Мои любимые строчки

ох...не рифма, и воспринимается тяжеловато, но мне очень нравится )


Ни близость твоего лба, светлого, словно праздник,
ни привычное ощущение твоего тела - все еще
таинственного, скрытного и детского,
ни течение твоей жизни, впитывающей слова
и молчание,
не станут таким блаженством и таинством,
как возможность неотрывно смотреть на тебя, спящую
под охраной сомкнутых вокруг тебя моих рук.
Вновь невинная, благодаря чуду всепрощающей
добродетели сна,
тихая, как мгновение счастья, избранное памятью,
ты подаришь мне тот берег своей жизни, который
ещё не обрела сама.
Изгнанный в тишину,
я открою этот последний берег твоего моря
и увижу, может быть, тебя в первый раз - такой,
какой дозволено видеть тебя лишь Богу,
разрушив иллюзию Времени:
без нашей любви, без меня.

© Хорхе Луис Борхес

Добавлено в 19:30
Волшебницей звали и ведьмою
Нектаром любви и отравой,
Смакуя нехитрую снедь мою
Из мыслей под рифмы приправой.
Кому-то стихи - что феерия,
Кому-то - бездарны и постны,
Ни тем, ни другим не поверю я,
Ругать и захваливать- поздно:
И лести туман, и затрещины
Пройдут, не задев за живое.
Тщеславием не изувечена,
Я знаю сама, чего стою.
Стихами допьЯна напоена,
Уже отрекаться устала
От невесть за что мне присвоенных
Поклонников и пьедесталов.
Пусть тысячу тайн наобещано,
Признаюсь я вам по секрету:
На вид я обычная женщина
С глазами, влюбленными в лето.

© не знаю, чьё

"..Чтоб чужую бабу скрасть
надо пыл иметь и страсть
а твоя сейчас задача-
на кладбище не попасть.."

"..Нешто я да ни пойму
при своём-то при уму
Чай не лаптем щи хлебаю,
Соображаю что к чему"

"..На тебя, моя душа,
Век глядел бы не дыша
Только стать твоим супругом
Мне не светит не шиша!.."

©Леонид Филатов "Сказ про Федота-Стрельца"

Renna

Как своевременно!"в яблочко",в "десятку"!Спасибо!И так сильно...

Не раб.Я солдат.Рядовой армии Её величества Любви.И этим жив.
Mamont!Приземлённый ты человек!Опять про то же!Рыжую надо бы на тебя напустить,чтобы помудрел!Ох,она бы тебя высосала,даже от"Федота" бы ничего не осталось!Видел её позавчера.Бешено красива,как всегда,но страшно несчастлива.Как нибудь позже напишу...

Это сообщение отредактировал Peccator - 2.09.2006 - 13:36

А я все тебе не пишу, не пишу...
Так уж выходит.
День не пишу, и два не пишу, и месяц...
Злая кассирша в окне сортирует мелочь
И никаких уговоров слушать не хочет.
Я уезжаю. Шоссе белеет, закат потушен.
Под Шереметьево ветер кусты качает
И самолет, зазнавшись, нос задирает к тучам,
Будто он в небе самый большой начальник.
Ему приходится туго, он дышит взмылено.
Перед возможной его бедою все беды маленькие
Я тысячу писем тебе послал, но только мысленно
Тысячу писем отправил в конвертах с красивыми марками.
Они как телята в ладони твои неумело тычутся
Они до поры молчат в темноте почтового ящика
И вот я пишу письмо, уже настоящее
Одно ты его не прочтешь, прибавь к тысяче...


Имя автора и пунктуация не сохранены...
Ну и до кучи на тему писем (Вера Павлова):

Этих слов не снести почтальону
Самолету крениться крылом
Этих, пахнущих сердцем паленым
И покоем, пошедшим на слом
В одночасье. На родине чуждой
Нам обоим, на весь этот свет...
"Я люблю Вас"
Ответа не нужно,
Надорвусь надрывая конверт.

а на этом месте поподробнее

А я вот Венечку Д"ркина очень люблю:
(Прошу прощения, если кому покажется непонятным)


ПРОКЛЯТУЩАЯ

Дом захлопал ставенками
На зажатые стоны в руке
И остались яблоньки
На колючей проволоке...

