Короткие истории и случаи из жизни 15/5/21

Как всегда очень познавательно, о многих фактах не имел понятия. Крайне интересные воспоминания актёров-фронтовиков. А съёмка падения Франца Райхельта, хоть и видел её не раз, заставляет задуматься о скоротечности жизни. Был человек - и нет его. Не всегда на 100-процентную уверенность стоит положиться. Спасибо, Цеппельман, всегда интересно читать такие истории

спасибо, тс, местами просто до слез..

Как говорил мне инструктор - бьются чаще всего «перворазники» (открывая парашют в самолёте) и «мастера», у которых 2-3 тыщщщи прыжков - они не боятся, прыгают без запаски и вносят конструктивные изменения... а бояться надо - и больше всего я боялся... испугаться перед девушкой инструктором (выпускающей)! Но коленки тряслись (реально тряслись) от страха, который преодолел...

Пы.Сы. Zeppelman -

Спасибо за фронтовиков-актеров! Все поколение это- великие люди!

В годы Великой Отечественной войны был приказ Сталина — за воровство, за мародерство сажать в тюрьму. Моя мама в это время работала в пирожковом цехе — пекла пирожки в большом котле, которые потом продавали на улицах.

Чтобы прокормить нашу большую семью — 13 человек женщин и детей (все мужчины были на фронте), мама один пирожок не вынимала из котла и после работы, спрятав его в фартук, несла домой. И там на этом пропеченном маслом одном пирожке варили суп — было ведь голодное «карточное» время.

Однажды кто-то донес на маму, ее посадили в тюрьму и потом увезли куда-то в Вятку. Я никогда не писал и не пишу никаких просьб и жалоб, а за маму написал Сталину. Откуда у меня нашлись слова — не знаю, ведь в это время уже погибли мои два старших брата, отец еще воевал.

Сам я был тяжело ранен и списан с фронта, а кому-то надо было кормить моих двоюродных братьев, сестер и старых тетушек. Это все я написал. И, знаете, через неделю неожиданно приходит домой мама. Ей так и сказали: «Вас освобождаем по письму сына.

Михаил Пуговкин

"Обычай запрашивать и торговаться был искони характеристикой русского торговца. Если вещь стоила рубль, купец непременно запрашивал за нее десять рублей, смотря по лицу, которое у него покупает. Божиться в торговле было нипочем, хотя божкам русских купцов никто не верил, ни из их соотечественников, ни из иностранцев, и даже замечали, что чем более русский купец божится, тем скорее обманывает.

Подделка и обман важней были в обычае часто русский наделял иностранца подкрашенными мехами, а иногда покупатель придет в лавку и начнет торговать вещь, купец запрашивает за нее большую цену; покупатель дает менее; купец как будто не слышит и уходит прочь, потом начинает мало-помалу сдаваться и уступает желанию покупателя; но в самом деле он ловко успеет обменять вещь, так что покупатель сам этого не замечает и берет не то, что торговал прежде.

Подобные поступки не казались русскому предосудительными; он оправдывал себя пословицею 'На то и щука в море, чтоб карась не дремал,- пословицею, которая, как видно, была до того в употреблении, что даже иностранцы затверживали ее..."

Николай Иванович Костомаров (1817-1885) - видный российский историк, публицист, писатель, педагог и общественный деятель, член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской академии наук, действительный статский советник, автор многотомного издания "Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей", исследователь социально-политической и экономической истории России.

Прекрасный Никулин.

Уставший Юрий Владимирович… Перерыв… съёмки «Старики-разбойники»…

«Есть, по-видимому, два прямо противоположных пути в профессии актёра. Первый – с помощью своих рук, своих ног, своих глаз, своего сердца показать красоту Джульетты. Это путь искусства. Второй – с помощью Джульетты показать красоту своих рук, своих ног, своих глаз, своего сердца – это продажа себя, это проституция в искусстве.

Она может быть не осознанна, она может иметь успех у зрителей, но постепенно это само-показывание дочиста разъест талант актёра, даже если он у него был. Никогда нельзя забывать, что искренность в искусстве – это орудие производства. Если она затупилась и стала не орудием, а предметом торговли, товаром, актёр, не поняв, что случилось, окажется безоружным».

