28
Эфир.КхххХХхх…
Привычный звук эфирных помех вытолкнул из чуткой полудрёмы.
Сразу засуетившись, будто и не спал, я по многолетней привычке сначала нащупал успокаивающую прохладу своего Гаусса и только потом огляделся, вспоминая, куда меня занесло.
Похоже на подвал, заваленный обломками плит и строительным мусором. Через узкий бетонный лаз, обрамлённый гнутой арматурой, сочился вечерний свет.
- Можно было ещё поспать, - проворчал я, понимая, однако, что разбужен не зря.
В ответ, Эфир дал вид тёмного лаза среди развалин. Виртуальная камера отъехала, и панораму заполнил бетонный хаос из наваленных в беспорядке плит и перекрытий. Масштабируясь, он превращался в обычный, ничем не выдающийся, сложившийся сам в себя человейник, в одну из сотен высоток разной степени разгромленности, образующих застывшие волны бетонного моря мёртвого города.
Когда город был жив, бетон не так бросался в глаза, был припрятан, скрыт за зеленью и фасадами. Но несколько лет назад душа города унеслась в небо густыми клубами дыма и пыли, бесстыдно обнажив переломанный, с редкими обрывками весёленькой плоти рекламных баннеров, бетонный остов, который выбеливает теперь, словно скелет в пустошах, солнце и радиация.
Сколько же железобетона, кирпича, керамогранита поднято из земного праха, чтобы снова стать прахом? Сколько сил потрачено, в тщетной надежде спрятать за толстыми стенами и герметичными стеклопакетами хрупкие жизни? Но нет стен такой толщины, которая спасёт от глупости и тщеславия.
Любой Карфаген будет разрушен, а руины его станут братской могилой тем, кто никогда не обуздает самую злую стихию вселенной – человеческую сущность.
Стихия эта во все времена сметала всё, что хоть на миг выкристаллизовалось из вечного хаоса и энтропии. Потому что от себя не спрячешься.
В конце концов, человек разрушит всё, что им построено, пощадив, может быть, лишь вечные пирамиды, да и то, потому, что они изначально - могилы.
Тем временем, картинка перед моим внутренним взором дополнилась сначала зелёным треугольником, пометившим мой невидимый с высоты лаз, а затем, пискнув тревожным зуммером, красной точкой. Над протянувшейся от красной точки к зелёному треугольнику пунктирной линией побежали цифры.
456,2 метров.
455,9 метров.
455,4 метров.
Точка приближалась. Дав это понять, Эфир наехал на пульсирующий красный пунсон, и я разглядел четырёхногого железного паучка, карабкающегося по руинам.
- С-с-с-сабака!
Несправедливо было называть этого правнучатого ублюдка шаткой безголовой роботизированной животины от BostonDynamics ни собакой, ни сабакой, с ударением на первое «а», как мы привыкли. Собаки хорошие, и вообще друзья человека. А эта скрытная злобная мерзкая тварь, с широким спектром поражающего воздействия, даже сколопендрой зваться недостойна.
Но, что придумано всемером – не вырубишь штык-ножом, а предупреждён – значит вооружён.
- А лучше всего и предупреждён, и вооружён… - пробормотал я, пристраивая винтовку на выгнутой, будто специально для цевья Гаусса, арматурине.
Проверив батарейку и шипы, я прицелился в голубеющий в обрамлении железных кружев клочок неба.
Гадина двигалась даже быстрее, чем казалось на проекции Эфира. Через три минуты свет в лазе померк, и я нажал спуск. В дыре снова заголубело.
Я раздербанил тушку робопса и мой арсенал пополнился баллончиком с ОВ, которым мне некого было травить, шипами для Гаусса, патронами натовского калибра и, главное, тремя аккумуляторами. Идти приходилось ночами, солнечные панели болтались на рюкзаке бесполезным украшением. А батарейки, если прихолхозить адаптер, продлят жизнь и винтовке, и разогревалке консервов.
- Живём! Это ж твой подгон, очкарик? Очень, очень в тему! – полушёпотом возблагодарил я своего утёнка.
