Кино советского периода: Служебный роман

151.
Маникюр Веры

Калугина просит проконсультировать Веру по современной моде, и в кадре мы видим у секретаря ярко красный маникюр, но к моменту, когда они переходят в зал, цвет ногтей снова становиться бледным.
(151 КЛ 17)

152.
Пиджак Калугиной

Сцена в актовом зале. Новосельцев с лошадью падает на стол, Калугина, пытаясь хоть что-то удержать, хватается за сукно, лежащее на столе. В этот момент пиджак на ней расстегнут. Но вот через мгновение оказывается, что он застегнут на все пуговицы.

153.
Отпустив сукно, она выходит из-за стола, пиджак остается застегнутым на все пуговицы. И снова через мгновение оказывается, что… Ну Вы поняли.

154.
Очки Новосельцева

Новосельцев дает пощёчину Самохвалову и снимает очки, но в следующие мгновение они снова оказываются на месте.

155.
Очки Калугиной

Калугина отчитывает Новосельцева в своем кабинете за драку и, при смене плана, очки в ее руке переворачиваются, а еще через пару секунд, при очередной смене плана, они снова меняют положение. Будь между сменой планов хоть небольшие вставки, еще можно было бы оправдать, что Калугина их постоянно крутит в руке, но не в этом случае.

156.
Окно и дверь в квартире Калугиной

Тут как-то совсем все плохо. Первое: Если со стороны квартиры окно от двери находится слева, то со стороны улицы оно должно находиться справа, а не как здесь.

Второе: Балконная дверь со стороны квартиры очень интересная, она с форточкой. А со стороны улицы форточек нет.

157.
Третье: Шторы, со стороны квартиры темные и есть тюль, со стороны улицы они светлые и на окне их вообще нет, равно как и тюля.

158.
Зонтик Рыжовой

Ручка зонтика странным образом меняется.

159.
Вода на стене

Калугина пытается облить водой из стакана Новосельцева, но все попадает на стену. Через некоторое время мы видим, что следы от воды изменились. Можно было бы сказать, что стена подсохла, но еще через мгновение стена снова становится обильно обрызганной и даже с подтеками.

160.
Предметы в машине

Финальная сцена: Новосельцев залезает в служебную машину Калугиной (вообще интересное место убежища), где она его и настигает. Смотрим на полку под задним стеклом. Зеленая коробочка и аптечка на одной стороне и что-то непонятное на другой. Смена плана и видим, что аптечка оказалась перевернутой, а с другой стороны появилась газета и пара книг. Но в этом кадре машина уже едет вниз, от Лубянской площади, а стартовали они с Кузнецкого моста. Это значит, что в страстном поцелуе они уже минут пять и за это время перевернуть в машине, можно было все, что угодно. Объективно говоря, я бы не считал этот момент ляпом.

161.
Рождение пьесы и фильма

Рязанов и Брагинский

Современное кино часто обвиняют в желании заработать, но как бы это не было смешно, пьеса «Сослуживцы», тоже была написана из чисто корыстных побуждений. В паре Брагинский Рязанов это был не первый опыт чисто коммерческой затеи. Вместе они написали двадцать пять киносценариев и пьес, а вообще дебютом этого творческого дуэта был сценарий к фильму «Берегись автомобиля». Первой именно «ради денег» была создана пьеса «Иронии судьбы». Её написали специально для провинциальных театров. А чтобы театры ей заинтересовались, было необходимо соблюдать два условия: малое количество действующих лиц и неизменные декорации. И действительно пьеса была поставлена в 110 театрах, а в те времена «театры отчисляли деньги авторам с каждого спектакля».

По такой же схеме появилась и пьеса «Сослуживцы». Всего шесть действующих лиц, а из декораций только производство и квартира. Впрочем, один театр вообще обошелся почти пустой сценой, но об этом чуть позже.

Вспоминал Рязанов: «И если пьесу «Ирония судьбы или с лёгким паром» мы написали за 10 дней, то пьеса «Сослуживцы», которая легла в основу потом сценария «Служебный роман» и фильма «Служебный роман», мы написали значительно длиннее – в два раза дольше – за 20 дней. Хотя если, так сказать, вдуматься – это неслыханно короткие сроки. Это произошло потому что и сюжет первой пьесы, и сюжет второй пьесы оказались, как мы называем, «накатывающимся». То есть когда герои начинают вообще вести уже авторов. Понимаете, сначала авторы ведут героев, и если начало удалось, получилось, образовались характеры, образовалась ситуация, то дальше, значит, герои уже, так сказать, берут авторов за ручку и ведут их. И благодаря их помощи это пишется быстро и легко».

