8
— На этом диване застрелился Маяковский, — заявил мне Кипягин, указывая на что-то, стоящее в углу гостиной под белым чехлом.
Я выразил сомнение в этой информации. Впрочем, не вполне уверенно. Кипягин достал фотографию мёртвого Маяковского, потом снял чехол с дивана.
— Вот смотри. Точь-в-точь. Видишь, дырка в подлокотнике? От папиросы, наверное. Представляешь масштаб личности этой дыры! Я как увидел в антикварном на Горького, то сразу решил — куплю. Там ещё и пятна крови есть И след от пули..
Я закурил и долго рассматривал диван. Никаких особых чувств он во мне не вызвал. Да я и не сомневался, что Кипягина в антикварном надули — впарили такой же, похожий. А вместо крови полили томатным соком.
— И что ты будешь с ним делать? — осторожно спросил я.
— Как что? Спать! — восторженно заявил Кипягин.
— С духом Маяковского? — съязвил я.
— Да. И что тут такого? Ты представляешь, какие стихи могут прийти в голову после ночи на таком диване!
— Представляю, — ответил я. — Тебе остаётся купить ружьё, из которого застрелился Хемингуэй, и крюк, на котором повесился Есенин.
— Дурак, — сказал Кипягин.
Я не обиделся. Кто меня в последнее время так не называл. Кипягин плеснул себе и мне водки.
— Ты только подумай: кабак, полумрак, девушка. Мы танцуем, тесно прижавшись друг к другу. Я приглашаю её к себе. Провести ночь любви на диване, на котором застрелился великий поэт. Разве она сможет мне отказать?
— Никогда в жизни, — сказал я. И процитировал по памяти:
«Грудой дел, суматохой явлений
День отошёл, постепенно стемнев.
Двое в комнате. Я и Ленин».
Кипягин почесал затылок:
— Вот Ленин тут будет лишним. Зачем нам с девушкой ещё и Ленин? А Маяковский — мой любимый поэт. Особенно это... — Кипягин выпил, встал посреди комнаты, сунул зачем-то руку за пазуху и гордо продекламировал:
— «Вы помните, вы всё, конечно, помните,
Как я стоял, приблизившись к стене.
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое в лицо кидали мне».
Я не стал говорить Кипягину, что это стихи Есенина. Подошёл к дивану. Осторожно присел.
«А вдруг это действительно тот диван, — подумал я. — Вдруг именно на нём Владимир Владимирович осознал всю никчёмность нашего бытия. Всю бессмысленность существования в этом никчёмном мире, который несётся по Вселенной по никому непонятной траектории».
— Продай мне его, — сказал я Кипягину. — Только в рассрочку, лет на десять. За десять лет как-нибудь выкуплю.
Но Кипягин только покачал головой. Я выпил на посошок и ушёл. Через месяц узнал, что квартира Кипягина сгорела, а сам он лежит в больнице. Купил три гвоздики и бутылку, пришёл к нему в палату. Кипягин лежал весь забинтованный — видны были только глаза, рот и кусок уха.
— Что случилось? — спрашиваю.
— Курила зараза. Та, с которой я в темноте танцевал и про Маяковского рассказывал, — отвечает мне рот Кипягина. — Мы лежали на диване как Софи Лорен и Марчелло Мастроянни в "Браке по-итальянски".А она взяла и кинула окурок в дыру. А там вата. Ну и полыхнуло.
Я положил гвоздики на Кипягина и сорвал зубами бескозырку с бутылки.
— Давай. За Маяковского. Ты согрелся в лучах его славы.
- Гвозди бы делать из этих людей. Крепче бы не было в мире гвоздей, - сказал мне рот Кипягина.
И я не стал ему ему говорить, что это стихи Николая Тихонова.
15.10.25
Дмитрий Зотиков
yaplakal.com