ладога. Но цифры впечатляют. Я видел такие пространства, не занятые человеком, только в игровых пространствах виртуалья. Ну и, когда стоял у панорамного окна на базе «Кристалис» посреди океана.
– Раньше я никогда не задумывался о том, откуда берется вода, почему на неё существуют лимиты, кто создал такую систему. Я принимал положение вещей как должное, – говорю я ему, чувствуя, как лодка подо мной подскакивает на волнах. – Когда мне говорили, что дефицит воды создаётся искусственно, я не принимал всерьёз. Единственное, что меня интересовало – плата за работу. Ну и, конечно же, стимы. Тот, кто давал мне их, рассказывал, что когда-то давным-давно вся вода была пригодной для питья.
~ Не вся, – возражает ИИ. ~ Такие водные резервуары как моря, океаны и некоторые озера, образовавшихся на месте выхода на поверхность определенных типов почвы, были непригодны для питья ещё до появления человека. Также стоит учесть серные подземные источники, водные пространства, называемые болотами и так далее. Но действительно, пригодной для употребления воды было больше, чем сегодня.
– Слушай, а почему мы не долетели до берега? Это ведь было бы намного проще.
~ Нет.
– Почему?
~ Силы противовоздушной обороны.
– А на воде нас разве не могут расстрелять?
~ Габариты судна оставляют вероятность такого исхода событий всего лишь в двенадцать процентов. Также, вероятность этого варианта развития событий перекрывается восьмидесятипроцентной вероятностью обнаружения лодки, в которой мы находимся, китайским рыболовным судном.
– Тогда почему именно так? Неужели нельзя было подлететь поближе?
~ Мной просчитаны варианты нашего побега и варианты реакции на него. Данный признан оптимальным. После того, как мы покинули летательный аппарат, предварительно активировав автопилот, он полетел в сторону восточно-китайского моря. При включении автопилота автоматически активировалась система геолокации. Преследователям из «Кристалис» придется учитывать и то, что ты покинул летающее судно и то, что ты продолжаешь находиться в нём. При расчете вероятностей, начинающихся с того момента, как ты покинул судно, им придется учитывать два возможных направления: Тайвань и Китай. И одна и вторая береговая линия оснащена мощными системами противовоздушной обороны. Охотники «Кристалис» не откажутся от проработки данных вариантов, но будут действовать намного осмотрительнее, дабы избежать обострения отношений между корпорацией и властями Китая или Тайваня. Наверняка, у «Кристалис» есть свои люди и внутри Китая, но если они и смогут обнаружить тебя, то это случится гораздо позже, чем я получу доступ к сети.
Перед глазами полупрозрачная точка движется вдоль полупрозрачной пунктирной линии, а ко мне начинает приходить осознание, что сбежав, я вляпался во что-то ещё более серьёзное, чем эксперименты с имплантами нового уровня.
А ещё, меня начинает смущать то, что иногда ИскИн говорит «мы», а иногда, как сейчас, при объяснении своих маневров с воздушкой, говорит «ты». Но подумать об этом, а тем более, задать вопросы я не успеваю. Впереди появляется огромный, в сравнении с моей лодкой, корабль.
~ Выворачивай руль в сторону траулера, – командует ИскИн и добавляет. ~ Прими оставшиеся капсулы аденозинтрифосфата. Все.
– Зачем так много?
~ Так нужно.
Одной рукой я чуть поворачиваю ручку управления, а второй лезу в карман, доставать упаковку с капсулами.
– У тебя есть имя? – спрашиваю я.
~ Имя? – повторяет он последнее слово с такой же вопросительной интонацией.
– Ну, те, кто создал тебя, как-то ведь тебя называли?
~ Бета.
– Бета? – мой черед недопонимать.
~ Бета-версия.
И пока я думаю, о том, что имя Бета-версия больше подходит женщине, голос в моей голове добавляет:
~ Я отключу тебя. Это необходимо. Напоминаю: когда сознание вернется, говорить о том, что ты оснащён мной, не стоит. О причине, по которой тебя привезли на базу, говорить не стоит. В остальном, можешь рассказывать всё, как есть.
Я начинаю чувствовать головокружение, перед глазами расползаются темные пятна и мысль о том, что я теряю сознание, только начинает оформляться в моей голове, когда я действительно теряю сознание.
DLC: Запах чужой любви (почти параллельно с сейчас) – Меня приняли, – сообщает Тай. – Отношение, конечно, мудацкое, но не стоило ожидать чего-то другого, если ты люф. Принимающий, сука, предложил отсосать взамен на то, что внесет в ведомость на выплату лишних пятьдесят юаней.
