28
Я рыл яму, перехватив бердыш за топорище двумя руками и налегая сапогом на нижний выступ лезвия. Или правильно писать «бердышище», а не «топорище»? Шапка с лисьей опушкой постоянно сползала на глаза, и я, в конце концов, уронил её на землю, благо шёл последний день октября, был он пасмурным, и грязь, прихваченная крепким ночным морозцем, так и не оттаяла. Сейчас бы лопату сюда, хоть бы и деревянную… Но лопаты нет, а казённая пищаль как орудие землекопа ещё похуже бердыша будет, так что нечего, улыбаемся и машем, машем и улыбаемся! Боярин сказал зарыть, значит зарыть. Вот зачем такой замухрышке могила в косую сажень глубиной? Кол в грудину вколотили, пошто?..
А девка ничего так себе, симпатичная была. Чем-то, видать, не угодила боярыне, - и порешили её. Спешить надо, вечереет уже...
Лежала она рядышком, завёрнутая в дерюжину, и выглядела, честно говоря, не то чтобы очень мёртвой. Скорее, как будто уснула после тяжёлого дня, полного нелепых приключений. Звали её, если я не путаю, Машкой, и была она не то прачкой, не то подёнщицей на боярской кухне. А вина её, если верить дворовым сплетням, была поистине чудовищна.
Всё началось с того, что в прошлую пятницу боярыня, особа с тяжелым характером и тремя подбородками, заказала на ужин грибного супчика. Не просто супчика, а такого, чтобы «душа в рай просилась». Машка, получившая на кухне повышение от чистки картофеля до ответственной должности «поварёшкиной подручной», с энтузиазмом взялась за дело. Грибы, понятное дело, собирала сама. И, как водится, нарвала не только опят, но и парочку таких, от которых душа в рай просится напрямую, минуя все промежуточные инстанции и без права обратного вызова.
Ужин, по рассказам свидетелей, получился незабываемым. Боярин после второй ложки начал декламировать стихи на языке, который, как он утверждал, был древне-венерианским, но очень напоминал звуки, издаваемые застреленной свиньёй. Боярыня же, напротив, увидела в углу печи маленького розового бесёнка и пыталась договориться с ним о скидке на новую шубу. В общем, обычная боярская трапеза.
Машку, разумеется, сразу повязали. На суде, который длился ровно полторы минуты, ей было предъявлено обвинение в «порче боярского разума через желудок» — статья похуже, чем колдовство. Девка, надо отдать ей должное, держалась молодцом. На вопрос «Признаёте ли свою вину?» она, почесав затылок, простодушно ответила: «Так а чё признавать-то? Грибы они и на Венере грибы. Кому-то стихи, кому-то бесёнок. Это у кого какая фантазия».
Этой репликой она, сама того не ведая, подписала себе приговор. Боярыня, чья фантазия после ужина ограничивалась розовыми бесёнками, пришла в ярость от намёка на отсутствие оной. «В кол её! — просипела она. — И чтоб могила глубже была! Чтобы её дух, пардон, грибной, до нас не долетал!»
Вот так я, Сергей Петров, выпускник Московского авиационного, и оказался главным по противогрибковой безопасности боярской усадьбы. Копал и размышлял о нелепости бытия. С одной стороны, конечно, дикость. С другой — понимал я боярыню. Попробуй-ка поешь супчика, после которого тебе вместо десерта является бесёнок со скидочным купоном. Сомнительное удовольствие.
Внезапно мои размышления прервал шорох. Я обернулся. К могиле подходил знакомый тощий мужичок в рваном кафтане. Это был Степка, наш бортинженер Стивен Ковальски. В руках он нёс берестяной туесок.
— Ну что, Петрович, — вздохнул он, присаживаясь на корточки и бросая сочувственный взгляд на завёрнутый в дерюгу комок. — Готовишь последнее пристанище для жертвы кулинарного террора?
— Ага, — буркнул я, в очередной раз вонзая бердыш в землю. — Только вот грунт промёрз, как характер боярыни после того ужина. Никак.
— Зато я тебе гостинец принёс, — Стивен протянул туесок. — Держи.
Я открыл его. Внутри лежало с полдюжины пирожков.
