У меня был троцкист Джордж и революционный француз из Канады, они задавали мне вопросы о диссидентском движении в СССР и записывали мои ответы на тайп-рикордер. Ничего утешительного я им не сказал, и в свою очередь спросил Джорджа, когда уже можно начать стрелять, а не только защищать права то крымских татар, то палестинцев, то еще кого-то, когда закончатся эти бесконечные маленькие интеллигентские собрания, и будет борьба. Последовали долгие объяснения. Меня обозвали анархистом, и два западных революционера покинули восточного, русского революционера. В дверях они столкнулись с Леней Косогором, человеком, отсидевшим десять лет в советских лагерях. "Какая каша из людей!" -- подумал я.
Когда ушел и Леня, наконец, я решил устроить себе удовольствие -- сделал себе сэндвичи с огурцом, луком и ветчиной, налил себе бордо. История сэндвичей и бордо короткая, но яркая. Это все принес соседу Эдику из номера 1608 какой-то друг, а сосед Эдик вегетарианец и вина не пьет почти -- припасы он, от греха подальше, отдал мне. Так вот, я налил себе бордо и приготовился укусить бутерброд... Раздался телефонный звонок.
-- Хэллоу, -- сказал я.
-- Это Бэнжамэн, -- сказал голос.
-- Я не Бэнжамэн, -- сказал я.
-- Я -- Бэнжамэн, -- сказал он.
-- О, Бэнжамэн! -- сказал я, -- я не занят уже, хочешь встретиться со мной? Давай встретимся на углу 57-й улицы и 5-го авеню.
-- Нет, -- сказал он. -- Я сегодня хочу остаться дома. Гоу ту бэд! Приходи!
Я покрылся потом. Грубо. А ресторан? А прелюдия? Что мы -- крысы? Может, я подумал не совсем так, но что-то вроде этого. "Гоу ту бэд". Ишь ты! Придумал!
-- Я не могу сегодня в постель, -- сказал я, -- я имею плохое состояние.
Тут мы с ним начали запинаться и запинались некоторое время, я искал нужные английские слова, а он... не знаю, почему запинался он...
Наконец, я сказал:
-- Хорошо, я подумаю. Если хочешь, дай мне номер телефона, я позвоню тебе в течение получаса.
-- Я не помню номер, и я сижу в ванне, -- сказал он, -- но я живу в отеле "Парк-Шеридан", номер 750, посмотри в телефонной книге, -- сказал он.
-- Я позвоню, -- сказал я и повесил трубку .
Сейчас вы меня немножко поймете. Мне стало неприятно от грубости начала. Я хотел лечь с ним в койку, он мне чем-то нравился, но уж очень грубо. Конечно, может быть, так и поступают нормальные люди, у которых мало времени, у которых работа, и они визитеры, и у них есть вечер и чего бы не пригласить русского парня, который согласен, и к чему тут канитель и терять время.
Он был нормальный, но это меня и раздражило. Он даже не захотел сделать вид, что я ему нравлюсь, что у него не просто желание каким-то образом потереться о меня своим хуем, раздражив его не то у меня во рту, не то в этом моем отверстии, и он бы что-то делал мне, и ему были бы приятны мои содрогания, конвульсии моего организма, смотреть на это. Нет, он ленился даже вид сделать. Что говорить, мне это было неприятно. Для меня любовь -- это взаимное ласковое притяжение и маленькая игра
Для минусаторов, один из абзацев его книги