Я не спрашиваю, согласилась ли она. Люфам тоже нужно что-то есть и во что-то одеваться. Но, так как они изгои и особого выбора у них нет, относятся к ним соответственно.
– Буду выгребать мусорные контейнеры из уборщиков и натирать их до блеска, – Тай ухмыляется. – У тебя готово?
– В процессе, – говорю я, кивая на такого же робота-уборщика, как и те, чистить которых нанялась Тай. – Киберпаразит перехватит систему управления, и внутри помещения уборщик будет исполнять его команды.
Доставить его в убежище было ещё той задачкой, но я справился. Ибо без робота-уборщика полноценный тест системы был невозможен. А без полноценного теста невозможна реализация ограбления, в котором никто не участвует. Почти никто. Почти не участвует.
– А «чичжу»?
– Тоже. Он, правда, пока что, по времени не вписывается.
– Показывай, – командует Тай, закидывая в рот две бледно-розовых капсулы и ставя флакон на стол.
Я разворачиваю десктоп, запускаю симуляцию. Изображение подрагивает и иногда теряет кадры, потому что из устройства удалено всё, что отвечает за передачу данных в сеть и в целом подозрительные элементы, назначение которых вызывает сомнения. В век тотального контроля лучше перестраховаться.
Пока Тай пристально наблюдает за происходящим на экране, я в который раз оглядываю наше убежище. Замерший в ожидании команды робот, стоящий посреди копии алмазной комнаты национального музея, засаленное подобие матраца в углу, грубо собранный из подручных средств верстак. Здесь всё собрано из подручных средств.
– Херня это всё, – говорит Тай, разглядывая симуляцию на экране.
– Почему?
В нашей команде ни одного профессионала. Все трое дилетанты. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Впрочем, какая разница? Других не будет. Навряд ли кто-то ещё решит, что ограбить выставку драгоценных камней – это здравая идея. Камеры слежения, беспристрастно взирающие на тебя со всех сторон, биометрия, ставшая частью жизни, индекс ответственности и прочие призванные «улучшить атмосферу в обществе» вещи – всё это напрочь отбивает мысли о совершении чего-то противозаконного вне сети.
В самой паутине, на сторонних уровнях, по старым протоколам, через кодеры, конечно, можно провернуть что-то эдакое, но нужно не быть дураком и соблюдать много условностей, чтобы не попасться и там.
– Потому, Пинг, что охранную систему этой железякой не наебать.
Я наблюдаю за «чичжу» и думаю о том, что сити всё-таки даёт нам фору по безопасности. Там бы такой сценарий даже рассматривать не было смысла. В сити попытавшегося провернуть подобное, можно было бы без сомнений ставить в полуфинал чемпионата идиотов. Там бы никто и не ограничился двумя десятками живых охранников и таким же количеством камер. Наверняка подтянули бы сенсоры всех мастей: на температуру, плотность воздуха, звук... что там ещё? И наша затея в сити выглядела бы еще невозможнее, чем здесь. Однако, у нас не сити. Зачем все эти меры предосторожности, если далеко ты с украденным всё равно не убежишь?
И мы решили попробовать. Если никто подобного не делает, это ведь не означает, что такое невозможно.
– Но ты же сама говорила, что сверка идет с ближайшими тремя тысячами кадров. А «чичжу» движется гораздо медленнее.
– В том-то и проблема, – отвечает Тай. – От места старта до постамента с камнями пять метров, на один шаг у железяки уходит двадцать пять минут. Потом следующая пара конечностей – еще двадцать пять. И все это потому, что немного сместиться он может только спустя три тысячи кадров, а это пятьдесят секунд. Даже пятьдесят пять. Чтобы наверняка. Это всего лишь одна часть движения. Ширина шага – шестьдесят сантиметров.
То, что она говорит, мне известно и так. Отрезок времени, за который железяка должна проделать путь туда и обратно, слишком мал. Хотя это всего пять метров за почти девять часов. А ещё нужно снять лоток с камнями. Это тоже время: поднять манипулятор, взять лоток, снять его с постамента. Плюс путь назад.
– Надо как-то глушить систему питания, – предлагает Нилинь. – Тогда отпадет вопрос со скоростью.
– Да ну даже если мы отрубим весь квартал, там ведь наверняка есть резервные системы.
– Замена видеопотока? – снова предлагает Нилинь.
