32
— Никогда не начинай рассказ с диалога, — каламбурил Витёк, — начинай диалог с рассказа.
Под фонарь к подъездной скамейке Петровна, по-дворовому и за глаза — Кадычиха, вынесла столик и пару алюминиевых табуреток. С ближних подъездов их старенькой двухэтажки подтягивались соседи. Собирались расписать несколько партий в петуха на интерес, по пятачку с брата — обычное дело для досуга тёплыми июльскими вечерами. Витёк обычно без умолку трепался: то рассказывал про олимпиаду, то анекдоты про генсека, то про планы человечества на дальний космос — давнюю свою и неистовую любовь. Но сегодня с посёлка приехал проведать Петровну сын, Серёга Кадык, и Витёк, как старый дружбан и сосед с детства, присел ему на уши. Кадык явился весь в понтовом прикиде, в олимпийке и кроссах. Вроде ладный парень, при деньгах, а с бабами сплошная невезуха. Пока ручкался со всеми, гремел двумя флаконами Столичной в фирменном монтановском пакете. Петровна укоризненно качала головой:
— Вот раззвенелся. Занеси в подъезд, поставь. Потом заберу.
— Садись, Серый! Рыба, двигайся ко мне ближе, дай место герою, — Витёк протянул Анютке руку, помогая пересесть…
* * *
Витёк с Анюткой были странной парочкой. Он дворовый эрудит и балагур, она — местная мать-героиня. В свои неполные двадцать несла под сердцем третьего уже малыша. На девятом месяце мастерски управлялась с животом. Порхала меж людьми и предметами, как Мухаммед Али на ринге, ухитряясь удобно размещаться на любом подвернувшемся пеньке. Опыт не пропьёшь. Только рядом с Витьком становилась всегда неторопливой, податливой и неловкой.
Алёнку Аня родила в пятнадцать. Секса в Союзе в те времена ещё не было, практиковались только залёты. Одним из них и закончилась Анюткина дружба со старшеклассником Вовкой Белых. Беляш, как звали его в школе, не долго думая, свинтил в армию и, оставшись на сверхсрочку, оттуда в город больше не вернулся, а Анютка, пристроив дочку на попечение матери, со свойственным молодёжи азартом, крепко забухала. Ребята из Вовкиной компании чувствовали вину перед соплячкой, и без лишних слов подливали в её стакан то Агдама, то Топоров, то Медвежьей крови.
Следующего карапуза советские аисты принесли ей в восемнадцать. С отцовством опять вышла неувязка, потому что наверняка, кому из Вовкиных друзей привалило счастье, Анютка не знала, да и не заморачивалась. Вопреки регулярным возлияниям, прекращающимся только на время обострения токсикоза, Сашка родился здоровым. Анюткина мать, которая жила теперь на посёлке со своим хахалем, забрала к себе и полугодовалого внука, махнув рукой на непутёвую дочку.
С Витьком всё было как во сне. Познакомились на дискаче в поселковом ДК, и он сразу утащил её в своё царство слов. Часами слушала с открытым ртом его извилистые мысли и пышные фантазии. Сюда в город к нему перебралась почти сразу. Через неделю он уже знал о ней всё. Исполненный книжного благородства и романтики строил планы. Она только слушала и кивала, счастливая. После рождения Юрчика — а Витёк точно знал: будет пацан — хотели забрать у матери к себе и Алёнку с Сашей. Чтобы Юрчик рос будущим космонавтом, Витёк приклеил на потолок миллион звёздочек из фольги. Иногда звёздочка отрывалась и падала. И тогда Анютка загадывала какое-нибудь нехитрое своё желание.
* * *
Доигрывали уже третью партию. Кадычиха на мальцах пыталась закрыть кон, а Витёк погрузился в образ женского психолога и с харизмой гастролирующего по кафедрам страны титулованного лектора осыпал Серёгу примерами отношений литературных героев, перемежая выступление случаями из их с Анюткой совместной жизни:
— Диалог — это основа! Запоминай, а то так и не женишься никогда. Диалог и история!
Партию закончили и рассчитались. Соседи потянулись по домам.
— Да чё ты учишь, учитель. — Кадык покосился на Анютку, — там на посёлке пацаны за Беляша тебе такие истории в диалогах замутят…
— Заткнись, Серый, — Витёк помрачнел.
— Вить, пойдём, а? — пролепетала Анютка.
— Ну-ка цыц, баба, — гаркнул Витёк,
Анютка вздрогнула, хлопнула глазами, сжалась вся. Витёк опомнился:
— Рыбонька, он же, как брат мне. Молодой и глупый, его учить да учить…
— Я пойду, Вить, — глядя в сторону, Анютка поднялась и засобиралась, — Подустала сегодня. Пойду.
Они с Витьком жили на втором, прямо над Кадычихой, и Анютка захватила свою табуретку занести по пути.
— Да что ты, Ань, я бы сама, — расстроилась Петровна. Но Анютка молча уже зашла в подъезд, — ну ж ты и дурень, Серёжка, олух царя небесного.
— А чё он, ма? — Кадык понуро смотрел на кроссовки.
— Ты, Серый, ещё больше с этой шоблой водись. Так бобылём и помрёшь, бестолочь. Откуда в тебе это? Добрый пацан же был, — Витёк стал подниматься, но Петровна остановила:
— Пойдём к нам, Витюш, посидим немного, а то я уж и не знаю, как этого балбеса образумить, у меня и наливочка есть, да и Серёжа вон чего-то привёз.
И они посидели. Вспоминали детство, Сережкиного отца, Витькину мать. Про Столичную вспомнили уже поздновато. Не нашли. Петровна грешила на Матроса, местного ханурика. Сегодня он не играл, но зато весь вечер наблюдал за игрой, стоя у них за спинами вместе с местными ребятишками.
— Ну ничего, я его завтра на огород припашу, он у меня отработает по полной, — грозилась Кадычиха.
К себе Витёк поднялся уже под утро. Стараясь не шуметь, стал разуваться в коридоре, но вдруг увидел на полу пёстрый пакет. Так, с развязанными шнурками, и поплёлся на кухню. На столе стояла порожняя поллитровка. Машинально нейтрализуя плохую примету, убрал пустую бутылку под стол и на ватных ногах пошёл искать вторую.
Вторая бутылка валялась рядом с тахтой, а на тахте лежала Анютка. Остекленевшие глаза её неподвижно смотрели в потолок, на звёздочки из фольги.
Юрчик лежал рядом с белой, как мел, мамкиной коленкой, скрюченный и синий, так и не вдохнувший ни разу земного воздуха. Пуповина нелепо тянулась от Анютки к маленькому космонавту. Витёк сполз на пол по косяку.
— Ах ты ж, рыба моя, — голос заклокотал и оборвался, — Мы всё просрали, Юра… — прошептал он и заплакал.
***
Иллюстрация:
Doddy1
yaplakal.com