5
Небольшое предисловие.
Моему Бате 76 лет.
Год назад он решил написать книгу.
Никогда до этого не было даже и попыток и разговоров сделать что то подобное-обычный шофер, обычная жизнь за баранкой.
БАМ, Дальний восток, Сибирь, лесовозы, водокачки, такси, 20 лет стажа водилой на детской скорой потом опять такси...-всю жизнь за рулем
-Книгу хочу написать...
-Бать, дело хорошее, хочется-пиши. Очень полезно для мозгов, мелкой моторики и новых нейронных связей в твоем возрасте!
Написал. Попросил выложить в "этот твой интернет" что бы люди почитали да сказали-нравится им или нет его каракули.
Выкладываю начальные главы без всякой редактуры=бегло знаки препинания расставил да ашипки поправил. В общем исходник.
Судите строго! Именно этого он и хочет от этого нашего тырнета))
[i]
UPD1: Переместить в Чтиво чёт не смог, админы помогите пожалуйста
Глава 1
Поезд Москва — Хабаровск. Вагон 7, купе 4, полка верхняя слева. На полке — я, злой на весь белый свет. Причины были. Но лучше всё по порядку.
Без стука открывается дверь, и на пороге возникает дамочка, за ней наша проводница Галина Андреевна. Боевая раскраска на лице дамочки напрочь лишает возможности определить возраст. На дамочке белые кроссовки, джинсы в облипку, крупной вязки свитер белого цвета, сверху светло-коричневая курточка из мягкой кожи, на голове белая бейсболка, покрывающая пепельного цвета волосы со стрижкой каре. Под длинным козырьком бейсболки сердито смотрящее на меня довольно симпатичное лицо. Фигурка невысокого роста, спортивная. Фигурка сделала шаг в купе и повернулась к проводнице.
— Извините, дорогая, я оплатила всё купе, а тут довесок.
Я обиделся на «довесок», но промолчал. Галина Андреевна извинилась, сказала, что через четыре часа освобождается соседнее купе и она всё уладит. Фигурка имела на плече небольшую сумку, в руке пакет. Пакет положила на столик, сумку на крючок, сама села на полку. Я смотрел на неё, она — на меня.
— Ты кто? — сердито спросила фигурка.
Я промолчал, уже внутренне закипая.
— Ты что, немой?
Тут уже меня прорвало:
— Мадам, я не ваш и ничей! Я, как кот Матроскин, свой собственный. И потом, я с вами телят не пас и на брудершафт не пил! А ерничать вас мама не учила?
Она подняла брови:
— Во фокус! Только ожил — и сразу кусаться! Ладно, успокойтесь, молодой человек, я не хабалка и не стерва. Просто у меня плохое настроение, устала, замёрзла, хотела отдохнуть, а тут довесок... Так что? Знакомиться будем? Я Ванда!
Я вздохнул и представился.
— Александр.
Она улыбнулась:
— Не вздыхай. Всего четыре часа, а пока будем устраиваться.
Взяла пакет, вынула спортивный костюм «Адидас», новый, с этикеткой. Этикетку оторвала и кинула на стол, из пакета вынула полотенце и туалетные причиндалы. Сняла курточку и свитер. Под свитером была одна майка, которая не скрывала, а подчёркивала её прелести. Я встал, чтобы выйти. Она хохотнула:
— Что? Боишься, слюнки потекут? Ладно, не злись, иди кури.
Я вышел. Когда вернулся, в купе никого не было. Я сидел в растерянных чувствах, но, как оказалось, это были ещё цветочки.
Минут через десять вошла она. Это было не то, что вышло. Я её узнал только по «Адидасу». Вошла девушка лет восемнадцати, с полотенцем на голове. С полуулыбкой села напротив. По-хозяйски распорядилась:
— Рот закрыл и сиди ровно!
Я, хотя и был ошарашен, возмутился:
— Ты что, сопля, командуешь?
Она предостерегающе подняла руку:
— Спокойно! Следите за руками! Во фокус!
