Мы в его годы сдавали бутылки в пункты приема стеклотары.
С грустью вспоминаю тот колорит, когда стоишь в очереди и вдыхаешь кислый запах. А приемщик был Свой человек в Гаване. Его знали все, и он всех знал. Бутылки проверял как виртуоз, проводя пальцем по горлышку.
Мы помню зимой увели у какой-то местной шпаны, взрослее нас вдвое, бутылки. Там несколько ящиков было, спрятали на заводе в снегу. Нас прессовали и ловили, но военную тайну не выдали. Потом сдали и закупились жевачками с лимонадом
А цветмет валялся под ногами, мы обычно брали прессованный кубик проволоки медной на заводе, и из него делали шалаши на деревьях. Шалаши спиливали жековцы, или сжигали враги из другого района. Мы строили новые.
Это потом, в начале девяностых бум пошел, и запас медной пушнины внезапно исчез. Раскурочили и сдали все в районе за год. Я глядел в пустые станки и прореженные свалки металлолома, с выдранными деталями и запчастями, и удивлялся - зачем люди так поступают, когда всю жизнь никому не требовалось. А потом вдруг оказалось, что это стоит денег и какие-то злодеи стали воровать все то, что никто не ценил.