* * *

Начесали петухи пункера,
Распустили хаера хипаны.
Казином сдавались в плен мусора,
Шли этапом до великой стены.

Прорастали швеллера как лоза,
С них напилась стрекоза серебра.
И исчезли этажи в миражах,
И блестят твои глаза... Жить да жить.

Золотоглазый Коперник, твори меня вновь!
Спасибо, колдунья-весна, за твою акварель,
Спасибо вам, вешние чары, за нашу любовь,
За маленький домик, с видом на небо, а в небе апрель.

Но защелкали замки на руках,
Заскрипели на портах кирзаки.
И остался пункерам назепам,
Паркопановый бедлам - хипанам.

И на этом вот и вся недолга,
Иллюзорная модель бытия.
Оборвались небеса с потолка,
И свернулась в карусель колея.

Ты, спасибо, помогла чем могла,
Ты на феньки порвала удила.
Ветхой пылью рок-н-ролл на чердаках,
Я иглою на зрачках наколол.

Маленький домик с видом на небо, а в небе апрель.
Спасибо вам, дикие травушки, за липкую кровь,
Спасибо вам, камушки, за вещую вашу постель.
Золотоглазый Коперник, твори меня вновь!

Всем милым мстительницам посвящается...

Ты спал с ней что бы я ревновала.
Как наивно, мой мальчик....смешно....
Ты не знаешь что с девочкой стало,
С той которой ты был только что.

Может быть я жестокая сука,
Но зато я не шлюха, не мразь!!!
" Месть моя очень страшная штука!!!"-
Крикну в след тебе нервно смеясь...

Тебя вызовут завтра в мусарню,
За убийство посадят! Вот сука...
Знай, я подстроила это специально!!!
Моя месть очень страшная штука!!!

P.S. никого не убивала, просто сочинила и всё...

Будь, пожалуйста, послабее.
Будь, пожалуйста.
И тогда подарю тебе я
чудо запросто.
И тогда я вымахну - вырасту,
стану особенным.
Из горящего дома вынесу
тебя, сонную.
Я решусь на все неизвестное,
на все безрассудное -
в море брошусь, густое, зловещее,
и спасу тебя!..
Это будет сердцем велено мне,
сердцем велено...
Но ведь ты же сильнее меня,
сильней и уверенней!
Ты сама готова спасти других
от уныния тяжкого,
ты сама не боишься ни свиста пурги,
ни огня хрустящего.
Не заблудишься, не утонешь,
зла не накопишь.
Не заплачешь и не застонешь,
если захочешь.
Станешь плавной и станешь ветреной,
если захочешь...
Мне с тобою - такой уверенной -
трудно очень.
Хоть нарочно,
хоть на мгновенье -
я прошу, робея,-
помоги мне в себя поверить,
стань слабее.
1962
Роберт Рождественский

Однообразные мелькают
Все с той же болью дни мои,
Как будто розы опадают
И умирают соловьи.

Но и она печальна тоже,
Мне приказавшая любовь,
И под ее атласной кожей
Бежит отравленная кровь.

И если я живу на свете,
То лишь из-за одной мечты:
Мы оба, как слепые дети,
Пойдем на горные хребты,

Туда, где бродят только козы,
В мир самых белых облаков,
Искать увянувшие розы
И слушать мертвых соловьев.

© Гумилёв.

А ещё это совершенно гениально спел Носков.

Добавлено в 10:43
сюня
ах как близко..! ах как своевременно...

МузаНичейная

Дал Ты мне молодость трудную.
Столько печали в пути.
Как же мне душу скудную
Богатой Тебе принести?
Долгую песню, льстивая,
О славе поет судьба,
Господи! я нерадивая,
Твоя скупая раба.
Ни розою, ни былинкою
Не буду в садах Отца.
Я дрожу над каждой соринкою,
Над каждым словом глупца.
1912
Анна Ахматова


Муж хлестал меня узорчатым,
Вдвое сложенным ремнем.
Для тебя в окошке створчатом
Я всю ночь сижу с огнем.

Рассветает и над кузницей
Подымается дымок.
Ах, со мной, печальной узнице,
Ты опять побыть не мог.

Для тебя я долю хмурую,
Долю-муку приняла.
Или любишь белокурую,
Или рыжая мила?