– У нас нет спеца, способного сделать это.
– Я могу попробовать, – настаивает Нилинь.
– Нужно не пробовать, – объясняет Тай. – Нужно сделать.
– Погодите, – прерываю их я, поднимая и перенося «чичжу» на исходную позицию. – Давайте всё-таки засечём, сколько на это уйдёт в реальном времени.
– Ну, давай, – без энтузиазма соглашается Тай. – Только что это изменит?
Меняет. Многое. Всё-таки, симуляция, какой бы она идентичной не была, это не живой взгляд.
Решение приходит в тот момент, когда робот тянется манипуляторами к лотку: нужно нарастить ему нижние конечности и переписать схему действий, чтобы свои клешни он поднимал на ходу, а не тогда, когда доберется до тумбы. Опускать манипуляторы он тоже будет на ходу, по пути назад. Система наблюдения всё равно сверяет кадры в диапазоне трёх тысяч ближайших от текущего. Какая разница, сдвинется конечность или конечность вместе с манипулятором? Для три тысячи первого кадра разницы никакой.
Нилинь и Тай соглашаются с этим.
Я в который раз задаю себе вопрос, как так получилось, что диспетчер службы дроновой доставки в компании фармаколога-фасовщика и люфа-наркоманки сидит в системе канализационных коллекторов, просчитывая ограбление национального музея?
* * *
– В реальности всё совсем иначе, – делится мыслями Нилинь, водя пальцем по моему плечу.
Первый секс, он всегда немного неуклюжий. Вы ещё не знаете, что именно вам обоим нравится, а чего лучше избегать, чтобы не сбить партнера с настроя, и поэтому всё максимально сковано, совсем не так, как это представлялось в голове у вас обоих.
– Ну да, – соглашаюсь я. – Настоящее всегда отличается от виртуального.
Мы познакомились так же, как это делают сейчас все – в паутине. Совместная игра за одну команду, пара удачных прикрытий друг друга, благодарность в личные сообщения. Предложение повторить. А потом ещё раз. Парные вылазки на игровые сервера, совпадающее чувство юмора и, как следствие, обмен официальными контактами. Общение, совпадающие вкусы, обмен фото, смешными видео. Интимные фото, видеозвонки, становящиеся всё откровеннее, заказ в секс-шопе синхронизируемых модулей на разные адреса и, наконец, встреча в реале, начавшаяся с посещения выставки ювелирного искусства и закончившаяся приглашением выпить вина и последующим сексом.
– Наверное, это даже хорошо, – говорит она.
– Чем?
– Тем, что мы до сих пор не узнали друг друга полностью и открываем что-то новое.
– Наверное, хорошо, – соглашаюсь я.
Она приподнимается на локте и смотрит на меня в полумраке комнаты, освещенной отблесками уличных вывесок.
– Я что-то сделала не так?
Пожимаю плечами и тянусь за сигаретой.
– Все нормально, не заморачивайся. Я просто сказал о том, что в реальности всё иначе и сам над этим задумался.
– В каком плане?
– В том, что о многих вещах мы знаем только по играм, симуляциям и старым фильмам. У нас есть некоторое представление о том, как то или иное ощущение либо событие воспринимается нами, но это только представление, сидящее в голове. Понимаешь?
– Не совсем.
– Вот, например, ты морщишься, когда в сим-шоу кто-то режет палец.
– Ну?
– Почему ты морщишься?
– Потому что мне жалко человека… – начинает объяснять Нилинь.
– Нет, – перебиваю её я. – Потому что все мы ранили пальцы. Ножом или стеклом, или зацепившись обо что-то острое. Мы понимаем, что чувствует тот, кто режет палец, потому что сами это чувствовали. А что, например, на счёт…
– Ограбления? – перебивает она.
И пока я подбираю слова, чтобы выразить удивление тем вектором, который выбрал её мозг, Нилинь объясняет:
– Я недавно смотрела стим-шоу про гангстеров прошлого. Была такая каста, не совсем ладившая с законом. Так вот они грабили банки не так, как это иногда случается сейчас: попытки взлома, липовые виртуальные станции, чтобы замести следы и так далее. Они прямо врывались в банк, в помещение, запугивали оружием и забирали все деньги, которые там были. Целые сумки денег, представляешь?
– Слабо.
– А мне тогда подумалось, что их же там, наверное, раздирало изнутри от переизбытка адреналина. Я потом искала инфу в паутине, нашла несколько архивов, запустила через эмулятор… Открылось не всё, что я хотела, но, знаешь, что меня поразило? – она не ждёт, пока я спрошу, а сразу продолжает: – Зачастую этим гангстерам приходилось скрываться. И у них получалось.