Сергей Образцов

"Никогда не обольщайся хорошему отношению, тебе найдут замену с такой скоростью, как будто тебя никогда и не было"

Константин Юрьевич Хабенский (род. 1972) - актёр театра, кино, кинорежиссёр, сценарист, продюсер, народный артист Российской Федерации.

96 лет со дня рождения Людмилы Ивановны Касаткиной (1925-2012), актрисы театра и кино, народной артистки СССР.

"В 1974 году Касаткина сыграла в совместном советско-польском фильме «Помни имя свое» главную роль. Основой картины стала история узницы концентрационного лагеря Освенцим, которая разыскивала своего сына. Чтобы исполнить эту роль, актриса села на диету и похудела на 12 килограммов, читала мемуары заключенных и посетила концентрационный лагерь.

"Я сказала Сереже (Сергею Колосову), что не готова сниматься в сцене, когда у меня отнимают сына, и я не могла это пережить. И тогда я нашла сторожа в концлагере, где мы снимали, и он мне открыл какой-то барак, где были свалены горы детских башмачков. И всю ночь… всю ночь я рассматривала детскую обувь: стоптанную, с запекшейся кровью, новенькую. Башмачки из всех стран.

Я старалась угадать, кому принадлежали ботиночки - мальчику, девочке, сколько им было лет и сколько он пробыл в концлагере до своей гибели… Наутро, когда я услышала по мегафону: «В барак, на съемку», я сказала: "Сегодня я могу сниматься, я сыграю, как у меня отнимали сына..."

(по статье журналиста Ф. Раззакова "Людмила Касаткина"; источник: culture. ru)
Фото: Людмила Касаткина, 1955-1960 гг.

"Нам часто задают вопрос:
— Какой национальности ваша газета? Русской, американской или еврейской?
Вопрос довольно сложный. Хотя когда-то, в Союзе, он решался элементарно.
У каждого был паспорт. В нем — пятая графа. И в этой графе недвусмысленно указывалось: русский, еврей или, скажем,— татарин.

Хотя и там бывали затруднения. А если, например, ты — дитя от смешанного брака? Если у тебя мать — русская, отец — скрипач? Или, наоборот, мать еврейка, отец — фрезеровщик?

Я, допустим, был армянином — по матери. Мой друг, Арий Хаймович Лернер — в русские пробился. Даже не знаю, как ему это удалось. Говорят, теща русская была.

Мой приятель художник Шерман говорил:
— Я наполовину русский, наполовину — украинец, наполовину — поляк и наполовину — еврей...
Вот какой был уникальный человек! Из четырех половин состоял... В общем, устраивались как могли. Кто в греки шел, кто в турки подавался...
Затем началась эмиграция. И повалил народ обратно, в евреи. Замелькали какие-то бабушки из города Шклова. Какие-то дедушки из Бердянска. Мой знакомый Пономарев специально в Гомель ездил, тетку нанимать... Еврейские женихи и невесты резко подскочили в цене...

Начинающего эмигранта Кунина спросили:
— Ты хоть Жаботинского читал?
— Да вы путаете,— удивился Кунин,— это Юрий Власов книгу написал, а Жаботинский, говорят, и читает с трудом...
И наконец — мы здесь. И кончился весь этот дурацкий балаган. Да будь ты кем хочешь! Кем себя ощущаешь! Русским, евреем, таджиком!.. Волнистым попугайчиком!.. Теперь о газете.

Мы говорим и пишем на русском языке. Наше духовное отечество — многострадальная русская культура. И потому мы — РУССКАЯ ГАЗЕТА.

Мы живем в Америке. Благодарны этой стране. Чтим ее законы. И если понадобится, будем воевать за американскую демократию.
И потому мы — АМЕРИКАНСКАЯ ГАЗЕТА.

Мы — третья эмиграция. И читает нас третья эмиграция. Нам близки ее проблемы. Понятны ее настроения. Доступны ее интересы.
И потому мы — ЕВРЕЙСКАЯ ГАЗЕТА.

Вот так обстоят дела.
Кто-то недоволен?
Переживем.
Ведь свободу, кажется, еще не отменили!"

(С. Довлатов. Колонка редактора, "Новый американец", № 31, 9-14 сентября

"Я стараюсь бережно относиться к окружающему миру. У меня солнечные батареи на крыше. У меня гибридная тачка — «тойота приус», которая выбрасывает на 75 процентов меньше углекислого газа, чем обычная машина.