— Это что? — удивился я. — Поминальная трапеза?
— Можно и так сказать, — хитро подмигнул Стивен. — Пирожки с грибами. Лично наша Машка, покойница, в прошлую среду пекла. Я их из погреба умыкнул, пока все морду воротили. Думал, страшное колдовство, а они, оказывается, очень даже ничего. Съешь, силы прибавят.
Я посмотрел на пирожки, потом на «покойницу», потом снова на пирожки. Логика венерианского бытия начинала напоминать мне петлю Мебиуса.
— Стив, — осторожно сказал я. — Ты же понимаешь, что нас сейчас могут пришить к этой же дерюге за соучастие в отравлении? Сначала она, потом мы. Будем валяться рядком, как три сардельки.
— Расслабься, — отмахнулся Стивен, уже уплетая второй пирожок. — Я Антону нашему, медику, один отнёс. Тот посмотрел, понюхал, говорит — обычные псилоцибиновые, для местной биоты безвредные, просто слабый галлюциноген. Нашим, говорит, тем более пофиг, у нас от таблеток от давления печень не так реагирует. Так что ешь, не бойся.
Я скептически покосился на пирожок, но желудок, не видевший нормальной еды с позавчерашнего дня, настойчиво заурчал. Я осторожно откусил. И правда — вкусно. Грибы как грибы.
— Ну что? — поинтересовался Стивен. — Бесёнки не являются?
— Пока нет, — сказал я, доедая пирожок. — Но я ещё не закончил.
В этот момент из-за дерюги донёсся тихий стон. Мы с Стивеном переглянулись. Ещё один стон, уже чуть громче. Потом отрывистое: «Ой, голова...»
Стивен, не долго думая, дёрнул за край дерюги. Оттуда показалось бледное, но живое лицо Машки. Она медленно открыла глаза, поморгала и уставилась на нас.
— Вы кто такие? — просипела она. — И где это я?
— Мы, — сказал Стивен с полным ртом, — твои спасители. А ты, дорогая, на том свете. Ну, почти.
Машка с трудом села, потирая виски.
— Ох, батюшки... А я-то думаю, чего это мне такие сны снились. Будто боярин стихи читает, да на свинячьем языке...
— Это тебе не снилось, — мрадно констатировал я. — И за эти стихи тебе, милая, кол в грудь вбили. Для верности.
Машка ощупала себя. На её посконной рубахе красовалась аккуратная дырка, но под ней не было ни раны, ни крови.
— Как же так? — удивилась она. — Я живая?
— Ты, — пояснил Стивен, — жертва русского авосья. Дружинник-исполнитель, мужик, видать, был не промах. Целил точно в сердце. Но, видимо, твоё сердце от волнения в пятки ушло, и он промахнулся, попав ровно в межрёберные мышцы. Ты потеряла сознание от болевого шока, все решили, что кондрашка пришла. А наш местный гений, — он кивнул на меня, — уже почти выкопал тебе персональные апартаменты.
Машка смотрела на нас, медленно соображая. Потом её взгляд упал на пирожок в руке Стивена.
— А это... мои? — спросила она с пробуждающимся интересом.
— Твои, — подтвердил Стивен. — Очень вкусные. Поздравляю, ты создала первое на Венере психоактивное блюдо высокой кухни.
В этот момент с другого конца усадьбы донёсся истошный крик боярыни: «Петро!!! Скоро ли ты зароешь эту отравительницу?! Я хочу спать, а мне опять этот розовый бесёнок с купонами является!»
Мы втроем переглянулись. Ситуация, и без того абсурдная, приобрела совершенно анекдотический оборот.
— Знаешь что, Маш, — сказал Стивен, протягивая девушке пирожок. — У меня есть ощущение, что твои кулинарные таланты ещё принесут нам всем немалую пользу. Как ты смотришь на то, чтобы официально умереть, а неофициально — стать личным поваром для группы «небесных пришельцев»? У нас на корабле консервы уже второй год на завтрак, обед и ужин.
Машка задумалась на секунду, потом решительно откусила пирожок.
— А с бесёнком вы договориться сможете? — спросила она с полным ртом. — А то он, падла, настырный. Всё какую-то шубу казённую просит.
yaplakal.com