Это сообщение отредактировал KapitanSH - 31.01.2019 - 17:22

162.
Но как же можно писать вдвоем?

В мемуарах Рязанова: «Каждый день мы работали, каждый день. Было у нас полное равноправие: если мы сегодня работали у меня, то завтра мы работали у него. Если мы два дня подряд работали у него, то потом два дня подряд работали у меня. Писались мы по алфавиту, деньги мы делили поровну.
У нас с самого начала был устав как у организации объединенных наций. Мы договорились сразу, если одному не нравится, то накладывает вето /…/ и дальше это не обсуждается для экономии времени и проходило только то, что нравилось обоим.
Была только одна проблема. Всегда только один водил пером, мы менялись. У меня в кабинете один диван и у него в кабинете один диван, один занимал диван, а тот кто не успел занять, тот уже должен был писать. Но если ты выходил в туалет, ты приходил, а он уже лежит и тогда тебе приходилось писать. Это у нас свои были игры, но мы над этим сами подшучивали, подтрунивали, но выполняли свято».

163.
«Каждое утро мы с соавтором встречаемся. Один из нас с надеждой смотрит на другого, думая, что тот сейчас скажет что-нибудь умное. В комнате висит длительная унылая пауза, тупые глаза соавторов шарят по стенам, внутри полное ощущение собственной бездарности. Наконец один произносит: – Мне рассказали интересный случай. Глаза второго загораются в предчувствии удачи: сейчас мы схватим сюжет за хвост, как жар-птицу. Но не успевает первый закончить свой рассказ, как глаза другого гаснут и он только выразительно машет рукой. Тем не менее эта новелла вызвала в мозговых извилинах напарника какую-то реакцию, что-то там зацепила, и он в свою очередь извлекает из недр памяти забавную историю, которая произошла с его знакомым. Эта история тоже не тянет на сюжет, но отдельные ее элементы можно использовать. /…/Если одному сюжет не по душе – он (прим. сюжет) хоронился, причем без музыки. /…/ В использовании чужих сюжетов могло бы помочь также и отсутствие совести. Увы, мешало воспитание, данное родителями. /…/ К тому времени, как останавливались на каком-либо сюжете, мы отметали несколько десятков других. Процесс выдумывания или нахождения сюжета длился несколько дней, а мог тянуться месяцами. Этот этап совершенно неуправляем, и планирование здесь потерпело бы фиаско. Для нас выбор сюжета всегда был моментом особой ответственности.

Так в Сослуживцах появилась история с письмами. Эльдар Александрович об этом описал в одном интервью: «В руководителя одной из студий, в него влюбилась вот такая маленькая (показывает рукой) женщина и писала ему все время письма. И он отдал письма в Партком (прим: Партийный Комитет). Это была такая история, которую я помнил, я работал на этой же студии /…/ и мы взяли ее в картину. Это было взято из настоящей жизни.»

Стоит добавить, что спектакль был поставлен в 134 театрах.

Афиша Ленинградского театра комедии к спектаклю «Сослуживцы», 1971 год

164.
Почему же сняли фильм

Пьеса изначально была написана для театра и не предполагалась к экранизации. Но почему же появился фильм? Если сказать кратко, то не выдержала душа поэта издевательств над собственным детищем, ну а теперь давайте подробнее разбираться, как же так случилось.

Во многих своих интервью Эльдар Александрович говорит о неудачной экранизации спектакля театра имени Маяковского. Причем именно экранизация, потому как, опять же с его слов, первоначальная постановка была интересной. Как вспоминал сам Эльдар Александрович: «Это был дебют молодого режиссёра Бориса Кондратьева. Когда он поставил этот спектакль на малой сцене, где актёры действуют – вот можно было рукой дотянуться до каждого, очень маленький зал, там мест может быть сто, может быть восемьдесят – я не помню. Актёры играли изумительно».

Этот спектакль был поставлен на малой сцене и стал дебютной работой режиссёра Бориса Кондратьева. Постановка имела такой успех, что руководство театра решило перенести ее на большую сцену. Как говорят, от этого постановка немного потеряла, но все же была успешной.