Меня никогда не смущало, что я разговариваю с уточкой для ванны - на безрыбье и утка талисман и духовный пастырь.
Обычно моя уточка гнездится на полке рядом с раскладушкой, но в патруле и поиске она всегда со мной.
Однажды, рыская по развалинам в поисках хабара, конечно речь не шла ни о еде, ни о патронах, ни об оружии, всё это добывается иначе, я перевернул заваленную кирпичным крошевом дверь, вдавленную в обломки акриловой ванны. В таких местах часто водится рыльно-мыльное.
Флакончики с шампунями и гелями были безнадёжно раздавлены, а их содержимое бесследно впиталось в жадную бетонную пыль, высохло за долгие годы. Нашёлся лишь почти полный тюбик зубной пасты и жёлтый утёнок для ванны.
Я поднял его и сдул пыль. В принявшем очертания руки резиновом крыле игрушка держала раскрытую книжку с зубчатыми строчками. К глазам утёнка была пририсована чёрная оправа квадратных очков. Тот, кто придумал эту игрушку, внимательно отнёсся к деталям – глазки утёнка были изображены нарочито крошечными, будто в очках были сильные минусовые линзы.
Утёнок глядел на мир растерянным взглядом. Такой бывает у близоруких людей в незнакомой обстановке.
Именно таким взглядом всегда смотрел на меня с фотоовала на обелиске мой отец. Он казалось, удивлялся и смущался, что судьба занесла его в этот тихий кладбищенский уголок.
Цвет и форма оправы на лице утёнка усиливали сходство. Я даже ощутил на мгновение знакомый запах и почти почувствовал вкус роговой оправы, когда, задумавшись, грызёшь дужку, как это делал отец.
Его смерть была катастрофической потерей, и я смирился с ней только через несколько лет, уже после ядерного удара. Отцу было бы куда больнее от осознания, что оставляет сына в радиоактивных руинах, вместо простого, понятного, зелёного мира.
Коротая полуголодные ночи в своём закутке, отгороженном фанерой от «комнат» других жильцов общины, я не заметил, как стал разговаривать с утёнком, делиться наболевшим и, порой, даже советоваться. Эти внутренние диалоги с… да нет, пожалуй, не с игрушкой, а с отцом, помогали мне порассуждать и успокоиться. Разделить эмоции и здравый смысл. Хоть кому-то довериться.
Пока не появился Эфир.
С Эфиром не поболтаешь – он скуп на слова. Но то, что ему можно доверять, я понял с первых минут знакомства.
Как и в день, когда нашёл утёнка, я без особой цели шарахался по руинам, надеясь отыскать что-то полезное.
Чтобы найти что-то полезное, почти всегда приходится поднять или перевернуть что-то бесполезное. Всё что валялось поверху, за шесть лет, минувших со дня «Д», рассыпалось от солнца и мороза, сдуло и смыло в щели, прибрали чьи-то руки-загребуки.
Тем страннее было найти нечто, лежащее на почти целой плите, а не под ней. Штука была похожа на беспроводной наушник. Раньше у меня были такие, цепляющиеся по блютусу к телефону, с сенсорным управлением на корпусе.
Наушником эта штука и оказалась. Я взял его в руку и собирался разглядеть поближе и выбросить – останься в нём хоть капля блютуса, ему всё равно не к чему было бы коннектиться. Вдруг наушник ожил, издав короткую, но явную вибрацию.
Выдрессированный вечным страхом, я отшвырнул наушник, будто живого скорпиона.
Но, хоть опыт последних лет и трубил, что непонятное лучше оставить в покое, любопытство взяло верх. Я уговорил себя, что только гляну, да и всё тут. Что она мне сделает, такая малявка?
Я долго и муторно выковыривал наушник из бетонного месива, и мне пришлось-таки снова коснуться его - подцепить кончиками пальцев, чтобы достать из узкой щели.
Наушник стоически, в полной тишине и неподвижности вытерпел спасательную операцию, и снова коротко бзыкнул вибрацией, лишь оказавшись на моей ладони.