Она сняла полотенце. Волос на голове не было. Плюс полное отсутствие макияжа. Была короткая, даже очень короткая стрижка. Видя, что я впал в ступор, довольная произведённым впечатлением, сказала, что за «соплю» прощает и принимает как комплимент. Потом хитро улыбаясь, спросила, сколько мне лет. Я сказал: тридцать два. Она взяла сумочку, вынула паспорт, протянула мне. Я в который уже раз ошалел. Ей тоже было тридцать два.
Как говорил один киноковбой: «Такие повороты не для моей лошади». От всех этих потрясений захотелось в туалет. Взял зажигалку, сигарету и вышел, хотя это было больше похоже на бегство от её насмешливых глаз. В тамбуре за несколько затяжек сжёг сигарету, немного успокоился, пожалел, что не взял всю пачку. Признал, что она меня смутила. Ничего не решил и вернулся в купе.
Там весело смеялись. По-видимому, мыли мои кости. Когда я вошёл, проводница Галина смутилась, отдала бельё Ванде и уже в дверях обернулась:
— Так чай нести или нет?
Ванда махнула рукой:
— Неси. Хотя нет, я есть хочу. Даже не есть, а жрать! Пойду в кормокухню, то бишь ресторан, а ты будешь меня охранять, чтобы никто не приставал. — Она ткнула в меня пальцем. — Ты согласен? Хотя ты должен знать, на что ты согласен. Туда ты меня сохраняешь, обратно — всех остальных от меня. Шутка! Я шебутная, но не буйная. Так что пойдём? Я плачу.
Я сидел и молча смотрел на неё. Она села напротив, позволяя себя рассматривать. У меня вдруг прорезалось желание выразить своё мнение.
— Я, Ванда, согласен, кроме одного. Вы могли бы сказать: «Я угощаю», но вы сказали: «Я плачу». А это обидно.
Она улыбнулась.
— Да ты не только довесок, а ещё и занудный довесок. Ладно, пошли, разберёмся.
Выглянула в проход:
— Галя, закрой купе!
Та крикнула: «Хорошо!» — и мы пошли. Я шёл за ней. «Адидас» скрывал фигуру, а вот походку скрыть не мог, и я ей любовался. Так ходят балерины и спортсменки. В тамбуре она резко остановилась. Повернулась:
— Ну, не любишь ты женщин, а я-то тут причём?!
Я улыбнулся:
— Что вы, Ванда, если хорошо приготовить, очень даже люблю.
Она прищурилась:
— Не пойму, ты циник или просто сволочь.
Я ответил, что толком не знаю, кто такие циники, а со сволочью категорически не согласен! Она молча развернулась, и мы пошли дальше.
А дальше нужно, наверное, рассказать о себе. Кто я, что я, зачем и почему. Я по профессии водитель-дальнобойщик. Профессия досталась по наследству. Отец был дальнобойщик. До армии часто мотался с отцом по стране, что впоследствии мне очень пригодилось. Отец купил фуру в кредит. И, отбивая кредит, он неделями и месяцами жил в ней, колеся по городам и весям. Да, я забыл сказать, что я самый что ни на есть средний русский. Родился и вырос в городе Омск, что находится посреди России. Образование среднее, в общем, всё среднее.
За два месяца до дембеля мне сообщили, что отца убили. Убили наркоманы на стоянке в городе Миассе. Меня отпустили на похороны и заодно демобилизовали. Так по наследству мне досталась фура. А потом и квартира, потому что мать через полтора года вышла замуж за товарища по работе. Я остался один в квартире. Через год женился на однокласснице, которая по мне сохла. Ещё через год она родила мне сына Кольку. Я продолжал колесить по стране. Колька рос практически без меня. Поначалу всё вроде было хорошо, я зарабатывал деньги. Жена растила сына. А дальше всё банально. Деньги мужика не заменят. У неё был запасной аэродром. Она забрала сына и ушла. Я снова остался один, начал бухать, пока не поймали с запашком. Лишили прав на год. Делать я ничего не умел, кроме как баранку крутить. Бухать я продолжал, пока однажды не проснулся, сидя за столом, затекшим телом и ложкой в руке. Повёл мутными глазами по сторонам, глаза упёрлись в фотографию на стене. Там был отец со своим родным братом. Брата звали Гришей. Он приезжал на похороны и звал меня к себе. Он жил в посёлке в Хабаровском крае.