«Но всё равно мы с Брагинским ходили, значит, в зрительный зал и купались от счастья, вообще, в атмосфере смеха, любви зрителей к героям, актёры были все потрясающие»

165.
Рязанов: «Короче говоря всё было прекрасно до того момента, как это, как случилось, /…/ в общем, спектакль сняли на плёнку для показа по телевидению. И вот тут произошло что-то катастрофическое. /…/ Когда я увидел этот спектакль по телевизору, причём я сел смотреть с… ну у меня к спектаклю была, так сказать, исключительно замечательное отношение, мне очень это нравилось, и я вдруг увидел что-то ужасное. Вот что произошло, не знаю, кто это снимал на плёнку, не знаю. Но было утрачено – какие-то полутона, какие-то, так сказать, добрые находки театральные, какие-то примечательные мизансцены, всё было… всё вдруг погибло.

У меня никогда не было желания снять фильм по этому, до этого момента у меня не возникало. Потому что «зачем?». Прекрасный, замечательный спектакль. Но тут я понял, что ведь в театре-то смотрят, ну сколько за год посмотрит, ну в лучшем случае, наверное, тысяч сорок, там это в лучшем случае. А по телевидению это смотрело вообще сорок миллионов, а то и восемьдесят миллионов, понимаете? И у меня возникло желание реабилитировать пьесу, потому что вот эта потеря того, что было нажито в театре, меня очень огорчила. И тогда я решил, что буду снимать фильм».

Фото со съемок

166.
Глазами очевидца

Мне все же стало интересно, каков был спектакль на сцене. Видеозаписей найти не удалось, но мне удалось пообщается с очевидцем, человеком, который воочию видел «Сослуживцев» в театре им. Маяковского, еще до экранизации.

«На сцене ничего лишнего. Вот стол Новосельцева. /…/ Пустая сцена, стол секретарши, стол Калугиной, ну и стулья конечно. Все! Декорации больше никакой. И мы видим, вот он выходит в коридор, (прим. Актер все это изображает на пустой сцене) вот он спускается по лестнице, заходит в кабинет секретарши, потом открывает дверь в кабинет Калугиной. И все это воображаемо. Уже на столько к этому привыкаешь, что… Есть момент, Новосельцев поссорился с Калугиной и также идет по этой воображаемой лестнице, коридорам… Садится за свой стол и в отчаянье произносит «Мымра!». И тут Калугина напрямик, сквозь стены и лестницы бежит к нему! Весь зал аж подскочил, как так!

Другой момент: на сцене ничего нет, слышен звук поднимающегося лифта. Он выходит, Левинсон, играющий Новосельцева. Пустая сцена. Поднимает палец, слышится звонок (дверной). И выходит она. И в зале: «Аххх...» Потому что она (прим. Играла актриса Анисимова) только что была, а тут красавица. А он ее не видит. Она открывает, то есть, как будто бы открывает дверь, и он ее видит. Вот на его лице изумление и столько неописуемых эмоций. Действительно, только что ее увидел, из-за двери, которой на самом деле нет. Эта игра актеров!»

Со слов этого же человека Басилашвили в фильме использовал наработки Лазарева, то есть роль в чистую была «абсолютно списана».

Это всего лишь частное мнение человека.

167.
Театральная постановка (Псков)

Но у Эльдара Рязанова были претензии к постановкам собственных пьес не только к этому театру. Еще одна ситуация описана в автобиографичной книге «Неподведённые итоги». Повествование идет о событиях, произошедших в городе Рига, в 1972 году, где на гастролях был Псковский театр драмы, с постановкой «Сослуживцы». Приведу фрагмент из книги в несколько сокращенном виде. Кому интересно прочитать полностью, то данному происшествию в книге посвящена глава «Театральный винегрет». Найти этот текст на просторах интернета не составит труда.

«На гастрольной афише театра мы увидели название нашей пьесы «Сослуживцы». Это была приятная новость, и мы с Брагинским решили, что обязательно съездим в город, посмотрим спектакль. Почему получилось так, что мы не обратились к администрации театра, а просто купили билеты в кассе, я не помню! Несомненно, этим нашим поступком управляла рука судьбы! /…/ Но мы пошли на свой спектакль непроторенным путем, то есть через кассу. /…/ Мы купили красочную картонную программку, которую украшали шаржи на актеров, занятых в пьесе. Под каждой карикатурой были помещены стихотворные эпиграммы. К примеру, под гротесковым портретом артистки В. Ланкевич, играющей Калугину, шли такие строчки:

Я — директор в учреждении,
Все работники у меня в подчинении.
И хоть «против» есть и «за»,
Зовут все мымрой (за глаза).»