Непонятная штука не оторвала мне руку, и я, против всех правил, естественных для существа, пережившего ядерную войну и воюющего с её кошмарными порождениями, обтёр мягкий вкладыш о штанину и сунул наушник в ухо.
Услышав шум радиопомех в наушнике, я решил что брежу. Наушник будто специально подбросили или потеряли на обжитой и охраняемой территории разрушенного ЖК «Радуга», в руинах которого обосновалась наша община. Даже куда более основательные многотонные промышленные аккумуляторы без подзарядки растеряли к этому времени свою энергию.
- Кто и где тебя заряжал, малявка? – спросил я, вслушиваясь в звук помех.
Шипение тут же прекратилось, и я услышал переговоры наших ребят, находящихся в патруле.
Вот так номер! Считалось, что радиопереговоры патруля и дальней разведки надёжно зашифрованы. Я хотел было, как положено, доложить о находке, но решил, что это можно сделать и попозже. Игрушку неизбежно заберут, а мне в руки так давно не попадалось ничего интересного.
Ну кому я сделаю хуже, если послушаю и без того не секретные в нашем общем кругу переговоры? О том, что это, возможно, шпионский девайс, потерянный кем-то чужим, я не подумал.
Надвинув на уши шапку, я повернул к дому, чтобы хорошенько разглядеть вещицу в своём закутке. Но не сделал я и пары десятков шагов, как в голове сверкнула поразившая меня своей яркостью и реалистичностью картинка. Наш патруль, вроде бы я даже узнал Худого и Зяблика, спокойно двигается по расчищенному «проспекту», а в полукилометре от них, прямо по маршруту патрулирования, в развалинах панельки методично окапывается электромеханическая зверюга.
Галлюцинациями я никогда не страдал, и сложить два и два – близость непонятной чужой штуки к голове и вспыхивание в ней картинок – не составило труда.
Убеждать ребят на КПшке тоже не пришлось – такие эмоции не сыграть, да и не шутят с такими вещами.
Пацанов, ими действительно оказались Зяблик и Худой, тормознули по радио и выслали им подмогу.
Робота нашли и грохнули точно там, где указал я, а точнее наушник. А через час я уже пережил предсказуемое горе от изъятия своей новой волшебной игрушки и неожиданное счастье от её возвращения.
Эфир, так я назвал нового друга за манеру привлекать внимание коротким эфирным треском, не пожелал взаимодействовать ни с кем, кроме меня.
Мы быстро стали друзьями.
Эфир предупреждал и о рейдах одиночных терминаторов и о массированных набегах сабак, показал несколько камер, не пойманных нашими детекторами и до зуда в ухе пищал, учуяв краб-мину.
Жить стало немного спокойнее, но ненадолго.
Едва мы привыкли друг к другу, примерно через месяц после того как я его нашёл, во вспышках картинок Эфира стал появляться красный рубильник, спрятанный в полумраке какого-то технического помещения.
Сначала вспыхивала картинка с нашим ЖК, будто я вижу его со стороны. На следующей картинке ракурс менялся, словно невидимая камера зависла над моей головой, снимая строго вниз. Следовавший потом калейдоскоп картинок вызывал ощущение быстрого взлёта – камера перемещалась всё выше и выше, пока наша «Радуга» не становилась похожа на одну из клеточек в огромной тетради мёртвого города. Детали терялись, оставляя лишь сетку кварталов и улиц, так что город казался картой.
Зелёным были подсвечены наша база и базы других общин, таких же, как мы бедолаг, скорее товарищей по несчастью, чем конкурентов.
Вообще, предсказанное футурологами и фантастами жёсткое мочилово за еду и патроны, не возникло ни в одном из известных мне сообществ, ни между ними. Беда была слишком велика, а мы перед её лицом слишком малочисленны и человечны, чтобы множить её убийствами себе подобных.
Хватало неорганической шушеры, посягающей на наши жизни.