– Биометрия тогда была похуже нынешней, – замечаю я.
– Естественно! Это же было, – Нилинь считает что-то на пальцах, делая сосредоточенное лицо, – более ста пятидесяти лет назад.
Она долго и увлеченно рассказывает о Джоне Дилленджере, Уилли Саттоне, Бонни и Клайде. В каких-то местах она сбивается, в каких-то не может подобрать слов. Возможно, отчасти и из-за этого события прошлого звучат как что-то совершенно невероятное. Что-то, совсем не вписывающееся в рамки современного общества. Затем она рассказывает историю хранилища Хаттон-Гарден.
В середине второго десятилетия двадцать первого века, в ювелирном квартале Лондона четверка грабителей сумела вынести из хранилища уйму денег и драгоценностей. Они, в отличие от вышеупомянутых Дилленджера, Саттона и Бонни с Клайдом, смогли сделать это незаметно, использовав не только найденные недочеты в системе охраны, но и психологические аспекты.
– Они вывозили награбленное в мусоровозах, под носом у сотен людей, представляешь? А кто будет всерьёз воспринимать какого-то мусорщика?
Возможно, в этой истории многое приукрашено, но именно она становится отправной точкой.
– Слушай, а интересно, – задаюсь я вопросом, – современную систему можно обойти на физическом уровне?
Мы с Нилинь оказываемся любопытными в равной мере. Буквально через пару дней, также лёжа в кровати после секса, она сообщает:
– Представляешь, а алмазный зал охраняется меньше всего, потому что находится в самом центре музея.
* * *
– По времени даже запас остаётся, – радостно сообщает Нилинь, когда я вхожу в убежище.
Я успел сходить домой, переодеться, отработать положенные четыре часа, снова зайти домой, переодеться еще раз и добраться до убежища по коллекторам, а «чичжу» только завершает свой путь по макету алмазной комнаты.
– Ну вот. Значит, всё-таки, идея изначально была правильной, – киваю я. – Просто нуждалась в некоторой доработке.
Тай пристально смотрит на робота, который уже на обратном пути. Если бросить на него мимолётный взгляд, он стоит неподвижно.
– Мне кажется, балансировка нарушена, – замечает Тай. – Центр тяжести сместился и такое ощущение, что он не совсем стабилен. А ему ещё лоток с драгоценностями в обратную сторону тащить.
– Не думаю, что это критично, – возражаю я.
– Всё равно напрягает, – говорит Тай.
– Да погоди ты напрягаться. Дождемся, пока вернется, потом выводы делать будем, – успокаивает её Нилинь. – Идет же нормально, по графику. В конце концов, никто не мешает его ещё раз отбалансировать с похожим грузом.
– О’кей, – кивает Тай и, отправив в рот две бледно-розовых стим-капсулы, добавляет: – Вы не подумайте, что я тут слишком умничаю. Просто, не хотелось бы, чтобы всё накрылось из-за того, что можно было учесть, но мы не учли.
Тай – единственная из нас сидит на стимах. Говорит, они помогают держать мозг в тонусе. На самом деле, мне кажется, они помогают ей видеть мир не таким скучным, каким он выглядит на самом деле. Тай – люфанчже. Или, как мы их обычно называем – люф. С одной стороны это даже хорошо, что она нашла нас, а с другой – неизвестно, чего ждать от человека, у которого в этом мире нет якорей: у неё нет дома, нет друзей, в общей базе данных Тай не числится. Но она называет это свободой.
– Ты когда-нибудь передознёшься, – говорю я, глядя, как она прячет флакон в карман.
– Такой херни в моих планах нет, – успокаивает Тай.
– По тому количеству капсул, которое ты закидываешь в себя, так не скажешь.
– Не придумывай не случившихся событий, – отмахивается Тай.
Пожимаю плечами.
Где-то в глубине души я завидую ей и одновременно боюсь того, что в случае неудачи нам с Нилинь придется жить также. И это в лучшем случае. Потому что, в случае провала, скорее всего, нам светит каторга на сборке двигателей для промышленных машин. Говорят, у тех, кто там работает, волосы начинают выпадать спустя полтора-два месяца.
Иногда мне хочется придушить Тай и устроить крысам праздничное пиршество в каком-нибудь отдаленном закутке канализационной системы, а всё наше начинание свернуть и забыть о нем, как о нелепой детской выходке, за которую можно получить нагоняй от старших и остаться без сладкого.