168.
К эпиграммам и программке я еще вернусь чуть позже для более подробного рассмотрения, а пока не будем отвлекаться от самого спектакля:

«В программке указывалось, что авторами стихов являются два артиста, играющие роли Новосельцева и Самохвалова, а именно, вышеупомянутый М. Иванов и Ю. Пресняков. Мы по наивности решили, что они авторы только эпиграмм. Но, как вскоре выяснилось, мы их недооценили.

Во всяком случае уже по одному лишь виду программки становилось ясно, что зрителя ждет встреча с комедией, с веселым представлением. /…/ Над сценой висело огромное белое полотно (по-моему, были сшиты три простыни), на котором большими буквами было намалевано четверостишие. /…/ Привожу стишок с той своеобразной пунктуацией, которая была принята в псковском театре:

Смехом умей бить!
Смехом умей видеть!
Смехом умей любить!
Смехом умей ненавидеть!

Мы догадались, что это, вероятно, эпиграф к спектаклю, который тоже сочинен двумя артистами. В том, что они писали вдвоем, мы с Брагинским не видели ничего плохого. В конце концов, мы тоже пишем дуэтом.

Далее простыня с эпиграфом уехала наверх и начался долгожданный спектакль. Сначала мы с Брагинским не могли понять, в чем дело. /…/ Мы не сразу поняли, что артисты играли нашу пьесу «Сослуживцы», пьесу, написанную прозой, пьесу, где мы долго бились над тем, чтобы диалог звучал как можно более разговорно, — так вот артисты играли ее в стихах!

Нашему изумлению не было границ! Мы переглянулись, чтобы убедиться, не галлюцинация ли это? Потом мы посмотрели на зрителей, которые, по нашим расчетам, должны были возмутиться, шикать, размахивать руками, свистеть, улюлюкать. Но нет, зрители внимательно и доброжелательно следили за артистами, ожидая, как развернутся события дальше. Они ведь не подозревали, что вирши, которые изрекали действующие лица, сочинены не нами. Более того, с нами эти стихи никто даже не согласовывал.

169.
И что мы, авторы пьесы, так же, как и они, зрители, слышим их сейчас впервые. Мы находились в остолбенении! Эти два актера проделали невероятно трудную и, с нашей точки зрения, столь же бессмысленную работу! Мы, конечно, не могли объективно судить о качестве стихов, мы были слишком к этому не готовы. И нас можно понять. Так вот, нам эти стихи крайне не понравились! Но вдруг стихотворный текст кончился и полились знакомые нам реплики. Пьеса потекла по привычному руслу.

Мы стали успокаиваться, думая, что театр придумал этакий своеобразный пролог в стихах, а дальше пойдет все, как у нас. /…/ Только мы расслабились и стали оценивать игру артистов, как вдруг постановка опять вскочила на поэтическую лошадь. /…/ Смысл наших фраз был насильственно запихнут в стихотворный размер. Доверчивая публика сидела как ни в чем не бывало, думая, что так и положено. Захотелось вскочить, прервать спектакль, заорать, что мы этого не сочиняли. Но мы не посмели решиться на такой поступок! Мы вжались в кресла, стараясь сделаться поменьше, и покорились печальной судьбе. Спектакль шел то в стихах, то в прозе. Шел так, как хотел он, а не мы. Мы корчились, порывались уйти, но, в конце концов, взяли себя в руки и заставили себя испить горькую чашу до дна. /…/ Прошли мы и через все круги второго акта.

Спектакль, поставленный Вениамином Вениаминовым, наконец-то кончился. Зрители горячо аплодировали, представление явно имело у публики успех. Мы посовещались, как нам поступить. Конечно, надо было немедленно идти за кулисы, устраивать скандал и запрещать это стихотворное графоманство. /…/ А что толку? Спектакль идет уже второй сезон. Театральный Псков, вероятно, этот наш позор уже повидал. В провинциальных городах редкий спектакль держится на сцене больше двух сезонов. «Сослуживцев» все равно скоро снимут. И это безобразие кончится само собой. А два рифмоплета, которые, кстати, неплохо сыграли свои роли, вероятно, получают какие-то деньги за незаконное соавторство с нами. Что же это получится — мы залезем в их карман? А какие гроши получают актеры, в особенности в провинции, мы хорошо знали. Грабить артистов?! С нашей стороны это было бы нехорошо! /…/ Мы сделали вид, что нас здесь не было, мы ничего не видели и, главное, не слышали, что мы ничего не знаем об этой «своеобразной» постановке.