Такие же тачки я купил матери, отцу и его новой жене. Но я знаю, что этого недостаточно. Например, у меня нет компостной ямы"

Леонардо Вильгельм Ди Каприо (род. 1974) - американский актёр, продюсер и общественный деятель, лауреат многочисленных наград, включая премию "Оскар".

Леонид Гайдай, Анатолий Папанов, Александр Ширвиндт, Валерий Носик и Анатолий Кузнецов на съемках фильма "Инкогнито из Петербурга", 1977 год

Источник фото: dubikvit. livejournal. com

«В чём наша разница — вместо того, чтобы крикнуть: «Что же вы, суки, делаете?!», мы думаем: «Что же они, суки, делают».
Почитайте позднего Жванецкого ... Старого мудрого еврея…

О СОВЕТСКОЙ РОДИНЕ ...
«Она была суровой, совсем не ласковой с виду. Не гламурной. Не приторно любезной. У неё не было на это времени. Да и желания не было. И происхождение подкачало. Простой она была.
Всю жизнь, сколько помню, она работала. Много. Очень много. Занималась всем сразу. И прежде всего — нами, оболтусами.
Кормила, как могла. Не трюфелями, не лангустами, не пармезаном с моцареллой. Кормила простым сыром, простой колбасой, завёрнутой в грубую серую обёрточную бумагу.

Учила. Совала под нос книги, запихивала в кружки и спортивные секции, водила в кино на детские утренники по 10 копеек за билет.
В кукольные театры, в ТЮЗ. Позже — в драму, оперу и балет.
Учила думать. Учила делать выводы. Сомневаться и добиваться. И мы старались, как умели. И капризничали. И воротили носы.
И взрослели, умнели, мудрели, получали степени, ордена и звания. И ничего не понимали. Хотя думали, что понимаем всё.

А она снова и снова отправляла нас в институты и университеты. В НИИ. На заводы и на стадионы. В колхозы. В стройотряды. На далёкие стройки. В космос. Она всё время куда-то нацеливала нас. Даже против нашей воли. Брала за руку и вела. Тихонько подталкивала сзади. Потом махала рукой и уходила дальше, наблюдая за нами со стороны. Издалека.

Она не была благодушно-показной и нарочито щедрой. Она была экономной. Бережливой. Не баловала бесконечным разнообразием заморских благ. Предпочитала своё, домашнее. Но иногда вдруг нечаянно дарила американские фильмы, французские духи, немецкие ботинки или финские куртки. Нечасто и немного. Зато все они были отменного качества — и кинокартины, и одежда, и косметика, и детские игрушки. Как и положено быть подаркам, сделанным близкими людьми

Мы дрались за ними в очереди. Шумно и совсем по-детски восхищались. А она вздыхала. Молча. Она не могла дать больше. И потому молчала. И снова работала. Строила. Возводила. Запускала. Изобретала. И кормила. И учила.
Нам не хватало. И мы роптали. Избалованные дети, ещё не знающие горя. Мы ворчали, мы жаловались. Мы были недовольны. Нам было мало.
И однажды мы возмутились. Громко. Всерьёз.

Она не удивилась. Она всё понимала. И потому ничего не сказала. Тяжело вздохнула и ушла. Совсем. Навсегда.

Она не обиделась. За свою долгую трудную жизнь она ко всему привыкла.
Она не была идеальной и сама это понимала. Она была живой и потому ошибалась. Иногда серьёзно. Но чаще трагически. В нашу пользу. Она просто слишком любила нас. Хотя и старалась особенно это не показывать. Она слишком хорошо думала о нас. Лучше, чем мы были на самом деле. И берегла нас, как могла. От всего дурного. Мы думали, что мы выросли давно. Мы были уверены что вполне проживём без её заботы и без её присмотра.
Мы были уверены в этом. Мы ошибались. А она — нет.

Она оказалась права и на этот раз. Как и почти всегда. Но, выслушав наши упрёки, спорить не стала.
И ушла. Не выстрелив. Не пролив крови. Не хлопнув дверью. Не оскорбив нас на прощанье. Ушла, оставив нас жить так, как мы хотели тогда.
Вот так и живём с тех пор.

