Шел однажды по Арбату Александр Сергеич Пушкин
Огурец жевал соленый и, отрыгивая сыто,
Он плевал себе под ноги и сморкался как из пушки
В носовой платок вонючий, желтый весь от гайморита
А навстречу перся Гоголь с гоголевского бульвара
Весь немытый и патлатый носом хищно рассекает
Пушкин хвать его за патлы недалеко от пивбара:
"Это чой-то ты хипуешь? Это я не одобряю".
Тут Толстой идет навстречу в голове опилки, стружки
Жвачка, да бычки, да вата из гигиенических пакетов
"Вы с этой падлой разберитесь", - он кричит: "Товарищ Пушкин,
Я ведь кровь-то проливал, на фронте не за это."
Тут и Лермонтов шагает, при фуражке, мент наверно.
Он вынает свой револьвер и огромное полено
И кричит: "Моя-бы воля, я бы враз издал законы,
Чтоб таких стрелять на месте. От лица скажу военных.
Появился тут Тургенев, только что из-за границы.
Весь в фирме, с огромным кейсом и с монтаною на жопе.
"От таких", - кричит: "Житья нет в нашей доблестной столице
Вот такие пьют и курят, и Му-му такие топят."
Появился сонный Герцен, декабристы разбудили
Бей жидов кричит он громко и винтовкою махает.
Подкатил суровый Горький, при усах, в автомобиле.
Если враг, грит, не сдается, то его уничтожают.
Хулиганы, наркоманы, надо сдать их на леченье
Это Чехов разорался, даже очки запотели.
Тут ворвался Достоевский с топором и в наступленье
Как по кумполу замочит – только мозги полетели.
Подбежал народ россйиский: мишки, зинки, таньки, ваньки
Подключилися с оглоблями к общественному мненью
Вот те вечер, вот те хутор, в те падла близ Диканьки
Приговаривали грубо, продолжая избиенье
А Белинский, да Жуковский, как обычно опоздали,
И народ уж поразбрелся, рассуждая о культуре
А они вдвоем оставшись, долго били сапогами
Окровавленное тело, классика литературы