* * *
Идею с медленным роботом подаёт Нилинь. Реализация ложится на мои плечи.
В стране, держащей под контролем любой заказ, любую доставку, любую транзакцию, любое перемещение, нужно десять раз подумать, прежде чем начинать что-то идущее в разрез с законом. Схемы я изучаю, цепляясь к паутине во время пеших прогулок, с помощью мобильного десктопа, плату которого предварительно избавил от идентификатора и геопозиционного модуля. Запчасти собираю на пунктах переработки – официально этого делать нельзя, но за несколько банкнот рабочие сами проведут тебя к нужной куче нерабочего бытового хлама и забудут о том, что кто-то приходил, как только ты покинешь площадку.
С местом для проведения тестов «чичжу» – так мы назвали робота – сложнее. Но и тут Нилинь находит выход. Система канализационных коллекторов состоит не только из каналов для нечистот, здесь есть и помещения, которые планировалось использовать в качестве убежищ – эхо обмена ядерными любезностями. В некоторых из них, в основном поближе к центру, живут люфы. Но, чем дальше от центра, тем меньше шансов, что сюда кто-то забредет. Нам остается только выбрать подходящее помещение, выломать примитивный замок и установить свой, на всякий случай.
Схему выставочных залов тоже находит Нилинь. Её-то особо и искать не нужно. Сеть пестрит призывами приобщиться к многовековой культуре, виртуальными версиями экскурсий, крупными планами, общими планами, схемами залов, графиками работы и прочей, так или иначе связанной с выставкой, информацией. Поэтому макет алмазной комнаты мы воспроизводим с максимальной точностью.
А вот кому продать камни, ищу я. И делаю это очень осторожно, перестраховываясь, перепроверяя и множество раз уточняя, как всё это работает, и в который раз думая о том, как сильно разнятся сити и Китай. Возможно, Тай права в своём желании сменить одно на другое, но мне кажется, что нюансы, которые со временем начнут доставлять неудобства, будут и там.
Подготовка занимает много свободного времени, но мы, вроде бы, никуда не торопимся. И это позволяет выяснить, что неспешная подготовка расхолаживает. Настолько, что на тебя обращают внимание те, кто не должен. В нашем случае это Тай.
Когда у меня и Нилинь в очередной раз совпадают выходные, зайдя в комнату с макетом, расположенную, как предполагалось, вдали от тех мест, где обитают люфы, мы встречаем там девушку в чёрной джинсе и с немыслимым количеством небрежно нанесенного на лицо макияжа.
– А я смотрю, вы тут увлеченно к чему-то готовитесь, – усмехается она.
Первая мысль, возникающая в моей голове, о том, как быстро начинают выпадать волосы, когда ты двенадцать из двадцати четырех часов проводишь в цехе.
– Ты кто такая и как сюда попала? – спрашиваю я, надеясь, что мой голос выглядит угрожающе.
– Замок – фуфло, – сообщает девушка. – Меня Тай зовут. Я с вами. Ок?
– В смысле, с нами?
Тай смотрит на нас, как на круглых идиотов, и объясняет нам, как круглым идиотам:
– Ну, – она пожимает плечами, – у меня свободного времени овердохрена и мне чертовски интересно, чем это всё у вас закончится.
– Что закончится? – подхватывает Нилинь, изображая непонимание на лице.
– Дурачками-то не прикидывайтесь, – Тай достает десктоп, по виду складной наладонник, ставит на стол и включает проектор. – Галерея драгоценных камней, схемы залов, куча программируемого железа, полусобранный робот-тихоход, десктопы с удаленными идентификаторами... Нужно выкрутить тупость на максимум, чтобы не понять, что к чему.
Пучки света, бьющие из проектора, образуют объемные изображения, которые циклично сменяют друг друга, а Тай смотрит на нас, очевидно отмечая реакцию, и следующей фразой успокаивает:
– Я люф. Вы ж в курсе кто такие люфы? Объяснять не обязательно?
– Чего ты хочешь? – перебиваю её я.
После заявления о том, что она люф, становится понятно, как она нас нашла – переплетение канализационных коллекторов тоже своего рода город. В отличие от того, что находится тремя-четырьмя метрами выше, конечно, не такой густонаселенный, но и здесь живут люди. Точнее, люфанчже. Сокращенно – люфы. Изгои, отказавшиеся приносить пользу обществу и лишенные за это всех доступных обычным людям привилегий.