Однажды мы с отцом, бродяжничая по стране, попали в те края и заехали к дяде Грише в гости. Гости растянулись на неделю. Я впервые видел дикую, настоящую тайгу, полную зверя и рыбы. Соседская девочка Ира взяла надо мной шефство. Показывала все законы поведения в тайге. Учила не бояться, а любить дикий и прекрасный край. Ещё учила целоваться. Мы были одногодки. Вечерами бродили вдоль речки, собирали светлячков в спичечный коробок. Мы потом приоткрывали коробок и как фонариком светили на саранки — это цветы такие. В Омске их называют лилии, а здесь они растут в тайге сами по себе, целыми полянами, и никто не рвёт. В общем, про здешние чудеса нужно писать отдельно. Но, конечно, самое большое чудо — это была Ира. Кто помнит себя четырнадцатилетним, тот меня поймёт. А тех, кто не помнит, остаётся только пожалеть. Но всё когда-нибудь кончается. Расставание описывать не буду, до сих пор тяжко. Восьмидневное счастье кончилось, но спряталось где-то внутри и жило отдельно от меня.
Фотография дяди Гриши пошевелила то, что живёт у меня внутри. Я нашёл его адрес. Довольно удачно продал свою старенькую фуру. Уладил как мог семейные дела, купил билет и очутился в купе с двумя девочками-близнецами и их мамой. Они в Уфе на соревнованиях по каким-то танцам взяли призовые места и были счастливы. Они сошли в Новосибирске. Вместо них зашла семья, три молчаливых человека: мама, папа и сын лет восемнадцати. За двое суток они не сказали и десятка слов. Папа часто курил, мама часто плакала, сынок спал или смотрел в окно, иногда выходил курить с отцом.
В один из таких выходов мать поведала, что сами они из Иркутска. В Новосибирск ездили забирать сына из института, где он жёстко подсел на наркоту. В общем, атмосфера в купе была поганая. Я мусолил детективы и проклинал наркоманов. И когда они вышли в Иркутске, я почувствовал некоторое облегчение. Но тут появилась Ванда. Дальше, как говорится, смотрите выше.
Глава 2
Ресторан был рядом, через пару вагонов. Мы зашли, сели за свободный столик. Ванда, не спрашивая меня, заказала две двойных порции пельменей, салат и сыр. Посмотрела на меня. Я пожал плечами и кивнул. Она ещё раз посмотрела и заказала триста грамм коньяка. Я возражать не стал. Официантка принесла рюмки и коньяк. В ожидании заказа Ванда смотрела в окно, я смотрел на Ванду. Красивые, ухоженные руки подпирали симпатичную головку. Чистая смугловатая кожа, открытые серые глаза, в меру полные губы. Таких называют обаятельными. Ванда повернулась ко мне:
— Ну что? Рассмотрел, и как я тебе?
Я ответил, что пока положительно, а время покажет. Она улыбнулась:
— Так всего четыре часа, тебе хватит?
В это время принесли заказ. Я разлил коньяк по рюмкам, спросил, за что пьём. Она сказала: «За пельмени» — и, не чокаясь, выпила. Я уже начал привыкать к её вывертам. В общем, мы всё съели, всё выпили. Подошла официантка, Ванда рассчиталась, остановив мои возражения жестом. Я в пику ей заказал две бутылки коньяка с собой. Ванда тревожно на меня посмотрела, ничего не сказала, и мы пошли на выход.
Однако, проходя мимо кухни, она остановилась, принюхалась и отослала меня в тамбур. Я вышел, закурил. Минут через пять вышла Ванда чрезвычайно довольная! Махнула рукой по направлению нашего вагона.
В купе мы сели друг против друга. Ванда достала из сумочки пачку сигарет, закурила. На мой вопросительный взгляд сказала:
— Не парься! У нас будет купе для курящих.