Как мне скрыть вас, стоны звонкие!
В сердце темный, душный хмель,
А лучи ложатся тонкие
На несмятую постель.
1911
Анна Ахматова

Ты разлеглась под одеялом,
Желание в себе тая.
Знай - до утра осталось мало!
Бери, хватай, целуй меня!

© А. Гриневич - друган мой, сослуживец.

Вот , наврядли чтото впечатлит меня больше :

Владимир Маяковский
Я и Наполеон (1915)


Я живу на Большой Пресне,
36, 24.
Место спокойненькое.
Тихонькое.
Ну?
Кажется - какое мне дело,
что где-то
в буре-мире
взяли и выдумали войну?

Ночь пришла.
Хорошая.
Вкрадчивая.
И чего это барышни некоторые
дрожат, пугливо поворачивая
глаза громадные, как прожекторы?
Уличные толпы к небесной влаге
припали горящими устами,
а город, вытрепав ручонки-флаги,
молится и мелится красными крестами.
Простоволосая церковка бульварному изголовью
припала,-набитый слезами куль,-
а у бульвара цветники истекают кровью,
как сердце, изодранное пальцами пуль.
Тревога жиреет и жиреет,
жрет зачерствевший разум.
Уже у Ноева оранжереи
покрылись смертельно-бледным газом!
Скажите Москве -
пускай удержится!
Не надо!
Пусть не трясется!
Через секунду
встречу я
неб самодержца,-
возьму и убью солнце!
Видите!
Флаги по небу полощет.
Вот он!
Жирен и рыж.
Красным копытом грохнув о площадь,
въезжает по трупам крыш!

Тебе,
орущему:
"Разрушу,
разрушу!",
вырезавшему ночь из окровавленных карнизов,
я,
сохранивший бесстрашную душу,
бросаю вызов!

Идите, изъеденные бессонницей,
сложите в костер лица!
Все равно!
Это нам последнее солнце -
солнце Аустерлица!

Идите, сумасшедшие, из России, Польши.
Сегодня я - Наполеон!
Я полководец и больше.
Сравните:
я и - он!

Он раз чуме приблизился троном,
смелостью смерть поправ,-
я каждый день иду к зачумленным
по тысячам русских Яфф!
Он раз, не дрогнув, стал под пули
и славится столетий сто,-
а я прошел в одном лишь июле
тысячу Аркольских мостов!
Мой крик в граните времени выбит,
и будет греметь и гремит,
оттого, что
в сердце, выжженном, как Египет,
есть тысяча тысяч пирамид!
За мной, изъеденные бессонницей!
Выше!
В костер лица!
Здравствуй,
мое предсмертное солнце,
солнце Аустерлица!

Люди!
Будет!
На солнце!
Прямо!
Солнце съежится аж!
Громче из сжатого горла храма
хрипи, похоронный марш!
Люди!
Когда канонизируете имена
погибших,
меня известней.-
помните:
еще одного убила война -
поэта с Большой Пресни!

Артюр Рембо
Бал повешенных

На черной виселице сгинув,
Висят и пляшут плясуны,
Скелеты пляшут Саладинов
И паладинов сатаны.
За галстук дергает их Вельзевул и хлещет
По лбам изношенной туфлею, чтоб опять
Заставить плясунов смиренных и зловещих
Под звон рождественский кривляться и плясать.
И в пляске сталкиваясь, черные паяцы
Сплетеньем ломких рук и стуком грудь о грудь,
Забыв, как с девами утехам предаваться,
Изображают страсть, в которой дышит жуть.
Подмостки велики, и есть где развернуться,
Проворны плясуны: усох у них живот.
И не поймешь никак, здесь пляшут или бьются?
Взбешенный Вельзевул на скрипках струны рвет...
Здесь крепки каблуки, подметкам нет износа,
Лохмотья кожаные сброшены навек,
На остальное же никто не смотрит косо,
И шляпу белую надел на череп снег.
Плюмажем кажется на голове ворона,
Свисает с челюсти разодранный лоскут,
Как будто витязи в доспехах из картона
Здесь, яростно кружась, сражение ведут.
Ура! Вот ветра свист на бал скелетов мчится,
Взревела виселица, как орган, и ей
Из леса синего ответил вой волчицы,
Зажженный горизонт стал адских бездн красней.
Эй, ветер, закружи загробных фанфаронов,
Чьи пальцы сломаны и к четкам позвонков
То устремляются, то вновь летят, их тронув:
Здесь вам не монастырь и нет здесь простаков!
Здесь пляшет смерть сама... И вот среди разгула
Подпрыгнул к небесам взбесившийся скелет:
Порывом вихревым его с подмостков сдуло,
Но не избавился он от веревки, нет!
И чувствуя ее на шее, он схватился
Рукою за бедро и, заскрипев сильней,
Как шут, вернувшийся в свой балаган, ввалился
На бал повешенных, на бал под стук костей.
На черной виселице сгинув,
Висят и пляшут плясуны,
Скелеты пляшут Саладинов
И паладинов сатаны.