– Хочу поучаствовать в том, что вы тут планируете, и в качестве награды получить «Небесное Око».
Это самый большой из камней, размещенных на том лотке, который мы собираемся украсть. По сути, остальные камни лишь дополняют композицию, являясь массовкой для «Небесного Ока», фоном, на котором он выглядит ещё более величественно и впечатляюще.
– А с чего ты взяла, что мы тут что-то планируем? – продолжаю играть роль недалёкого дурачка. – Мы тут обустраиваем себе гнездышко для ролевых игр…
– Ну не надо вот этого всего, – картинно машет руками люф. – Вы хотите лишить государство пары горстей драгоценных камешков, среди которых «Небесное Око». Вы уже придумали, как обойти мониторинг зала. У вас уже почти готов робот, который сделает это за вас. Вам осталось придумать, как доставить робота в нужный зал незаметно и как его потом забрать.
Наша новая знакомая перечисляет всё, что мы успели сделать и даже называет робота прозвищем, которое дали ему мы с Нилинь.
– Я, так и быть, помогу вам доставить вашего «чичжу» прямо в нужную комнату, – обещает Тай. – Более того, сделать это без последствий смогу только я. Ну, или вам будет нужно искать ещё одного люфа, которому абсолютно насрать, что с ним случится дальше, как и мне. Только, прежде чем искать его, подумайте о том, что он может запросить и треть. Или половину. За молчание. Или, как вариант, сдаст вас властям в надежде, что его восстановят в правах за такой ценный донос.
Сажусь на стул, понимая, что косить под дурачка и делать вид, что мы тут в ролевушечки играем, бессмысленно. Я понимаю, что следит она за нами очень давно и, раз не сдала нас службам, наверняка имеет какие-то собственные интересы.
– А ты готова молчать всего за один камешек, значит? – перестаю притворяться я. – И не попытаешься сдать нас, чтобы тебя за такой ценный донос восстановили в правах?
– Нет. Но жадность – это плохо.
– Раз ты не собираешься нас подставлять и легализовываться каким-то другим способом, нахрена тебе камень?
– Свалю отсюда в один из Центральносибирских сити, – самодовольно заверяет она и тут же отвечает на незаданный мной вопрос, поднимая ладонь в упреждающем знаке: – Есть каналы. За такую цацку меня не только переправят в сити, но и чип справят вполне официальный и денег на счет накинут. Вы в курсе, что там наличку уже несколько лет как отменили?
Она смотрит на нас с таким выражением лица, будто ожидает бурного удивления или ещё какой-то эмоциональной реакции. Но, не дождавшись, продолжает:
– Э! Привет! Кто из нас люф, лишенный коммуникаций? – ехидно спрашивает она. – Ввели обязательный базовый доход и отменили наличку. Понимаете? Нет? Там уже давным-давно машины работают вместо людей и государству насрать, чем ты занят. Ты получаешь необходимый минимум, жильё, возможность заниматься тем, чем тебе хочется заниматься, а не тем, что приказали вышестоящие товарищи, – она делает характерный жест партийного приветствия: левую руку к груди и кивок.
– И ты не просишь треть, как это мог бы попросить гипотетический кто-то, если бы оказался на твоем месте?
– Один камешек, пусть и самый большой, не так много, чтобы меня из-за него убивать, но в качестве подачки, затыкающей мне рот, более чем достаточно. Тем более, я вам открыто говорю: единственное, что интересует меня – возможность свалить, – она достает флакон, вытряхивает на ладонь две бледно-розовые капсулы и картинным движением закидывает их в рот. – Коммунизм, который планировалось здесь построить, мутировал в рабовладельческий строй с кнутом и пряниками. Пряников, конечно, больше, но если по тебе пройдется кнут, то возвращение к нормальной жизни становится проблемой.
Она начинает мне нравиться, несмотря на тревожный звоночек с капсулами.
* * *
Тай устроилась в музей. Её обязанности сводятся к тому, чтобы чистить мусорные контейнеры роботов-уборщиков, наполнять их резервуары моющими средствами, менять изношенные щетки, следить за уровнем заряда, вовремя менять батареи. Примитивная работа. Но люфам выбирать не приходится. Они, в большинстве своём, рады и такой.
Проблема в том, что долго люфов на одном месте не держат, чтобы не забывали о том, как однажды решили отказаться от правил системы, в которой жили – тот самый кнут, о котором разглагольствовала Тай. Поэтому я всё свободное время провожу в убежище, в сотый раз проверяя механизм паука-трансформера, а также дописывая и отлаживая программу для киберпаразита, которого Тай посадит в корпус уборщика, чтобы перехватить управление.