Её блуждающий взгляд говорил, что она чего-то ждёт. И она дождалась. В дверь постучали, вошла официантка из ресторана, положила на столик пакет и вышла. Ванда развернула пакет, понюхала и блаженно заулыбалась. И было от чего. По купе разнёсся запах жареных карасей. Ванда весело сказала:
— Во фокус!
Встала и вышла. Вернулась с двумя тарелками и кастрюлей. За ней наша проводница Галина Андреевна с двумя стаканами и двумя бутылками минералки и салфетками. Всё поставила на столик и вышла. Ванда хлопнула в ладоши.
— Гуляем! Давай коньяк.
Я, признаться, сам фанат карасей в любом виде, спросил:
— Откуда???
Она пояснила, что повара купили в Иркутске для себя, а за доброе слово и хорошие деньги завернули карасей нам. Я разлил коньяк по-шофёрски — по полстакана. Ванда тревожно посмотрела на меня, но возражать не стала. Мы смаковали карасей, пили коньяк, почти кончили бутылку, и коньяк ударил в голову. Я напомнил Ванде, что на брудершафт-то мы не пили. Она встала, обогнула столик и подошла ко мне. Подняла стакан, с минуту смотрела мне в глаза:
— Так, мальчик, запомни: будешь приставать — убью! Хотя если не будешь, наверное, тоже. Женщины не любят, когда на них не обращают внимание.
Если коротко, то подогретый коньяком затяжной брудершафт закончился срыванием друг с друга одежды и ликованием молодой здоровой плоти на моей постели. Потом я прикурил две сигареты, одну отдал Ванде, поставил кастрюлю себе на живот вместо пепельницы. Мы курили, смотрели в потолок. Молчали. Ванда докурила сигарету до фильтра, бросила в кастрюлю и закрыла глаза. Я лежал не шевелясь, пока не понял, что она спит. Убрал кастрюлю, осторожно встал, полюбовался её наготой, укрыл одеялом, оделся, сходил в туалет, сел на её постель, попытался осмыслить всё это. Мыслей не было. Налил коньяка, выпил. За окном стемнело. Зато на душе было ожидание чего-то хорошего. Не заметил, как уснул на её постели.
Проснулся от того, что кто-то стучал по голове. Надо мной стояла Ванда, уже одетая в свой «Адидас», и как-то странно смотрела на меня:
— Ты что, гад, сделал??? Соблазнил пьяненькую даму и наверняка без резинки.
Я с спросонья не понял, про какую резинку она говорит, залепетал:
— Какая резинка??? Ты вспомни!! Даже если бы и была... Такой момент...
Она помолчала:
— Да, ты поймал момент. А если я кое-что поймала?
Махнула рукой:
— Ладно. Бог не выдаст — свинья не съест. Наливай.
Мы допили коньяк, доели остатки карасей. Я перешёл на свою полку. Мы изрядно надымили и открыли окно проветрить купе. А так как за окном всё-таки не май месяц, а апрель, вскоре замёрзли. Ванда встала, закрыла окно и подсела ко мне. Прижалась, закрыла глаза и затихла. Я понял это как примирение, притянул к себе. Она открыла глаза, встала, подняла вверх палец:
— Подожди. Как я могла забыть?
И со словами: «Надо же, во фокус!» — быстро вышла из купе. Через минуты две вернулась, села на свою полку. С улыбкой посмотрела на меня:
— Сейчас всё будет.
Достала из сумочки пудреницу, открыла и ловко ногтем мизинца наскребла немного белого порошка на тыльную сторону ладони и носом втянула в себя. Я не сразу понял, что она сделала, а лишь когда она закрыла и бросила пудреницу в сумку. Я ни разу не видел, как нюхают кокаин, но слышал про это. Ванда закрыла глаза и, откинувшись на спину, минуты три не шевелилась. Я оторопел, не знал, как себя вести. С одной стороны, то, что было, нас сблизило, а с другой — наркоманы убили отца, и совсем свежий пример со студентом...
