Зачем его убивать, говно вонючее... на такую мразь патроны тратить.
Ниже - не мое, но в тему.
ТОКСИКОЗ.
Перед каждым эфиром они собирались мутной обрюзгшей стайкой за большим круглым столом. У всех были некрасивые одутловатые лица, умело маскировавшиеся гримом перед выпуском. Все они были нездоровы, и плохо пахли, несмотря на литры дорогого парфюма, и большую дистанцию. Они обсуждали сегодняшний эфир, цыкая на расторопных ассистентов – не тот кофе, не та минералка, не тот стул под жопой… Хотя насчет стула однозначного мнения не было. Тот стул, еще как тот! Чур меня, за такие мысли.
С каждым днем гримерам приходилось все туже – маскировать вырождение и некрасивость стало не просто профессией, но уже искусством. Они и сами видели в зеркала, что их лица все серее и некрасивее, болезней, отвратительней.
Они заменяли зеркала на более мутные. Меняли парфюм и даже кофе. Но что-то прорывалось с каждым днем все больше.
На эфирах становилось все хуже. Убедительно врать уже не получалось. Все как один они срывались на истошный вой, визг, истеричные кликушества. Карманные оппоненты, ко всему привычные и циничные до скрежета, изумленно замолкали, не зная, что сказать. Они шпарили по заготовленному тексту, но теперь это их коробило, выкручивало и срывало. Все шло не по сценарию, не по плану.
Это утро было особенно серым.
Полноценная апрельская зима серела и обваливалась осклизлой слякотью. Даже яркие пафосные отбивки их программ были с явным сероватым больным налетом. Они стояли за своим большим круглым столом, и яростно перекрикивая друг друга, как сумасшедшие брокеры в преисподней, призывали смерть. Словно соревновались, кто больше, жирнее, грубее прославит нацию и Мессию, затопчет ногами факты, вобьёт гвоздь в робкие остатки здравомыслия…
Ленке было всего пять. И ее сегодня не взяли в садик, потому что сопли.
Ее мама подозревала что дело вовсе не в соплях, а в том, что Ленка отказалась быть нижней черточкой буквы «Z». Ей велели лечь на пол, накрывшись полосатой тряпочкой в черную и золотисто-коричневую полоску. Ленка ненавидела пчел, ос и шмелей – ее сильно тяпнули за нос года два назад на даче. Поэтому быть нижней черточкой Ленка отказалась.
Ленку позвали к методисту, где долго объясняли, что при таких родителях – мама моет полы на самых правильных эфирах, а папа эти эфиры охраняет – Ленке нельзя быть столь политически несознательной! Ее несогласие может сказаться на папино-маминой карьере. На эфиры обо всем доложили, но письмо еще не дошло… Теперь электронные письма шли с такой же скоростью, что и почтовые. Саму Ленку призвали быть за войну, ненавидеть весь остальной мир, кроме русского специального мира, и обязали нарисовать добрый веселый русский танк, несущий процветание и справедливость в разные страны. Ленка от страха ревела и танк нарисовать не смогла.
Вечером воспитательница сказала ее маме, что у Ленки опасные для других детей сопли.
Ленка пошла на работу вместе с мамой. Она еще не знала, что ее мама и папа тут больше не работают. Мама и папа тоже этого не знали. Ленка прижималась носом к стеклу, и завороженно смотрела на круглый стол, где сидели все они. Она их всех много раз видела дома по телевизору, а в садике ее родителей раньше уважали за то, что они прикасаются к истеричному голосу правды и справедливости.
Даже через стекло Ленка почувствовала, как плохо пахнет. И вспомнила совершенно другой запах.
Когда умирал ее старый прадедушка, он лежал, гладил Ленку по голове своей морщинистой худой рукой, и тихо шептал: «Скажи мамке, пусть меня отвезет в умиральню». Ленкина мама вытирала ему рот, варила бульон, и заливаясь золотистым смехом, уговаривая прадедушку не бросать их, пожить еще и не спешить в умиральню. Она говорила: «Дед, а помнишь, как ты меня паять учил? А бабуля тебя потом мокрой тряпкой отходила, за то, что пальцы сожгла? Дед, вот твои медали, дед, ты ж у меня герой, дед, не бросай нас сейчас!»
Прадедушка плакал, жал маме Ленки руку, и старался умирать не так неприятно и обременительно. Когда ему было совсем плохо по ночам, с ним сидел Ленкин папа, который читал ему старые непонятные книжки про каких-то фашистов, с которыми сражался дед давным-давно.
И Ленке разрешали не спать и сидеть с прадедушкой. Она забиралась на его кровать, аккуратно, что б не задеть больные старые ноги, сворачивалась калачиком и засыпала. Прадедушка смущался, потому что писал в подгузник, а Ленка смеялась: «Ты теперь маленький, а я вот выросла!». Как-то к ним зашла соседка, которая поморщилась и недовольно сказала: «Ну у вас и вонь». Ленке это не понравилось, и она громко зарыдала, мстительно поглядывая на соседку, а потом закричала папе: «Она меня ударила, папочка!». Прадедушка все видел и слышал и весь вечер был почему-то счастлив.
Когда он умер, Ленка его не боялась. Она просто заранее скучала по нему. А через месяц пропал запах деда, и без этого запаха Ленка тоже скучала.
И вот сейчас, глядя через стекло на большой стол и эфирных людей за ним, Ленка улавливала что-то резкое, такое же противное, как та их соседка и ее слова. Ленка вдруг подумала, что вонь идет от слов. А эфирные люди, казалось, вот-вот лопнут или рассыплются на части.
Внезапно под дверь укатилась ручка. Ленка подняла ее, проворно забежала в комнату с круглым столом и протянула главному из эфирных людей. У него был перекошен рот, как будто он сейчас закричит или ударит. Ленка поняла, что попала в самый что ни на есть эфир и ее теперь видят все остальные на земле, а может быть даже воспитательница в садике и противный задира Димка.
Эфирный как будто обрадовался Ленке.
«Скажи, девочка, зло должно быть наказано? - проорал он. - Вот если у тебя, например, отняли щенка, а потом убили его и вот так оторвали ему голову…»
Эфирный с пугающим Ленку упоением показывал, как именно отрывает голову щенку. И продолжал:
«… а перед этим, оторвали лапку, вкололи в глаз булавку, и прижгли пузико спичкой… Скажи девочка, что ты сделаешь с тем, кто так поступил с твоим щенком?»
Ленка серьезно посмотрела на эфирного.
«Дядя, сказала она, у вас какашка изо рта выпала. Я знаю, чем у вас пахнет – какашками. У вас во рту какашки, а это потому, что надо чаще чистить зубы. И еще поменьше врать – так мама говорит. Она говорит, что когда врешь, то изо рта идут какашки».
Ленка вздохнула, и вышла из комнаты…
Вечером, ее родители на кухне смеялись и плакали одновременно, и быстро собирали документы. За ними скоро должен был приехать друг, который отвезет их навсегда в другую страну. Родители боялись, что друг не успеет и тогда Ленку отправят с детский дом.
Ленка забралась на кровать прадедушки и обняла его подушку. Ей снилось, что он, совсем молодой, гладит ее по голове и говорит:
«Ты молодец, Ленка, молодец, я горжусь тобой, Ленка…»
yaplakal.com