По слухам, сразу после ядерных зарядов, баллистические ракеты понесли на вражескую территорию – их ракеты на нашу, наши – к ним, капсулы с дронами, нужными для того, чтобы окончательно зачистить военные части, штабы, центры принятия решений от любой разумной жизни. Чтобы исключить возможность сопротивления или ответного удара.
Действовали дроны в режиме свободной охоты, автономно и дьявольски квазиразумно. Похоже, как-то самовоспроизводились или, как минимум, ремонтировались. Лишённые информации, мы были готовы поверить во что угодно, будто древние люди, верившие, что мыши и вши самозарождаются от грязи.
Так или иначе, железяк было слишком много, а их совместные операции были неплохо продуманы и скоординированы. Спасало лишь то, что это были не очень прочные и не слишком ловкие механизмы, хоть и оснащённые убийственным арсеналом. Их электронное зрение, слух, восприятие, нечеловеческая реакция и огневая мощь компенсировали неуклюжесть. Дроны были опасным и, видимо, бесконечным противником. По крайней мере, по сведениям десятка соседних общин, никто пока не слышал о территории свободной от дронов.
Из-за них нечего было и мечтать наладить нормальные связи между общинами, освоить загородные площади для теплиц и ферм. Мы были заперты в небольших анклавах, и влачили полуголодное полувоенное существование, добивая запасы похороненного в руинах миллионика.
Мы надеялись когда-нибудь перебить железяк, но когда на эфировской карте густыми высыпаниями появлялись колючие красные точки, обозначавшие скопления железных монстров, меня охватывало чувство близкое к отчаянию.
Если они договорятся и решат уничтожить нас поодиночке, то ни одно из сообществ не сможет ничего им противопоставить. Не хватит ни стрелков, ни патронов, ни здоровья. А с учётом уже начавшейся кооперации дронов, их суперскоординированная операция – вопрос времени.
Эфир, показав карту города с высоты, перемещал фокус куда-то глубоко в промзону, где и в мирное-то время людей было не густо, а теперь был реликтовый заповедник роботов.
Камера наезжала на карту, быстро приближаясь к почти уцелевшему ангару, в глубине которого, среди неподвижной ржавеющей техники мирного назначения, притаился покорёженный оранжевый металлический конус, похожий на боеголовку сверхтяжёлой ракеты.
В нём, почти у самого раструба, в окружении нескольких десятков зелёных и красных индикаторов, на чёрной эбонитовой панели выпирал, перевитый проволочками пломб, накрытый прозрачным пластиковым пузырём, красный рубильник.
Эфир задерживал моё внимание на этом рубильнике, а потом демонстрировал, что будет, если им воспользоваться.
Красные точки на карте начинали исчезать. Волной, расходящейся от рубильника по всё расширяющейся окружности, точки гасли, сливаясь с ночным пейзажем, пока не исчезали все до единой.
Камера наезжала на место, где когда-то светилась такая точка, и я видел терминатора рухнувшего в пыль, будто отключение застало его на полушаге. Ракурс переезжал обратно к ракетному конусу с рубильником. Сдёрнутый рубильник виднелся на заднем плане и слегка не в фокусе, а на переднем лежал мой наушник.
По тому, как одиноко он лежал, по ракурсу и фону, по слою пыли, который лёг на наушник, становилось понятно, что вместе со всей злобной электромеханической фауной погибнет и он.
Эфир жертвовал собой ради нас.
Я был уверен, что его подбросили наши, где бы они ни находились. Может из будущего, как в Терминаторе.
Конечно, он делает это потому, что для этого и создан. Скорее всего, его машинная мораль – в том, Эфир достаточно разумен, чтобы иметь мораль лично я не сомневался – построена по принципу Бусидо, где не исполнить долг, куда хуже, чем умереть.
Но мне всё равно было очень жаль терять друга, и в разговорах с жёлтым утёнком я часто спрашивал - нельзя ли как-то иначе? Почти заклинал – пусть он не умрёт, пусть он работает на другой частоте и выживет. Пусть Эфир останется со мной.
Взгляд талисмана был ободряющим – всё будет хорошо…
Эфир ни разу не обманул нас и не подвёл, и вопрос, идти ли к рубильнику, не стоял. Конечно, идти!