Зато теперь мы знаем всё. И что такое изобилие. И что такое горе. Вдоволь.
Счастливы мы?
Не знаю.
Но точно знаю, какие слова многие из нас так и не сказали ей тогда.
Мы заплатили сполна за своё подростковое нахальство. Теперь мы поняли всё, чего никак не могли осознать незрелым умом в те годы нашего безмятежного избалованного детства.
Спасибо тебе! Не поминай нас плохо. И прости. За всё! Советская Родина».

Иннокентий Смоктуновский…
Племянник Пырьева…

«Лицо у вас не то... Не киногеничное лицо». Все, конец. Дальнейшее — молчание. Не надо утруждать себя и задавать вопросы: быть или не быть — все ясно. «Не киногеничное лицо». Не думаю, чтобы он уж слишком долго стоял надо мной и втолковывал, какое у меня ненужное лицо; наверное, он вскоре ушел — я не видел. Хотелось пить, только пить... Странно: сейчас, должно быть, полдень, а сумерки. Холод внезапный завлажневших рук... Нехорошо.
Это откровение директора о моем лице меня прямо-таки подкосило — дня два я мучительно соображал, как же быть теперь? Но ответа не нашел.

… И вот меня позвали к Пырьеву. Серьезно, как врач смотря на меня, время от времени записывая что-то, слушал меня Иван Александрович. Сейчас-то я понимаю — выкроить полчаса из управления сложным, эмоциональным организмом «Мосфильма», даже в конце рабочего дня, мог только человек или умеющий думать о завтра, или безмерно добрый.

Совершенно не зная его, но лишь ощущая в неторопливом, сухощавом человеке силу и масштаб, я, хоть и говорил все дельно и по существу, но взмок весь. И когда Иван Александрович, дав мне письмо (предварительно запечатав его), протянул на прощание руку, я — даже страшно вспомнить — подал ему холодную как лягушка, мокрую свою длань. Кошмар!

Что написано в письме? Мы вертели, крутили, стараясь прочесть его на просвет, смастерив для этого из настольной лампы подобие рентгеновского аппарата. Строили различные предположения о содержании письма, и, чтобы, наконец, покончить с неизвестностью и домыслами, кто-то посоветовал распечатать его, осторожно прогладив горячим утюгом... Но эта «великая идея» была тут же отметена.

Так и не узнав, что там в письме, я отнес его в Театр-студию киноактера той самой, хорошо знакомой мне секретарше, сказав:
— Иван Александрович просил вот передать вашему директору...
— Какой Иван Александрович??!
И вдруг мне пришла шальная мысль:
— Как, вы не знаете, кто такой Иван Александрович? Дядя Ваня?
— Дядя Ва... Позвольте! Вы что же? Что, Иван Александрович Пырьев — ваш...
— Да-да-да, Иван Александрович Пырьев — наш. Он именно наш! — перебивал я, стараясь избавить ее от излишней конкретности толкования моей родословной. Бедная женщина, мне было жаль ее, однако отступать было поздно. И скромно, как делал это раньше, еще не будучи племянником, я сказал:
— Днями я зайду опять, до свидания. — И только издали демонически зыркнул в ее сторону.

Дня через четыре по телефону меня пригласили оформлять документы. Все вокруг оказались милыми, отзывчивыми людьми, полными внимания и чуткости. Но, правда, с меня взяли слово, что я никогда не только сниматься, но даже стремиться сниматься в кино не буду, а только работать на сцене. Памятуя о своем лице, я с легкостью согласился никуда не стремиться...

Теперь, когда вдруг на улице, у выхода из театра или у подъезда моего дома, меня перехватывают взволнованные юноши или девушки, или я читаю полные тревоги письма с просьбой совета — как попасть на сцену, стать артистом, — я знаю наверное, что все это было, было!

Что это именно я проник сквозь жестокое горнило непонимания и выстоял потому только, что я шел, зная, чего хотел и что мог. И единственным советом, багажом в этом прекрасном, но и тяжелом пути к самому себе были Вера, Надежда, Любовь.

Когда этот старик умер в доме престарелых в маленьком австралийском городке, все считали, что он ушёл из жизни, не оставив в ней никакого ценного следа.

Позже, когда медсёстры разбирали его скудные пожитки, они обнаружили это стихотворение. Его смысл и содержание настолько впечатлили сотрудников, что копии поэмы быстро разошлись по всем работникам больницы. Одна медсестра взяла копию в Мельбурн ...