Тем временем пришла Гуля, напарница Галины. Прибрала в купе, унесла посуду и бутылки. Ванда села, покрутила головой, нашла парик, надела. В дверь постучали. Ванда встала. Дверь открылась — это была Гуля. Она улыбнулась, сказала: «Здрасте» — и они ушли. Я ещё немного посидел в трансе. Потом закурил и решил: будь что будет. И стал ждать, что будет.
Глава 3
А дальше было неплохо. Ванда с Гулей пришли и принесли всё, что нужно для большой пьянки. Три бутылки водки, две шампанского, полный пакет всякой вкуснятины и четыре пачки сигарет. Бутылки поставили под стол, содержимое пакета вывалили на стол. Ванда посмотрела на Гулю:
— Ну, ты всё поняла?
Гуля кивнула.
— Тогда жду попозже.
Пока проводниц не было, Ванда снова достала паспорт и протянула мне.
— Кстати, ты в каком месяце родился?
Я сказал, что в августе. Она захохотала:
— А я, смотри-смотри, девятого апреля! Так кто из нас сопля?! А сегодня какое число? Вот именно оно и есть. Так что, гуляем!!!
После обеда пришли Галя с Гулей, извинились. Принесли кой-какую посуду, стаканы. Женщины быстро сервировали столик. Торжество, больше похожее на пьянку, началось. Через полчаса пошли анекдоты с бородой, через час — матерные частушки, через полтора Ванда их выпроводила. Сама она держалась молодцом. Мы покурили, выпили, снова покурили, открыли окно, проветрили и залезли под одно одеяло греться. И за почти двое суток вставали только для того, чтобы попить, поесть и в туалет. Мы выключили радио. Мы почти не общались, не говорили о любви. Это была не любовь, а какая-то животная страсть до изнеможения. Два человека, свободные от обязанностей и условностей, волей случая получили возможность быть самими собой и были очень признательны этому случаю.
Иногда мы сидели друг против друга. Курили и молчали. Безо всякого смущения смотрели в открытые глаза друг друга. Мне даже показалось, что два таких разных характера не поссорились именно потому, что молчали.
Редкие остановки, монотонный стук колёс, проплывающие за окном пейзажи, очень приятное общество Ванды приводили меня в какое-то полугипнотическое состояние.
Стук в дверь. Вошла Галина Андреевна с сообщением о конце идиллии. Ванде через два часа выходить. Мы с тревогой посмотрели друг на друга. Нам, по крайней мере мне, казалось, что поезд и стук колёс будет вечно. Медленно пришло отрезвление. Ванда взяла полотенце и вышла. Вернулась с припухшими глазами. Села, пошмыгала носом, закурила. Взяла сумку, посмотрела на стол, позвала Галину. Та пришла, все следы помойки убрала, кроме спиртного и минералки. Ванда взяла бутылку, глотнула из горлышка, взяла сумку и выложила всё содержимое на столик. Вместе с дамскими принадлежностями выпали четыре пачки денег крупными купюрами. По тем временам — дурные деньги. Ванда спокойно сложила деньги, но не в сумку, а почему-то в пакет. Уже не стесняясь меня, сняла свой «Адидас», свернула и положила в пакет поверх денег.
Наверное, вид у меня был глупый, потому что она взяла бутылку, протянула мне:
— Глотни и не парься.
Я допил остатки, эффекта не было. Сходил в ресторан, принёс ещё одну бутылку. Сделал хороший глоток, закурил. Ванда красилась. По мере того как она красилась, она превращалась в ту даму из Иркутска. А на меня стала накатывать какая-то поганая тревога. Я ощущал её физически, откуда-то из живота. Схватил бутылку, но последовало властное:
— Поставь. А то не проводишь, а я хочу, чтобы проводил!
Я почему-то подчинился. Ванда натянула джинсы и всё остальное, взяла сумку, пакет, посмотрела на меня, взяла бутылку, глотнула:
— Пошли, Саша.
Я посмотрел на часы: до остановки ещё двадцать минут, но она уже вышла. Я вышел за ней. В тамбуре она обняла меня, запустила руки под футболку и затихла. Минут через пять, не отпуская меня, подняла голову и тихонько запела:
— Есть только миг, за него и держись, есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь.