170.
Взгляд с другой стороны

Мне всегда интересно разобраться в ситуации до конца и для объективности взглянуть на нее с другой стороны. Для этого я связался с Псковским академическим театром драмы имени А.С. Пушкина, постановкой которого был так недоволен Эльдар Александрович.

От лица нашего небольшого коллектива выражаем отдельную благодарность за сотрудничество Людмиле Алексеевне Никитиной.

171.
К сожалению, за давностью лет, материалов по той постановке осталось мало. Нет сценария с теми стихами и даже фотографий спектакля. Зато сохранилась программка.

172.
На лицевой части мы видим сразу шарж на самих авторов с описанным ранее четверостишьем «Смехом умей бить!». В книге Эльдара Александровича об этом нет ни слова. Сведений о существовании другой программки к этому спектаклю нет, да и вряд ли она существовала: спектакль шел очень недолго. Надеюсь, это просто упущение за давностью лет случившегося.

173.
Вся ситуация со спектаклем очень странная. Вообще у театров принято любые изменения согласовывать с авторами. В этом же театре в семидесятые годы по пьесе «Родственники» был поставлен спектакль, который прошел более пяти сот раз. В 90-х этот спектакль был восстановлен, в него немного добавили современных реплик и изменили название. Но все эти изменения согласовывались с одним из авторов, Эмилем Брагинским. Кстати, новое название для спектакля предложил он сам: «Ну, здравствуй, здравствуй!»

174.
О фильме, по прошествии лет

Рязанов о Фрейндлих

Рязанов: «Алиса Бруновна совершила, с моей точки зрения, актерский подвиг, на это способна только очень крупная актриса. Понимаете, она… От нее требовалось вообще не слыханное мужество, потому что в начале героиня абсолютно должна быть бесполым, унылым, очень плохо одетым существом, Которое не то, что не должно было вызывать симпатию, оно должно было вызывать скорее отвращение или отторжение. Это параграф, а не женщина. Она себя не пожалела, она себя поуродовала так, что… Вспомните, какая это жуткая это прическа, этот безликий коричневый костюм из Москвашвея, причем уже давно старого Москвашвея причем даже для тех пор. Какие-то немыслимые туфли, блузки, манера держаться. Это просто такой сухарь… Нет ни одного полового признака просто-напросто. Понять, что это женщина невозможно. И вообще это там не имеет никакого значения. Это существо хотелось назвать местоимением оно. Понимаете, это не он, не она, это оно! И это требовало от артистки, которая бросилась в эту роль, ну невероятной веры, что она сможет это преодолеть, понимаете?»

Кадр из фильма & фото со съемок

175.
Рязанов: «Если вспомните, персонаж Калугиной в начале и в конце - это как бы две разные актрисы играют. Это даже невозможно в это поверить! Но постепенно начинается какой интерес у нее к Новосельцеву! Сначала неприязнь, потом начинает проявляться интерес, потом какая-то симпатия. И где-то уже проходит треть картины, и мы, а Фрейндлих ходит по-прежнему в том же костюме и той же прическе, но она уже за счет своих внутренних каких-то переживаний начинает нам становиться симпатичной. Она начинает нас заинтересовывать, и мы начинаем понимать, что этот сухарь - это маска, что под этим обликом бесполого существа скрывается страдающая женщина, которая обижена жизнью, у которой нет никаких близких людей, ей некого любить. Она совершенно не израсходовала весь свой запас любви и материнства. Это просто все не нашло применения в этой жизни. И это все начинает появляться постепенно, постепенно. Потом происходит удар, когда она появляется в новом платье, в новой прическе, в новом гриме и начинается, когда балдеют все. Балдеют сотрудники, балдеет Новосельцев, и балдеет Самохвалов. Понимаете, это – преображение - из вот такого безликого черствого сухого… Она становится мокрой, она становится нежной, она становится страдающей, замечательной женщиной, которую просто невозможно не любить. Там все артисты замечательно, на мой взгляд и мой вкус… Я не знаю, кого выделить, но если говорить о том, как бы все-таки бенефисная роль, было такое понятие в дореволюционном театре, конечно бенефисная роль досталась Алисе Бруновне, и я счастлив, что мы с ней встретились, и я счастлив, что я организовал ей экранную жизнь. Даже не знаю, как это сказать, и у нас есть замечательные добрые отношения. Я считаю, что она великая актриса и дай ей Бог здоровья.»

Кадр из фильма & фото со съемок