Единственное завещание старика с тех пор появлялось в Рождественских журналах по всей стране, а также в журналах для психологов. И этот старик, который нищим ушёл из жизни в Богом забытом городке в Австралии, поразил людей во всём мире глубиной своей души.

Входя будить меня с утра,
Кого ты видишь, медсестра ?
Старик капризный, по привычке
Ещё живущий кое-как,
Полуслепой, полудурак,
«Живущий» впору взять в кавычки.

Не слышит - надрываться надо,
Изводит попусту харчи.
Бубнит всё время - нет с ним сладу.
Ну сколько можно, замолчи !
Тарелку на пол опрокинул.
Где туфли ? Где носок второй ?
Последний, мать твою, герой.

Слезай с кровати ! Чтоб ты сгинул ...
Сестра ! Взгляни в мои глаза !
Сумей увидеть то, что за ...
За этой немощью и болью,
За жизнью прожитой, большой.

За пиджаком, побитым молью,
За кожей дряблой, «за душой».
За гранью нынешнего дня
Попробуй разглядеть МЕНЯ ...
... Я мальчик ! Непоседа милый,
Весёлый, озорной слегка.

Мне страшно. Мне лет пять от силы,
А карусель так высока ! Но вот отец и мама рядом,
Я в них впиваюсь цепким взглядом.
И хоть мой страх неистребим,
Я точно знаю, что любим ...

... Вот мне шестнадцать, я горю !
Душою в облаках парю !
Мечтаю, радуюсь, грущу,
Я молод, я любовь ищу ...
... И вот он, мой счастливый миг !
Мне двадцать восемь. Я жених !
Иду с любовью к алтарю,
И вновь горю, горю, горю ...
... Мне тридцать пять, растёт семья,
У нас уже есть сыновья,
Свой дом, хозяйство. И жена
Мне дочь вот-вот родить должна ...
... А жизнь летит, летит вперёд !

Мне сорок пять - круговорот !
И дети не по дням растут.
Игрушки, школа, институт ...
Все ! Упорхнули из гнезда
И разлетелись кто куда !

Замедлен бег небесных тел,
Наш дом уютный опустел ...
... Но мы с любимою вдвоём !
Ложимся вместе и встаём.
Она грустить мне не даёт. И жизнь опять летит вперёд ...
... Теперь уже мне шестьдесят.
Вновь дети в доме голосят !

Внучат весёлый хоровод.
О, как мы счастливы ! Но вот ...
... Померк внезапно. Солнца свет.
Моей любимой больше нет !

У счастья тоже есть придел ...
Я за неделю поседел,
Осунулся, душой поник
И ощутил, что я старик ...
... Теперь живу я без затей,
Живу для внуков и детей.

Мой мир со мной, но с каждым днём
Всё меньше, меньше света в нём ...
Крест старости взвалив на плечи,
Бреду устало в никуда.
Покрылось сердце коркой льда.

И время боль мою не лечит.
О Господи, как жизнь длинна,
Когда не радует она ...
... Но с этим следует смириться.
Ничто не вечно под Луной.
А ты, склонившись надо мной,
Открой глаза свои, сестрица.

Я не старик капризный, нет !
Любимый муж, отец и дед ... ... и мальчик маленький, доселе
В сиянье солнечного дня
Летящий в даль на карусели ...
Попробуй разглядеть МЕНЯ ...
И, может, обо мне скорбя, найдёшь СЕБЯ!

16.05.1985 спустя два месяца после прихода к власти М.С.Горбачёва в СССР вышел Указ «Об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом», подкреплявший эту борьбу административными и уголовными наказаниями.

Правы оказались ребята, алкоголь победил. Наша взяла!!!

И ушла. Не выстрелив. Не пролив крови. Не хлопнув дверью... Советская Родина... © Жванецкий

При всём уважении к М. М. Жванецкому, не срача ради и не с целью накинуть говна на вентилятор - токмо исторической правды для - не так и просто она ушла. Советская Родина. Были и ножевые и стреляные раны. Об ужасе, душевных страданиях и говорить нечего.
Сколько русских людей забыто в Чечне? Я не о солдатах сейчас - о мирных жителях, которые не успели уйти/уехать вовремя.
А в Средней Азии? Точикистон, мать его. Сколько там осталось, кто помнит? Не прав Жванецкий. Сильно не прав. И мерзко то, что это старательно замазывают на страницах Истории. Причём - на государственном уровне.