Я поддержал её:
— А мы — две звезды, что сорвались и падаем.
Ванда немного помолчала, вздохнула:
— Насчёт тебя я не знаю, а я точно не звезда. Я, пожалуй, тяжёлая кедровая шишка. Я сорвалась с самой вершины и лечу, ударяясь о ветки, иголки, сучки, и падаю в мягкий тёплый мох. А мох — это мой родной дом, моя родная мамуля, мой родной брат. Они будут учить меня жизни... Я буду слушать их ворчание и лечить, чистить свою душу самогонкой и медовухой. Кстати, ты заметил, что я кокс больше не нюхала? А почему? Потому, дорогой мой Саша, его заменил мне ты! И ещё. Я не хочу, чтобы ты считал меня шлюхой.
Я молча притянул её к себе и закрыл рот долгим поцелуем. Ванда посмотрела мне в глаза:
— Спасибо. Убедительно! Во фокус, как будто исповедалась. Даже полегчало. Слушай, а почему ты мне ни на день рождения, ни на память ничего не подарил?
Я смущённо заметался, потом вынул сотню, но не оказалось ручки. Тут вышла Гуля с флажком — поезд останавливался. У Гули был фломастер. Я написал на купюре: «Дорогой моему сердцу Ванде на память». На другой стороне: «Не меняй, а то забудешь» — и расписался. Ванда взяла, прочитала и положила в карман, сказала:
— Спасибо.
И отвернулась к окну. Поезд замедлил ход и остановился. Мы вышли на перрон из широких досок. Ванда повернулась ко мне и вдруг с силой ткнулась головой мне в грудь. Резко повернулась и быстро пошла вдоль поезда. Гуля крикнула, что поезд стоит пять минут. Я стоял и смотрел на Ванду. В голове как заевшая пластинка звучало: «Я гляжу ей вслед, ничего в ней нет, а я всё гляжу, взгляд не отвожу». Ванда, не оглядываясь, подняла руку вверх, пошевелила ладонью в воздухе и ускорила шаг. Поезд тронулся. Я заскочил в тамбур, прошёл в купе. В голове всё так же звучала пластинка про то, что ничего в ней нет... Но, как впоследствии оказалось, в ней было. Но это потом...
А сейчас я сидел и тупо смотрел на бутылку, в ней было больше половины. Я взял её и впал в какой-то ступор. Было ощущение большой потери, ошибки. Пришла Галина, собрала бельё, матрас скатала, закинула на верхнюю полку. Чем добавила печали. Посмотрела на меня, вздохнула и вышла.
Вот говорят, что чужая душа — потёмки. Тут, похоже, и в своей-то не всегда разберёшься, что, зачем и почему. Содержимое бутылки пришлось как нельзя кстати. Когда оно кончилось, я закурил, окурок бросил в пустую бутылку, отвернулся к стенке и уснул.
Проснулся с чувством неопределённости. Посмотрел на пустую полку. Понял, что Ванды нет и не будет. Загрустил. Пришла Галина, предупредила, что через полтора часа будет моя станция. Выходило, что я проспал не меньше девяти часов. Я собрался, переоделся, сходил в ресторан, принёс ещё одну бутылку минералки. Сел за столик, уставился на пробегающую за окном тайгу, пил минералку и удивлялся самому себе. Как это я, дальнобойщик, материвший всех чертей с их куличками, материвший морозы, материвший дождь и грязь, материвший клопов и тараканов в придорожных гадюжниках, твёрдо уверовавший, что большинство людей в стране делятся на ментов и торгашей, и вот с таким багажом способен на какие-то душевные порывы и извивы.
Постепенно понял, что аналитик из меня никакой, и пытался себя убедить, что Ванда не больше чем эпизод в моей бродячей жизни. Получилось не очень. Зато я немного успокоился и стал думать, кто и как меня встретит.
P/S: Если зайдет-выложу дальше-не хочу простыни выкатывать нечитабельные
Это сообщение отредактировал Dmi3y55 - 30.12.2025 - 04:48
yaplakal.com