Быть знаменитым некрасиво.
Не это подымает ввысь.
Не надо заводить архива,
Над рукописями трястись.

Цель творчества - самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.

Но надо жить без самозванства,
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов.

И надо оставлять пробелы
В судьбе, а не среди бумаг,
Места и главы жизни целой
Отчеркивая на полях.

И окунаться в неизвестность,
И прятать в ней свои шаги,
Как прячется в тумане местность,
Когда в ней не видать ни зги.

Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.

И должен ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только до конца.

Борис Пастернак

Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому что я Ее любил,
А потому, что мне темно с другими.

И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной молю ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.

Сходим с ума,
По двое, по трое.
Сходим с ума.
Сводим любимых за руки.
Сходим с ума.
Скопом, нахрапом, всеми.
Сходим с ума.
Как засевают семя.
Сходим с ума.
Как с круга.
Привычное сумашествие.
Нам бы любить друг друга -
Мы ждем второго пришествия!
Сходим с ума.
Без причащения в омут.
Лошади. Бред. Весна.
Что-то случится.
Кто мы?
Сходим с ума.
Как с корабля на землю.
Снова сума, тюрьма.
Плеть.
Перепоясан, внемлю
Голосу твоему - на!
Возьми.
Что так болит в груди?
Сходим с ума.
Жди.
Не дождешься.
Нам не вернуться.
Лепет. Утро. Туман.
Нам бы скорейй проснуться.
Нет, просто
Сходим с ума.
Сходим с ума...

Макс Сергеев

суперская тема!
мое любимое естессно у Бродского:


POSTSCRIPTUM

Как жаль, что тем, чем стало для меня
твое существование, не стало
мое существование для тебя.
...В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения... Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи





ЛЮБОВЬ

Я дважды пробуждался этой ночью
и брел к окну, и фонари в окне,
обрывок фразы, сказанной во сне,
сводя на нет, подобно многоточью,
не приносили утешенья мне.

Ты снилась мне беременной, и вот,
проживши столько лет с тобой в разлуке,
я чувствовал вину свою, и руки,
ощупывая с радостью живот,
на практике нашаривали брюки
и выключатель. И бредя к окну,
я знал, что оставлял тебя одну
там, в темноте, во сне, где терпеливо
ждала ты, и не ставила в вину,
когда я возвращался, перерыва
умышленного. Ибо в темноте —
там длится то, что сорвалось при свете.
Мы там женаты, венчаны, мы те
двуспинные чудовища, и дети
лишь оправданье нашей наготе.
В какую-нибудь будущую ночь
ты вновь придешь усталая, худая,
и я увижу сына или дочь,
еще никак не названных,— тогда я
не дернусь к выключателю и прочь
руки не протяну уже, не вправе
оставить вас в том царствии теней,
безмолвных, перед изгородью дней,
впадающих в зависимость от яви,
с моей недосягаемостью в ней.

думал написать строки:

Если есть у бабы рот
Значит баба не урод
Если есть пизда и жопа
Значит далеко пойдет...

а потом решил, что это может испортить столь лирический топег и не стал писать ...

ничо што по-англицки?

Edgar Alan Poe

The Raven

Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore,
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.
" 'Tis some visitor," I muttered, "tapping at my chamber door-
Only this, and nothing more."

Ah, distinctly I remember it was in the bleak December,
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow;- vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow- sorrow for the lost Lenore-
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore-
Nameless here for evermore.

And the silken sad uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me- filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating,
" 'Tis some visitor entreating entrance at my chamber door-
Some late visitor entreating entrance at my chamber door;-
This it is, and nothing more."

Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
"Sir," said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you"- here I opened wide the door;-
Darkness there, and nothing more.

Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortals ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore!"
This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!"-
Merely this, and nothing more.

Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
"Surely," said I, "surely that is something at my window lattice:
Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore-
Let my heart be still a moment and this mystery explore;-
'Tis the wind and nothing more."

Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately raven of the saintly days of yore;
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door-
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door-
Perched, and sat, and nothing more.

Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore.
"Though thy crest be shorn and shaven, thou," I said, "art sure no craven,
Ghastly grim and ancient raven wandering from the Nightly shore-
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!"
Quoth the Raven, "Nevermore."

Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning- little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blest with seeing bird above his chamber door-
Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door,
With such name as "Nevermore."

But the raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing further then he uttered- not a feather then he fluttered-
Till I scarcely more than muttered, "other friends have flown before-
On the morrow he will leave me, as my hopes have flown before."
Then the bird said, "Nevermore."

Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
"Doubtless," said I, "what it utters is its only stock and store,
Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore-
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of 'Never- nevermore'."
But the Raven still beguiling all my fancy into smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door;
Then upon the velvet sinking, I betook myself to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore-
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt and ominous bird of yore
Meant in croaking "Nevermore."

This I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core;
This and more I sat divining, with my head at ease reclining
On the cushion's velvet lining that the lamplight gloated o'er,
But whose velvet violet lining with the lamplight gloating o'er,
She shall press, ah, nevermore!

Then methought the air grew denser, perfumed from an unseen censer
Swung by Seraphim whose footfalls tinkled on the tufted floor.
"Wretch," I cried, "thy God hath lent thee- by these angels he hath sent thee
Respite- respite and nepenthe, from thy memories of Lenore!
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!"
Quoth the Raven, "Nevermore."

"Prophet!" said I, "thing of evil!- prophet still, if bird or devil!-
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted-
On this home by horror haunted- tell me truly, I implore-
Is there- is there balm in Gilead?- tell me- tell me, I implore!"
Quoth the Raven, "Nevermore."

"Prophet!" said I, "thing of evil- prophet still, if bird or devil!
By that Heaven that bends above us- by that God we both adore-
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore-
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore."
Quoth the Raven, "Nevermore."

"Be that word our sign in parting, bird or fiend," I shrieked, upstarting-
"Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken!- quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!"
Quoth the Raven, "Nevermore."

And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming,
And the lamplight o'er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted- nevermore!

Нежности моей исхода нету -
Я её как ненависть коплю.
Ненависть к большому, злому миру,
Где живу, болею и люблю.
Я любви печальнее не видел -
Только лишь и света, что в окне...
Только бы тебя кто не обидел -
Речь не обо мне...

Юрий Галь

Говард Лавкрафт, Cats

Babels of blocks to the high heavens towering
Flames of futility swirling below;
Poisonous fungi in brick and stone flowering,
Lanterns that shudder and death-lights that glow.

Black monstrous bridges across oily rivers,
Cobwebs of cable to nameless things spun;
Catacomb deeps whose dank chaos delivers
Streams of live foetor that rots in the sun.

Colour and splendour, disease and decaying,
Shrieking and ringing and crawling insane,
Rabbles exotic to stranger-gods praying,
Jumbles of odour that stifle the brain.

Legions of cats from the alleys nocturnal.
Howling and lean in the glare of the moon,
Screaming the future with mouthings infernal,
Yelling the Garden of Pluto's red rune.

Tall towers and pyramids ivy'd and crumbling,
Bats that swoop low in the weed-cumber'd streets;
Bleak Arkham bridges o'er rivers whose rumbling
Joins with no voice as the thick horde retreats.

Belfries that buckle against the moon totter,
Caverns whose mouths are by mosses effac'd,
And living to answer the wind and the water,
Only the lean cats that howl in the wastes.

Топик мною прочитан не весь, но с легкой руки Паки все-таки добавляю.

Минута: минущая: минешь!
Так мимо же, и страсть и друг!
Да будет выброшено ныне ж -
Что завтра б - вырвано из рук!

