-5
(Из записок доктора Ватсона никогда не публиковавшихся — по просьбе Лондонского психиатрического общества)
Это был один из тех дней, когда Лондон стоял в киселе тумана, а Холмс — у окна, наигрывая на скрипке мотив, который, как он уверял, спасает мозг от скуки. Внезапно дверь отворилась, и в комнату вошёл человек, чья внешность значила всё — кроме уверенности. На нём был мятый костюм, воротник сбился набок, а глаза смотрели, будто их только что вытащили из книжного шкафа.
— Сядьте, — сказал Холмс, не поворачиваясь. — И не пытайтесь лгать: вы трижды ели фасоль с пастором, но ни разу не исповедовались.
— Что?.. — растерянно произнёс гость.
Холмс неторопливо повернулся:
— Вчера вы были в Мортлейке. Об этом говорит пыль на левом броге — характерная для дорожки у церковного сада.
На руке у вас следы фломастера — детского, зелёного. Это от мисс Джуди — внучки преподобного Миллса. Значит, вы сидели близко. На лацкане — пятно от томатного соуса, характерного для фасоли по-английски. Пятно свежее, но повторное — рядом два старых, выведенных не полностью. Это — минимум три обеда.
А теперь главное: в вашем голосе — неуверенность. Не от вины перед законом — а перед совестью. Пастор уговаривал вас исповедаться. Но вы — избегаете прямого контакта с религиозными практиками. Это видно по тому, как вы не дотронулись до серебряного распятия на каминной полке, хотя дважды на него посмотрели.
Холмс приблизился, глядя пристально.
— Так я и сказал: Вы трижды ели фасоль с пастором, но ни разу не исповедовались. Глубоко тревожная комбинация.
— Что? — снова произнёс гость.
— Молчите. Я не вас спрашиваю. Я спрашиваю — кактус.
Он подошёл ближе и уставился в лицо:
— У вас тонкие царапины на запястье — вертикальные, непараллельные. Это кактус. Декоративный, с длинными колючками. Вы не заметили его, когда поднимали упавший горшок. А упал он у женщины, у которой также умерла канарейка. Вы чувствуете вину. Внутри вас — гибель флоры и фауны.
— Я… я… — начал посетитель.
— Молчите. Я почти у цели. Вы — левша. Но в детстве старались стать правшой, потому что вас дразнили. Отсюда — расщепление. Пытались учить французский, но сдались на первом носовом звуке. До сих пор дрожите при фразе «bon sang». Прячете это, делая вид, что изучаете итальянский. Хотя на деле — ненавидите макароны. Это замещение. Опасное.
Холмс шагал по комнате. Я достал блокнот — привычка, как у врача на аутопсии.
— А теперь… решающая улика. — Он взял руку гостя. — Вы не ели картошку с марта.
Я вскинул бровь.
— Откуда…?
— Элементарно, Ватсон.
На коже — ни следа соляных микротрещин от чистки, под ногтями — нет крахмала. И главное — в бумажнике счёт за капусту. Капуста без картошки? Это не диета. Это — отказ от близости. Вы, сэр, не просто холостяк. Вы человек, переживший трагедию. В марте.
Гость побледнел.
— Как вы…?
— Погодите. Сейчас будет больно. Вы украли грушу в тринадцать. Вас поймала девочка с пирсингом. С тех пор вы не доверяете женщинам с проколотыми частями тела. Эта травма — ваш мотор. Вы пытались писать стихи. Я нашёл черновик.
Рифма: «О кактус мой, пронзай меня насквозь…» — незавершённая. Почему? Утюг. Кипячение. Быт победил поэзию. С тех пор вы носите рубашки, севшие в плечах.
Посетитель встал. Он был бледен, как забытый рояль.
— Я… пришёл узнать… где моя собака.
Холмс медленно выдохнул. Повернулся к окну.
— Она ушла.
— Куда?
— Туда, где не кипятят вдохновение.
— …Что?
— Вы не убили никого, сэр. Кроме себя. Того, кем могли бы стать. Теперь вы — человек, который ел фасоль, не исповедовался, боится гусей, не верит в ложки и считает носовые звуки угрозой национальной безопасности. И всё это началось… с груши. И кактуса.
Гость не сказал ни слова. Он просто вышел.
Я подошёл к Холмсу.
— Холмс… скажите честно. Он… опасен?
Холмс смотрел в пустоту.
— Пока нет. Но он вернётся. С утюгом. И с поэмой. И тогда — уже будет поздно.
На этом я положил конец сеансу.
yaplakal.com