Старшие раз за разом собирали экспедицию то из шести человек, то из трёх, то из двоих, с моим, ясен пень, обязательным участием. Но Эфир молчал, никак не реагируя на подготовку к операции. Командование решило, что ещё не время, что Эфир просто заранее готовит нас к миссии, которую мы выполним позже. И мы ждали его сигнала, пока однажды не подошла моя очередь идти в патруль.
Перец, мой напарник в предстоящем патруле, подотстал и из ворот нашей базы я вышел один. Стоило мне пройти первые тридцать метров, как передо мной в дополненной реальности засветился пунктир указывающий дорогу в сторону от маршрута патрулирования. Потом появилась знакомая картинка с красным рубильником, и снова возник пунктир.
Я сделал пару неуверенных шагов в указанном направлении, но тут меня нагнал Перец, и пунктир исчез.
Не догадаться, что Эфир поведёт только меня одного, было невозможно.
Я обобрал Перца, лишив его боекомплекта и съедобного НЗ, пожал ему руку, шепнул, чтоб остальные не волновались – с Эфиром я не пропаду. Ещё попросил не дёргать меня в радиоэфире, чтобы не спалиться перед железяками.
Я уходил, потому что верил Эфиру. Так надо.
Ни с кем не попрощавшись, не согласовав операцию, авантюрно и экспромтом, пока не угасла решимость, я зашагал по своей дороге из жёлтого кирпича, то ли за умом, которого мне похоже не хватало, то ли за храбростью, которая почти покинула меня в ту минуту, то ли с мольбой вернуть меня поскорее домой.
Железный же мой спутник (на самом деле пластмассовый, но кто здесь придирается к мелочам?) шёл туда явно за сердцем, которого точно не было у Эфира, тащившего меня в опасную авантюру одного, если не считать его самого, сидящего в тёплом безопасном ухе.
Дорога из жёлтого кирпича состояла всё из тех же серых бетонно-кирпичных завалов, и двигался я небыстро. По моим прикидкам, путь до промзоны должен был занять пару суток, если двигаться только ночью и в сумерках. Особого смысла в этом не было – роботы, скорее всего, видят одинаково и днём и ночью. Но мне было страшно, и я решил слушать свой внутренний голос и утёнка, а не бессердечную логику.
И вот, первая же днёвка закончилась тем, что меня выследила сабака. Куда ж в таком путешествии без Тотошки, чёрт бы его побрал? Но нет худа без добра – без допкомплекта батареек, возможно, пришлось бы поворачивать домой.
Именно тогда я подумал, только ли Эфир жертвует собой? Может быть я не счастливчик, а агнец на заклании - неизбежная жертва безнадёжного предприятия? Может я один потому, что неразумно тратить сразу все человеческие ресурсы? Сколько рыцарей прошло этой дорогой доблести? Сколько избранных отправилось за ГЭККом, и не вернулось? Сколько гонцов с платиновой фишкой сгинуло на пустошах, так и не войдя в прохладные чертоги казино «Лаки 38»?
Впрочем, я думал об этом без страха и без ожидания реального подвоха. Скорее теоретизировал или даже нагонял романтики. Это же мой Эфир! Разве может он предать или использовать втёмную? Просто есть пути, которые можно пройти только в одиночку.
Так оно собственно и было.
Следуя чётким и чутким указаниям Эфира, я то бежал, то крался, то по часу вжимался в кирпичное крошево, боясь пошевелиться. В начале вторых суток пути мы прошмыгнули мимо целого поля замерших, будто бы заряжающихся железяк. Тысячи и тысячи терминаторов, сабак, краббов, танкеток, стрекоз и бог знает кого ещё. Я и думать не хотел, через какие охранные периметры, и какими ухищрениями тащил меня Эфир.
Я чувствовал себя героем дурацкой литРПГшки.