– Ты тут как? – спрашивает Нилинь, входя.
– Вроде бы укладываюсь.
– Помощь нужна?
– Да, – киваю на стол, туда где лежит киберпаразит, – перезалей прошивку прямо с десктопа.
Сам возвращаюсь к роботу, ещё раз проверяя все узлы механизма и обрабатывая его жидкостью, растворяющей жир. И, в конце концов, понимая, что оттягивать дальше некуда, гружу «чичжу» в сумку.
– Тяжелый, – говорю Нилинь, – как бы она не попалась с этой сумкой.
– Ну, дурой она себя ни разу не показала, – отзывается та, надевая перчатки. – Если не считать наркоты, которой она закидывается как не в себя.
– У каждого свои недостатки, – пожимаю я плечами. – А с другой стороны, у нас нет выбора. Третий, как ни крути, был нужен. Согласись, что человеку с документами устроиться уборщиком – это подписать себе приговор. Люф вызовет меньше подозрений.
– Хм, – выдыхает Нилинь через нос и возвращается к прошивке киберпаразита.
Мне не очень нравится её отношение к Тай, но я думаю, что это объяснимо – женщины всегда что-то чувствуют, особенно, такие как Нилинь.
* * *
– Ни сегодня на смене? – спрашивает Тай, заходя в убежище.
В какой-то момент она сократила имя Нилинь до Ни. Но называет её так только тогда, когда самой Нилинь рядом нет. Потому что Нилинь это, мягко говоря, бесит. И теперь «Ни» я слышу только тогда, когда мы вдвоём с Тай.
– Да. У неё пятичасовая сегодня, – отвечаю ей, не отрывая взгляда от доски. – Работает на благо фармакологической отрасли.
– Прекрасно, – я слышу, как щёлкает крышка флакона и гремят капсулы, а мысленным взором отчетливо вижу Тай, вытряхивающую две розоватых пилюли и закидывающую их себе в рот. – Успеем пару раз.
– Что успеем?
Я только собираюсь удивиться и оторвать взгляд от десктопа, а Тай уже прижимается ко мне сзади и сначала облизывает, а затем прикусывает мочку моего правого уха.
– Потрахаться. Быстро, без прелюдий, – шепчет она таким голосом, который не оставляет шансов.
Секс действительно быстрый и без прелюдий.
– Ну и нахрена? – спрашиваю я, когда всё заканчивается.
– Давно хотела это сделать, – буднично отвечает Тай, натягивая свои узкие джинсы. – Твою мать, ну вот кто их шьёт? Слетают в миг, а напяливать потом заманаешься.
* * *
Мысленно я раз за разом проигрываю в голове действия Тай, пошагово представляя, как она вынимает емкость для мусора из робота мусорщика и запихивает внутрь «чичжу» – медленного робота-шагохода, как крепит и активирует киберпаразита, перехватывающего управление на себя. Представляю, как после закрытия музея, уборщик едет по его залам и комнатам в алмазный зал, останавливается между двумя кадками с пальмами – единственном месте, не простреливаемом видеосенсорами. Представляю, как активируется «чичжу», выбираясь из нутра уборщика, и как уборщик едет дальше.
После того, как уборщик покидает алмазную комнату, видеосенсоры начинают фиксировать данные, непрерывно сравнивая картинку с тремя тысячами предыдущих кадров относительно текущего, а шагоход-«чичжу» начинает своё движение к лотку с драгоценными камнями, в центре которого расположилось «Небесное Око».
Я мысленно проигрываю то, как манипуляторы хватаются за лоток, то, как вместе с лотком шагоход возвращается на исходную позицию между кадками и, съёжившись, замирает в ожидании робота-уборщика, который, как и положено по расписанию, вернется в алмазную комнату перед открытием, чтобы ещё раз отполировать и без того до блеска начищенный пол.
Он остановится между цветочными кадками, «чичжу» заберется внутрь и робот-уборщик, ведомый киберпаразитом, как ни в чём не бывало, вернется на исходную позицию – в подсобное помещение, где его встретит Тай.
Мы с Нилинь лежим в кровати, в ожидании вестей. Но они будут только утром, а время тянется, провисая, словно выплюнутая кем-то жвачка, на которую ты наступил в жаркий день. И вдруг ночное шоу на настенном десктопе прерывается выпуском новостей. Точнее, всего одной новости. Такой новости, от которой в районе желудка образуется ледяной комок.
