Как сидел в лагере «пролетарий» Солженицын

Скоро фантазия сталинодрочеров дойдет до того, что в сталинских лагерях жили лучше, чем на свободе, и все люди стремились туда попасть.

Однако, у кого-то, до сих пор пригорает пукан!
Закапали и забыли, но ведь нет, каждый раз его достают.
Думается хотят получить альтернативный источник энергии, путем вращения, с большой скоростью, Солженицына в гробу

Неуместный заголовок. Солженицин никогда не позиционировал себя, как работягу. Можно сколько угодно обвинять Солженицина в предательстве, но в реальности это государственная машина сделала из него предателя. Сначала Хрущёв обозначил "оттепель", а потом испугался того, что многие люди поверили в возможность говорить ПРАВДУ. Часто эта правда была настолько радикальна, что правдорубов приходилось урезонивать. А Солженицина понесло. Сначала "В круге первом", потом "Архипелаг ГУЛАГ". Я в начале 90-х осилил прочитать Архипелаг и вполне понимаю, чего боялось руководство СССР. Я считаю, что Солженицын, в отличии от Шаламова, после отсидки не имел озлобленности на советскую власть, он просто не смог остановиться, когда вся правда власти стало не нужно много правды.
Ну а поведение Солженицына после возврата на Родину очень о многом говорит, как о человеке. Особенно когда он отказался принять государственную награду от Ельцина и не позволил сделать из себя живое воплощение совести нации.

Вообще-то у Шаламова были хорошие отношения с Солженицыным, и он заявлял, что цели у них как у писателей одинаковые - рассказать правду о лагерях. И шаламовские произведения, естественно более мягкие, чем солженицынские, по направленности своей с солженицынскими схожи.

Разумеется, строительство Беломорканала, лесоповал на 40-градусном морозе, добыча урана и прочее, чем занимались тогда заключенные, не вызывало никаких болезней, только укрепляло здоровье. И в голодные военные и послевоенные годы питание у заключенных было конечно же шикарное.

Шаламов шикарен. помню читал в конце 80-х в журнале"Юность" его рассказы. И действительно пидорка и предателя Солженицина он терпеть не мог.

Эк Вы о нем мягко выразились. Даже пиздоболом его назвать нельзя, это это самый настоящий предатель. Если в лагерях сгинуло 100500 мульенов , как же он выжить умудрился ?

Другом,говорите?
Ну тогда вот вам несколько высказываний Шаламова об этом "друге":

В начале своего творчества Солженицын был чуть ли не лучшим другом Шаламова. В принципе, это логично. Оба сидели, оба писали о лагерях. Шаламов называл Солженицына своей совестью, закончилось всё это, когда Шаламов отказался стать соавтором "Архипелага".

Тон высказываний Солженицына сменился на: «Рассказы Шаламова художественно не удовлетворили меня: в них во всех мне не хватало характеров, лиц, прошлого этих лиц и какого-то отдельного взгляда на жизнь у каждого. Другая беда его рассказов, что расплывается композиция их, включаются куски, которые, видимо, просто жалко упустить нет цельности, а наволакивается, что помнит память, хотя материал самый добротный и несомненный».

Варлам Шаламов о Солженицыне (из записных книжек):

У Солженицына есть любимая фраза: «Я этого не читал».

***

Письмо Солженицына – это безопасная, дешёвого вкуса, где по выражению Хрущева: «Проверена юристом каждая фраза, чтобы всё было в «законе».

***

Через Храбровицкого сообщил Солженицыну, что я не разрешаю использовать ни один факт из моих работ для его работ. Солженицын – неподходящий человек для этого.

***

Солженицын – вот как пассажир автобуса, который на всех остановках по требованию кричит во весь голос: «Водитель! Я требую! Остановите вагон!» Вагон останавливается. Это безопасное упреждение необычайно.

***

Солженицын – вот как пассажир автобуса, который на всех остановках по требованию кричит во весь голос: «Водитель! Я требую! Остановите вагон!» Вагон останавливается. Это безопасное упреждение необычайно.

***

У Солженицына та же трусость, что и у Пастернака. Боится переехать границу, что его не пустят назад. Именно этого и боялся Пастернак. И хоть Солженицын знает, что «не будет в ногах валяться», ведёт себя так же. Солженицын боялся встречи с Западом, а не переезда границы. А Пастернак встречался с Западом сто раз, причины были иные. Пастернаку был дорог утренний кофе, в семьдесят лет налаженный быт. Зачем было отказываться от премии – это мне и совсем непонятно. Пастернак, очевидно, считал, что за границей «негодяев», как он говорил – в сто раз больше, чем у нас.

***

Деятельность Солженицына – это деятельность дельца, направленная узко на личные успехи со всеми провокационными аксессуарами подобной деятельности. Солженицын – писатель масштаба Писаржевского, уровень направления таланта примерно один.

***

Восемнадцатого декабря умер Твардовский. При слухах о его инфаркте думал, что Твардовский применил точно солженицынский приём, слухи о собственном раке, но оказалось, что он действительно умер. Сталинист чистой воды, которого сломал Хрущев.

***

Ни одна сука из «прогрессивного человечества» к моему архиву не должна подходить. Запрещаю писателю Солженицыну и всем, имеющим с ним одни мысли, знакомиться с моим архивом.

***

В одно из своих чтений в заключение Солженицын коснулся и моих рассказов: «Колымские рассказы… Да, читал. Шаламов считает меня лакировщиком. А я думаю, что правда на половине дороги между мной и Шаламовым». Я считаю Солженицына не лакировщиком, а человеком, который не достоин прикоснуться к такому вопросу, как Колыма.

***

На чем держится такой авантюрист? На переводе! На полной невозможности оценить за границами родного языка те тонкости художественной ткани (Гоголь, Зощенко) – навсегда потерянной для зарубежных читателей. Толстой и Достоевский стали известны за границей только потому, что нашли переводчиков хороших. О стихах и говорить нечего. Поэзия непереводима.

***

Тайна Солженицына заключается в том, что это – безнадежный стихотворный графоман с соответствующим психическим складом этой страшной болезни, создавший огромное количество непригодной стихотворной продукции, которую никогда и нигде нельзя предъявить, напечатать. Вся его проза от «Ивана Денисовича» до «Матрёниного двора» была только тысячной частью в море стихотворного хлама. Его друзья, представители «прогрессивного человечества», от имени которого он выступал, когда я сообщал им своё горькое разочарование в его способностях, сказав: «В одном пальце Пастернака больше таланта, чем во всех романах, пьесах, киносценариях, рассказах и повестях, и стихах Солженицына», – ответили мне так: «Как? Разве у него есть стихи?».

А сам Солженицын, при свойственной графоманам амбиции и вере в собственную звезду, наверно, считает совершенно искренне – как всякий графоман, что через пять, десять, тридцать, сто лет наступит время, когда его стихи под каким-то тысячным лучом прочтут справа налево и сверху вниз и откроется их тайна. Ведь они так легко писались, так легко шли с пера, подождем ещё тысячу лет.

- Ну что же, – спросил я Солженицына в Солотче, – показывали Вы всё это Твардовскому, Вашему шефу? Твардовский, каким бы архаическим пером ни пользовался, – поэт, и согрешить тут не может. – Показывал. – Ну, что он сказал? — Что этого пока показывать не надо.

***

После бесед многочисленных с Солженицыным/ чувствую себя обокраденным, а не обогащённым.

Лично в Беломорске разговаривал с бабушкой, которая строила Беломорканал.
С её слов она не умерла, только потому что её подкармливали зеки. Сама она была вольнонаёмной. В то время в Карелии жилось очень худо.