Жанр этот я презирал, хоть и почитывал от скуки. Зато теперь, представляя себя героем постапокалиптической саги, ощущал прилив уверенности – на моей памяти в этом наивном жанре ещё ни один главный герой не избежал хэппи-энда. В том, что я - он и есть, я не сомневался. Это ведь у меня самый важный уникальный артефакт игры? Чем Эфир не Экскалибур, а жёлтый резиновый утёнок – не Мерлин?
Мысли эти лезли в голову от того, что предельно напрягая мышцы, я совершенно не включал мозг. Эфир думал за меня. Выбирал путь. Решал, что я устал и должен отдохнуть. Был не только моими глазами, а моей наблюдательностью. Не только ушами, а предусмотрительностью и осторожностью.
Паркур закончился внезапно. Осторожно вывернув из-за очередного бетонного валуна, я проследил взглядом за пунктиром дополненной реальности, который указывал мне путь. Он вёл к неприметному мятому ангару из гофрированной оцинковки. Я не узнал его с этого ракурса, и Эфир для верности подсветил его красным и несколько раз мигнул подсветкой для совсем уж тупых членов команды.
Пунктир, не обращая внимания на приоткрытые ворота ангара, огибал его на безопасном расстоянии и исчезал с тыльной стороны. Там оказался лаз, ведущий через отогнутый край железной обшивки. Мне показалось, что лаз проделали ещё по мирняку, чтобы что-то тырить. Он зарос мутировавшей, гипертрофированно огромной - в полтора моих роста, сероватой крапивой.
Внутри всё оказалось так, как показывал Эфир. На полу из квадратной тротуарной плитки, заляпанной мазутом, в беспорядке, едва видимые во мраке, слегка разбавленном слабеньким светом из заросших многолетней грязью окон, стояли покрытые пылью штуки, похожие то ли на холодильные агрегаты, то ли на вентоборудование. Я хотел было встать и оглядеться, но Эфир придавил меня к полу высветившимся во всё поле зрения сигналом STOP, и я с изумлением стал наблюдать, как на пути к конусу с рубильником, там где раньше ни черта не было видно, прорисовывается сетка лазерной сигнализации.
Для придания реалистичности, Эфир нарисовал даже рой пылинок, кружащихся в ареоле каждого прорисованного в дополненной реальности флуоресцентно-красным, а на самом деле, невидимого лазерного луча.
Скептически оценивая всякие шпионские фильмы, я всегда недоумевал, почему бы людям, стерегущим свои секреты, не пустить сплошную непроницаемую сетку лазеров, чтобы очередной Том Круз просто не пролез сквозь мелкие ячейки?
Как бы то ни было, сценаристы этих фильмов, похоже, руководствовались теми же соображениями, что и воображаемый автор моего литРПГ. Между лучами вполне можно было проскользнуть без особой спецподготовки.
Сбросив рюкзак, но не расставаясь с оружием, я перешагнул через первые три и, пригнувшись, пробрался под четвёртым. Чтобы пройти следующий, косо уходящий в пол луч, мне пришлось встать на карачки. Мне показалось, что я подстраховался, пригнувшись достаточно низко, но вывернув шею, чтобы заглянуть за спину, я застал момент, когда уголок приклада моего Гаусса прервал на миг тонкую красную нить.
Я оцепенел, но мой помощник действовал.
Не знаю уж, в какие глубины моей психики забрался Эфир, но стробоскопическая фиолетовая вспышка «RUN» возымела адреналиновый эффект, подбросив меня, без лишних размышлений и сомнений, навстречу красному рубильнику.
Разрывая грудью финишные ленточки лазерной сигнализации, ничуть о них больше не беспокоясь, я прыгнул к цели, походя разбив локтем прозрачный защитный колпак.
Всё то время, когда мы одну за другой снаряжали экспедиции, не понимая, что Эфир зовёт только меня одного, я представлял этот момент. И потом, пока бежал, прыгал, полз к рубильнику и, особенно, когда лежал мордой в пыль, я представлял себе минуту прощания с Эфиром. Как я медленно опускаю рубильник, и на виртуальном экране Эфира гаснут, одна за другой, строчки кода, как во втором Терминаторе.