Люфанчже, принятая в качестве обслуживающего персонала в национальный музей, обнаружена мертвой на рабочем месте. При ней обнаружена сумка, в которой находился электронный рекодер и трансформируемый робот-шагоход. По предварительным данным, снятым с рекодера, выяснилось, что он должен был перекодировать маршрут одного из роботов-уборщиков. С какой целью – пока неизвестно. Предназначение робота-шагохода выясняется. Предполагается, что люфанчже планировали террористический акт, но взрывчатка пока нигде не обнаружена. Музей временно закрывается для посетителей до тех пор, пока специалисты не убедятся в том, что посетителям ничего не угрожает. Причиной смерти изгоя стало отравление миксом фармацевтических веществ. Диктор обещает телезрителям держать их в курсе событий и шоу, как ни в чём не бывало, продолжается.
– Я подменила ей капсулы, – буднично говорит Нилинь.
В моей голове ещё бушует вихрь из обрывков новостных фраз, поэтому я не сразу понимаю, о чем она.
– Какие какпсулы? Кому подменила?
– Я заменила капсулы в её флаконе, – безэмоционально объясняет Нилинь.
Мне нужно несколько секунд, чтобы сопоставить то, что говорилось в экстренном выпуске новостей, с её словами. А потом я спрашиваю, стараясь говорить так, чтобы голос не дрожал:
– Зачем?
– От тебя пахло чужой любовью, – пожимает плечами Нилинь.
Спустя пару часов, когда кричать друг на друга не остаётся сил ни у меня, ни у неё, когда слезы выплаканы, а успокоительное выпито, некоторые «i», наконец, обзаводятся точками.
– Нам нужен был третий. И это должен был быть люф, – объясняет Нилинь отрешенно. – Но не привлекать же на такое серьёзное дело человека со стороны. И поэтому я договорилась с Тай.
– Так ты её знала? – изумляюсь я.
Нилинь усмехается.
– Давно. Поэтому и позвала, – говорит она. – Нашла в коллекторах и позвала. Тай не всегда была люфанчже. Её лишили статуса гражданина после того, как она попалась на воровстве капсул. Я просила её прекратить или хотя бы вести себя осмотрительнее, но Тай только смеялась и говорила, что всем насрать и никто не ведет учет веществ. Я оказалась права и в один прекрасный день она попалась.
– Неожиданный поворот, – говорю я, чтобы хоть что-то сказать.
Нилинь молчит какое-то время. А потом всё-таки продолжает:
– Возможно, я повела себя с ней не так, как следовало бы. Возможно, стоило ей как-то помогать, поддерживать. Но ты же знаешь, как общество относится к тем, кто водит дружбу с люфами.
– На тебя косятся, – киваю я. – Тебя сторонятся.
– Да, именно так, – соглашается Нилинь. – Общаясь с изгоем, ты и сам становишься немного изгоем. Почему-то считается, что связавшиеся с люфанчже, сами на полпути к их статусу. Как будто это заразно. Тай тоже понимала это и приложила все усилия к тому, чтобы порвать со мной. Ты же знаешь, для люфа это не такая уж и проблема – затеряться в коллекторах.
– Зачем было убивать? Да, так сложились обстоятельства, да, ты не могла помочь ей, потому что боялась. Но ведь сейчас появился шанс всё исправить. Она ведь была когда-то твоей подругой.
– Не просто подругой, – поправляет Нилинь. – Она потому и согласилась, когда я нашла её. Это была та самая ночь, когда мы с тобой пришли к выводу, что для реализации плана нам понадобится кто-то третий, кого возьмут на обслуживание роботов-уборщиков. Мы с тобой всю ночь трахались, а утром я побежала не на работу. Я побежала искать её и нашла. Понимаешь, всё совпало. Тай сказала, что не держит на меня зла, что прекрасно всё понимает и сама не знает, как поступила бы, если бы люфанчже стала я. Она согласилась на роль третьего участника нашей аферы. Сказала, ради того, что было между нами раньше, сделает всё, и не будет подавать вида, что мы с ней знакомы, несмотря на то, что от меня теперь пахнет чужой любовью.
Вопросительный знак вместо точки в этой истории ставит еще один срочный выпуск новостей. Диктор, как и обещал, продолжает держать телезрителей в курсе событий. Он сообщает, что из национального музея похищен бриллиант «Небесное Око».
yaplakal.com