8


Всё как будто бы на месте. Тот же свет.
Тот же маршрут от спальни до плиты.
Тот же экран, тот же палец, скользящий по стеклу,
выполняющий те же жесты для новых уведомлений.
Но что-то щёлкнуло. Как тихий сбой в питании,
когда лампочка на миг моргает, но не гаснет,
и потом всё вроде бы как прежде, только знаешь —
что-то в сети не так. Какая-то просадка напряжения.
Я ставлю чашку на стол. Не в ту точку.
На полсантиметра левее, чем всегда.
И этот промах отдаётся в висках лёгким гулом,
будто сместилась ось, на которой держался день.
Я открываю окно. И воздух входит тот же —
с пыльцой, с выхлопом, с остывшим запахом ночи.
Но он ложится на кожу иначе. Не охлаждением,
а намёком. Как будто это не воздух, а страница,
которую кто-то перелистнул, не дав дочитать.
Ничего не случилось. И всё-таки...
Повинуясь старой схеме, старой прошивке,
я оборачиваюсь к пустому креслу
и кричу в соседнюю комнату, туда, где всегда пахло пайкой и старыми книгами:
«Па, посмотри! Что-то глючит...»
И тут —
в дверном проёме возникает мать.
Её лицо — это новый, незнакомый интерфейс.
И голос её тихий, ровный, как линия на кардиограмме
после того, как всё кончилось.
«Ты чего его зовёшь? — говорит она, и слова застревают в воздухе, как пыль.
— Его же не стало. На прошлой неделе. Мы же тебе говорили.»
Тишина.
Мелодия, которую я слушал тысячу раз,
звучит не на пол-тона ниже.
Она больше не звучит.
Всё, что есть — это пропасть. Глухая, бездонная.
И в ней тонет вопрос, который я только что задал пустоте.
И я ещё не знаю, что это — конец.
Я ещё не знаю, что это — начало.
Я только чувствую, как тихо, беззвучно,
где-то в фундаменте,
отключился один алгоритм. И молча,
запустился какой-то другой. Совсем другой.
И первый его вопрос ко мне:
«Как ты будешь жить в мире,
где слово "папа"
больше не находит ответа?»