Красиво конечно, но только вот интерфейс Эфира никогда не выглядел, как в моих фантазиях. Интерфейса и вообще-то не было. Просто вспышки указаний, подсказок, предостережений. Молчаливая поддержка.
В реальности на сопли просто не осталось времени.
Снеся защитный колпак и падая, я потянул за собой рубильник в тот самый момент, когда гофрированную оболочку ангара вспороли, кажется, со всех сторон сразу все виды поражающих элементов.
Красная прорисовка лазерной сигнализации мгновенно сменилась параллельными полосками серенького рассвета ворвавшегося в ангар через дыры от крупнокалиберных пуль, гаусс-шипов и мини ракет.
Лишь спустя несколько секунд я понял, почему залп был таким коротким и куда делись лазеры. Я их выключил!
Я! Их! ВСЕХ! Выключил!
И роботов, и турели, и сигнализацию.
Вот и всё.
Эфира я, кажется, потерял, но перед глазами и без того стояла та картинка с гаснущими расходящейся волной индикаторами и дохлыми роботами.
На меня навалилась страшная усталость, копившаяся, кажется, не с начала похода, а с самого начала войны.
Лёжа на спине, я огляделся и увидел в пыли выпавший наушник. Неживой. Целый, но будто выброшенный за ненадобностью. Устройство, в котором не угадывается и искорка жизни.
А я всё ещё верил в чудо.
Перекатившись на бок, я протянул руку, чтобы взять его, но почувствовал что-то неладное.
Я вдруг стал терять экипировку, слой за слоем, как пересохшая луковица. Сначала на пол сползла передняя часть моего броника. За ним распахнулась, хоть и не должна была, застёгнутая наглухо тактическая куртка.
А следом вдруг неудержимо распахнулось и всё моё естество.
Из вспоротого живота на пыльный пол ангара, на мазутные кляксы, непристойно полезла влажно склизкая масса моих сизо-розовых внутренностей.
В тот момент, когда я в падении отчаянно тянул на себя рубильник, а робофауна палила в меня из всего, до чего могла дотянуться, шальной осколок, влетевший под нижний край бронежилета, вскрыл меня от паха до рёбер, словно плюшевого мишку.
Я в недоумении смотрел, как то, что ещё недавно было мной, вываливается на пол и окружающий мир вдруг отдалился и сделался нереально чётким, будто я, как в детстве, примерил отцовские очки.
Боли я не чувствовал. Только ледяной холод.
В полумраке ангара вспыхнули яркие буквы «WIN!».
Эфир, несмотря на то, что он умер и валялся в пыли в полутора метрах от меня, несмотря на то, что умирал и я, был со мной, и радовался победе.
Прописался ли он из своей железки в тонкие электрические схемы моего мозга, или это была милосердная галлюцинация умирающего сознания, отвлекающая меня от наблюдения за своим бесстыдно распахнутым внутренним миром – я не знал. Мне некогда было об этом думать.
Перед моим внутренним взором начали вспыхивать и гаснуть разрозненные картинки, которые, как паззлы сложились вдруг в осмысленное послание.
Я увидел, как раскручивается жёсткий диск запрятанной глубоко под землёй военной счётной машины. Как фотоны лазерной связи, возникнув в линзах передающего устройства, пронзают пространство, унося каждый бит моей памяти, записанный Эфиром, на маленький военный спутник.
Спутник расскажет мою историю потомкам, и они, потрудившись ради будущего, закинут в прошлое, на выбеленную солнцем плиту в бывшем ЖК «Радуга», маленький чёрный наушник.
Я хотел улыбнуться, но сил не хватило.
Калейдоскоп картинок прервался, и передо мной замерцали буквы - первое за всё время сообщение Эфира на русском языке. «Пойдём домой, Лёшка».
Я удивился тому, что Эфир знает моё имя.
Тому, что всё так здорово вышло, я не удивлялся, ведь героям литРПГ почти невозможно избежать хэппи-энда.
Это сообщение отредактировал йош - 17.08.2025 - 20:24
yaplakal.com