Минута: мерящая! Малость
Обмеривающая, слышь:
То никогда не начиналось,
Что кончилось. Так лги ж, так льсти ж

Другим, десятеричной кори
Подверженным еще, из дел
Не выросшим. Кто ты, чтоб море
Разменивать? Водораздел

Души живой? О, мель! О, мелочь!
У славного Царя Щедрот
Славнее царства не имелось,
Чем надпись: "И сие пройдет" -

На перстне... На путях обратных
Кем не измерена тщета
Твоих Аравий циферблатных
И маятников маята?

Минута: мающая! Мнимость
Вскачь - медлящая! В прах и в хлам
Нас мелящая! Ты, что минешь:
Минута: милостыня псам!

О как я рвусь тот мир оставить,
Где маятники душу рвут,
Где вечностью моею правит
Разминовение минут.

© М.Цветаева
12 августа 1923

Это сообщение отредактировал Ri - 22.11.2006 - 16:42

еще 3 любимых

ЗИМНЯЯ НОЧЬ
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела .

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела .

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.

И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела .

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела .

Борис Пастернак

***
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
© все знают

***
Ты мне только пиши,
Не скупись на ответы.
В этой мира глуши,
В ожидании лета,

Я так жду твоих строк.
И тоскливо порою
Жизнью выданный срок
Прожигать не с тобою.

Ты мне только пиши,
Не молчи, умоляю.
Пусть тебя не страшит
Расстоянье до рая.

Пусть миры наших встреч
Тихо канули в лету.
Но игра стоит свеч!
Жаль, что свеч больше нету…

Ты мне только пиши
И живи ежечасно.
Не стыдись пережить
То, что мне неподвластно.
-------------------------

И от кромки весны
Убегать не спеши —

Я приду в твои сны,
Ты мне только пиши…

© PakiRonos

к боооольшому сожалению, не знаю автора, но стихи нравятся. откопаны в записных книжках мамы.

целую друга в ранний час.
проговорили. Не проспали.
у друга сердце не из стали.
чтоб поцелуям быть у глаз,
они на цыпочки привстали.

и друг целует, наклонясь,
мои нахмуренные очи.
никто другому зла не хочет.
и не чреват еще для нас
ничем двух наших вздохов прочерк.

друг добрый, дружбою чаруй!
напрсен тем, что не опасен,
он по-особому прекрасен,
невинный этот поцелуй
и страстен тем, что так пристрастен.

друг мой, а почему б тебе
в твою подругу не влюбиться?
но бесовы стучат копытца
там где-то в стороне, в толпе,
и нам не из-за нас не спится.

друг старый, не смущай меня
комфортом несравненной дружбы,
развенчивая все, что хуже.
но смесью блеска и вранья
зачем-то гловы на кружит.

друг, "до свиданья" мне скажи,
пока НЕ дружбой не обидел
и за душою не увидел
чего-то, что из-за души
и допускал в свою обитель.

чтоб где-то, где не так тепло,
не обожгла печаль крутая,
что тот ты для меня и та я,
и есть одно твое крыло,
а все другие только стая..

целую друга поутру.
прокоротали ночь в беседе,
как собутыльники, соседи,
вдвоем, да на чужом пиру,
попавшиеся в чьи-то сети.

пока не знаем мы цены
тому, что, жалуя не шибко,
друг другу дарим не без шика,
и облегчающей игры
еще нам не ясна ошибка.

и, может быть, поймем мы вдруг,
на те, куда стремились, круги
попав, переплетая руки
с тенетами каких-то рук,
что потеряли мы друг в друге...
© автор неизвестен

и еще,может, нескромно, но самой очень нравится за идею:

я - женщина. я знаю, я сильна
своим невинным взглядом
и слабостью, что тверже стали.
я знаю, я прекрасна, я одна,
одна, которая с тобою рядом,
рассказываю о любви стихами.
я - женщина. я не умею жить
лишь для себя любимой.
а только для детей, для мира и для мужа.
я - женщина. я - мать, сестра и дочь.
я - квинтэссенция любви и жизни
под небом голубым среди травы.
я - то, что называют счастьем,
что так непостоянно и свободно,
что может стать твоим дыханьем.
я - то, что называют смертью,
что разбивает сердце на осколки,
которые лишь женщина поможет вновь собрать.
я - просто женщина. и больше ничего.
но этого хватает для любви,
для нежности, для счастья, для тебя...
© мое.