Очень многим русским людям в начале 1990-х гг. приходилось едва ли не бежать из республик Средней Азии, бросив свое имущество или, в лучшем случае, продав его за бесценок. Покупатели часто сами назначали цену за квартиру, подчеркивая, что в противном случае вообще отберут ее бесплатно. До сих пор отсутствует статистика по числу убитых, искалеченных, пропавших без вести, изнасилованных русских и русскоязычных людей в республиках Средней Азии.
Отсюда. https://topwar.ru/148880-pochemu-russkie-be...ednej-azii.html

Это сообщение отредактировал Jel - 16.05.2021 - 20:12

А кстати..есть статистика сколько преступлений совершают русские в этих самых республиках Средней Азии и Чечне?

Это сообщение отредактировал zeppelman - 16.05.2021 - 20:17

А кстати..есть статистика сколько преступлений совершают русские в этих самых республиках Средней Азии и Чечне? © zeppelman

Полагаю, что из-за небольшого количества оставшихся русских (да и те - старики, которым просто некуда ехать) - их влияние на криминогенную ситуацию в каждой из республик бывшего СССР ничтожно.
Зато здесь господа, которых пригласили "оттуда" отрываются по полной.

Перевод какой мастерский! И стихотворение сильное. Оно и про меня тоже. Мне пятьдесят пять, но тот лопоухий пятилетний мальчонка, который живёт во мне, - нет-нет, да и выезжает из-угла на своём трехколёсном велике, и чем старше я становлюсь - тем чаще.

Вот в эти слова фашистского офицера не верится. Совсем.

Я прочитал много мемуаров солдат и офицеров вермахта и СС.

И они все, как один, утверждают, что на войне были невинными агнцами, гражданских не трогали, общались уважительно; с пленными тоже вели себя культурно.

А то, что сжигались деревни вместе с жителями, уничтожались военнопленные, угонялись в рабство люди- такого, типа, быть не могло.

И всё это на фоне документальных доказательств.
Они ведут себя как конкретные преступники- никогда не сознаются и всё отрицают.


Поэтому не верится, что бывший офицер вермахта мог так сказать.
Он бы скорее стал всё отрицать и обвинять в «клевете».

Может, фашисты тоже разные были. Вот этот конкретный - "тот, который не стрелял". Или - стрелял, а потом совесть мучала.

Это навряд-ли.

Надо понимать, что офицер в вермахте- это не офицер Красной Армии.

Критерии отбора в офицерское училище, в Германии, были жёсткими. Они должны были быть, как говорится, «истинный ариец, характер нордический и т.п.», преимущество отдавалось тем, у кого было дворянское звание.

Став офицером, они входили уже в другой социальный слой, касту.

И относились к солдатам, даже к бывшим сослуживцам, с которыми из одного котелка жрали, высокомерно и надменно.

Выучка их была очень жёсткая, не допускавшая сантиментов.
В середине обучения они должны были пройти двухмесячную практику на фронте, участвовать в атаках, обороне, ближнем бою. Причём, даже ранение не всегда было основанием для сокращения срока практики. После излечения они должны были ее продолжить.

Так что, подобных сантиментов и откровений от офицера вермахта ждать не приходится.

А что касается совести- тоже мимо.
Во всех мемуарах они пишут то, что были солдатами, выполняли приказы, это была их работа. Типа - «ничего личного». А убивали они, по их словам, чтобы не убили их самих.

Так что, единственная причина, по которой бывший офицер вермахта мог так сказать- банальна и прозаична: он, скорее всего, проживал в ГДР, и на фоне политики Советско-немецкой дружбы, местные партийные функционеры дали ему бумажку с текстом, который он должен был озвучить после просмотра фильма.

Т.е., Вы даже мысли не допускаете, что хотя бы у одного из них с возрастом, под влиянием каких-то личностных или объективных факторов, могли кардинально поменяться убеждения, проснуться совесть? Я ни в коем случае не хочу не как-то обелить фашистов, их зверства, понять их, - мне это нахуй не надо - один дед без вести пропал, другой - на Северном флоте всю войну... Мне интересна Ваша точка зрения.