Два дня до дедлайна - а ни строчки. Пусто, пусто в голове.
Мозги, вроде, на месте. Я специально проверял: сунул руку в ухо, пересчитал извилины. Они есть. Почему тогда? Где мысли, где? Что-то там шуршит, шевелится, но это не мысли - шуга. Какая-то дрянь, холодная и скользкая, как слипшиеся пельмени.
Пытаюсь преодолеть, жру горстями семантическую дурь - свинцовые облатки. Без них никак, надо расширить. Сознание, оно ведь в голове, так? Вот его и надо расширить, выйти за пределы, вырваться из клетки черепа. И не подсесть, да. Вернуться в ум.
Тяжко мне, вот что я вам скажу. Вам - это таким же хроникам, сидящим на веществах и невменяемо кропающим: бегом, скачками, ослиным галопом к черной мертвой линии, за которой - что? Сковырнул текст, как болячку, и всё, аминь.
Хожу по узким сводчатым коридорам из кельи в келью. Гулкий камень, ладан метафор, схимники в синтетических рясах. Словоделы.
Я пуст внутри, но расширен и полон вовне. Я осязаю чужие образы: серые, с отвислым брюхом и чрезмерными ушами.
- Понимаешь, оно ведь на поверхности! - говорит восторженный неофит, скаля блестящие зубы. - Вивисекция, понимаешь? Есть лошадь, есть заяц, почему бы их не почикать ножиком, вот так - чик-чик! (он чикает воздух мягкими пальцами, выглядит это жутко, невыносимо это выглядит...) А потом собрать в осла. Юмор такой своеобразный. Прикол, понимаешь?
Я кротко киваю: да, да, все мы немножко.
- Искусство ради искусства, биологический постмодерн. Конечно, было бы неплохо снабдить сей акт творения политкорректным дисклеймером "В процессе эволюции ни одно животное не пострадало!", но мы же реалисты? Аккуратненько так, нежно, теплым ножиком - чик-чик!
Глаза его расходятся к вискам и заворачиваются. Катарсис.
Своевременная доза настраивает нас на одну волну, и мы весело ловим расползающиеся слова, стараясь не повредить их хрупкую орфографию. Ползаем по холодному полу, слова снуют между пальцами. Неофит дышит в замерзшие ладони и радуется: нам еще повезло, вот в подвальных кельях климат вообще аховый, и слова не то что ползают, а летают, как мухи, понимаешь?..
Но я его уже не слышу, ибо расширяюсь дальше.
Фантомный мир, нарисованный прозрачной кровью на разбитом стекле. Есть только две константы, безусловные и неотвратимые: дедлайн и тема. Я пробую слово "дедлайн", давлюсь, выплевываю вместе с гландами. Вкус смерти. Такие правила игры: пиши или умри. Такой финал: напиши и умри. А как иначе? Во всем до самой сути.
Тема - это тема. Она как судьба, можно клясть, но нельзя изменить. Мой обет и мой диагноз.
Тем более глупо искать в ней смысл. Тему нельзя просчитать на калькуляторе, измерить и взвесить. В нее можно только верить.
Эй, на минуточку! Никаких гипербол: поймали, вкололи и заставили. Пиши или сдохни.
Кто, зачем? А кто и зачем заставляет нас дышать?
Я пускаю вдохновение по вене и плыву, разводя руки вязкий воздух.
О, тут всё непросто!.. Самая пакость - лампы, люминесцентные водовороты реальности. Чуть спрямишь - всосут и не выплюнут. Плыву осторожно, лавирую между.
Уже свершилось таинство приема пищи, отзвонил электрический колокол, пациенты вливаются в режим дня. Трогают лица, убеждаясь в их наличии, и, запахнув байковые балахоны, рассаживаются по точкам групповой трудотерапии.
Вот стол, совсем обычный. Пластиковый и безнадежно стерильный. Группа скорбных словоделов собирает пазл темы - тессеракт Рубика. За их спинами стоят немые санитары с баянами наперевес.
- Из точек А и Б вышли навстречу друг другу два осла. И пропали. С какой скоростью они вышли, когда и зачем - неизвестно.
- Более того - непринципиально.
- Стоит заметить, что любые прочие парнокопытные, вышедшие из фиксированных точек, встречаются с коэффициентом неотвратимости равным ста.
- Упростим: всегда.
- То есть принципиален именно сам путь, как базовая категория сюжета. Дорога первична, осёл лишь её следствие.
- Тайна сего мистического парадокса уходит корнями... ну, допустим, в глубину веков: "осёл акбар" у древних арабов, "путь осла" у древних японцев. Современные же ученые обозначили его термином "О-постулат". Обозначили, но не доказали и даже не объяснили.
- Тайное имя осла - Ia - неизъяснимо. Хотя бы потому, что означает совсем не то, чем кажется. Римская цифра "I" в сочетании с буквой "а" образуют матлингву Бытия, систему координат с качественно противоположными осями. Осёл - единственное живое существо, которому доступна истинная топология вселенной.
Щелкают тропы, проворачиваясь на осях, модель то дробится мутными квадратами, как половой орган в цензурированном порно, то обретает пронзительную яркость, но вот один из пациентов ошибается: ложная мысль взрывает тессеракт - и он беззвучно обрушивается внутрь себя. И бездна распахивает зияющую пасть, и встают слова, обрастая жестокой плотью, и начинают ломать словоделов, втискивать их в прокрустово ложе темы, подгонять под фабулу. Слова злы и голодны, они откусывают лишнее и сплевывают невкусное. Чик, чик, хрусть, пополам. Это нога никуда не ходит, плохая нога, неправильная - хрусть её. Этот член ничего не может, плохой член, негодный - чик его. Отразить зеркально и вставить с тылу - хвост! Срезать с рук никчемные ладони, пришить вместо ушей. Чуткий слух врастопырку - прикольно.
Шприцы жалят подкорку, обезболивая. Пациенты воют в экстазе. Слова рвут и режут. Кровь, крик и восторг - чистое искусство.
Увы мне, теку мимо, непричастный.
Скоро я умру, не оставив ничего. Не успев понять и проникнуть. Я выстраиваю своего осла, как Вавилонскую башню, но башня разваливается, осыпается прахом и тленом. Я перестаю быть, раздавленный безысходным "и/или".
И/а находится вне плоскости моего делирия.
Кричу. Сейчас я вам объясню, как, сейчас...
Я кричу - ВОТ ТАК. Крик выбрасывает меня из наркотического безумия, голова детонирует.
Лечу вниз, падаю.
Ну что, тюрьма. Закономерный финал: какой же текст без приговора?
Снова коридор, ржавые заплаты дверей, сонный вертухай шаркает вдоль. Узники в камерах: обнаженные тела, расписанные цветными татуировками - банальными, похабными, романтическими, многозначительными. Ослы с клешнями и щупальцами. Церкви с ослиными головами вместо куполов. Кинжал, увитый хвостом. И копыта на пятках с пижонским диагнозом "Они устали..."
Ровно в полночь в камеры входят музы: все, как на подбор, мужского пола, небритые, потные, с инструментами в камуфляжных разгрузках. Музы деловито проверяют пульс у своих подследственных, подключают их к генератору, нательные картинки оживают - и узники начинают петь.
Мой муз сидит напротив, смотрит. Я трепещу, чувствуя каждый миллиметр вольфрамовой проволоки под ногтями.
- Здравствуй, постмодернист, - ласково говорит муз. - Сейчас мы прогуляемся по музею боли.
И включает ток.
Это сообщение отредактировал kxmep - 27.11.2016 - 13:29
yaplakal.com