Сиротка №2Трын-трава Истины.В темно-синем лесу все трепетало. Даже дубы не могли удержать листву в эту еще далеко не позднюю осень. С невероятной силой колыхались верхушки осин. Словно пытались вымести звезды с небосвода. При этом в низинах смрадные болота все не отпускали туман из своих колдовских объятий. Луна пряталась за очередным облаком, изредка лицезря таинство, происходящее на опушке в этот жуткий час. И тогда на поляне возникали длинные тени, искажающиеся в каком-то зловещем танце.
Вскоре ветер начал затихать, обнажая странные звуки. Будто художественный свист или быстрое синхронное перемещение остро заточенных предметов по не особо плотной растительности.
– Зайцы!!!
Вжих тут же стих. Только металлическое эхо растворялось в накрывающей тишине.
– Зайцы, я знаю, что вы здесь. Есть разговор…
*
Слова повисли в воздухе, густом и тяжелом, как болотная взвесь. И тишина в ответ была не пустой, а плотной, выжидающей, словно сам лес затаил дыхание. Туман у края поляны внезапно сгустился, из его колдовской толщи начали проступать силуэты.
Они выходили не спеша, по трое с каждой стороны. Это были зайцы, но такие, какими их могли бы создать первозданные сумерки и древние корни. Их шкура не была просто серой или белой - она отливала цветом старого мха, серебристой коры и глубоким тоном скал. Она была покрыта шрамами-узорами, похожими на годовые кольца на срезе дуба.
Они были крупнее обычных зайцев, их лапы, одетые в короткую, словно броню, шерсть, ступали по земле твердо и властно, не оставляя следов, но будто вдавливая в почву саму тяжесть своих лет. Длинные уши, больше похожие на ритуальные головные уборы, были неподвижны и остры, как наконечники стрел. Каждый их мускул, каждый волосок дышал силой, не спешащей себя тратить, силой, что поворачивает сезоны и шепчет травам команду расти.
Они остановились полукругом, не приближаясь, но и не оставляя расстояния. В их величественной, безмолвной позе читалось не ожидание подачки, а терпеливое выслушивание подданного. Лес вокруг окончательно замер, отдавая им первенство. Это были не звери. Это были духи. Хранители. И теперь их бездонные взгляды были устремлены на того, кто осмелился их позвать.
Тишина, натянутая, как струна, грозила лопнуть от самого звука дыхания. И тогда туман в самом центре поляны расступился, уступив дорогу тому, кто был старше камней в здешних ручьях и мудрее самых древних дубов.
Его поступь была не шагом, а мерным биением сердца мира. Лапы, покрытые шерстью цвета лунного серебра и покрытые причудливой вязью шрамов, похожих на карту звездного неба, опускались на траву. Земля под ними замирала, ощущая невыразимую тяжесть. Он шел неспешно, и с каждым его движением воздух густел, наполняясь запахом хвои, перегноя и остывшего после дня камня.
Это был Заяц. Тот, чье имя произносили шепотом корни деревьев, и кто одним лишь взглядом мог усмирить бурю.
Длинные уши, подобные двум скрижалям, вознесенным к небу, были усеяны тончайшими прожилками, в которых пульсировал тусклый свет. Они впитывали не только звуки, но и сами мысли, страхи и надежды всего мирского.
А глаза… Они пылали холодным огнем, как два топаза, вмурованных в лик векового божества. В них не было ни злобы, ни доброты. В них было милосердие судьи, вершащего приговор по законам, написанным до рождения первого человека. Его морда, испещренная морщинами-узорами, хранила отпечаток безмерного спокойствия и силы. Казалось, одно его слово — и лес расступится, одно движение — и горы падут.
Он остановился в нескольких шагах, и его спутники склонили головы в немом почтении. Он не сказал ни слова, он лишь смотрел. И этого было достаточно, чтобы понять: разговор начнется только тогда, когда он того сам пожелает.
Величавый заяц медленно склонил свою голову. Его взгляд, полный бездонной мудрости, пронзил звавшего насквозь, и когда он заговорил, его голос был подобен гулу подземного камнепада:
«Тот, кто зовет, должен знать, к кому он взывает! Я — тот, чьи лапы попирают корни мира. Я — шепот в ветвях древних дубов и молчание меж звезд. Я — хранитель первого семени и страж последнего листа. Мое имя отзывается эхом в сердцевине каждого камня, и мое дыхание — это ритм, по которому танцует сама Вечность. Меня зовут Ара-Нур, Среброухий Владыка Лесной Твердыни!»Голос его не гремел, но каждый слог обладал невероятной тяжестью, вдавливаясь в сознание, как резец в камень. Он сделал паузу, и в его топазовых очах вспыхнула искра холодного любопытства:
«Смертный. Ты призвал могущество, что старше твоих городов и рек. Ты потревожил древний покой. Голос твой, жалкий щебет в симфонии мироздания, достиг наших чертогов. Говори же. Зачем ты пришел? Зачем ты звал нас, детей изначальной чащи, в этот жуткий час? Назови причину, что заставила тебя обратиться к самому сердцу леса. И пусть ответ твой будет стоить этого беспокойства.»Человек, охваченный одновременно благоговейным ужасом и непреодолимым стремлением, сделал шаг вперед. Его собственный голос показался ему ничтожным и хрупким после того громоподобного шепота, что заполнил собой пространство.
«О, Ара-Нур, Владыка лесной твердыни, Страж древних корней, – начал он, и слова его, казалось, тонули. – Я пришел не за силой, не за долгой жизнью и не за властью над стихиями. Я… я жажду знания! Я ищу ответ, который не могут дать ни книги, ни звезды. Я хочу постичь суть мироздания. Ту первозданную истину, что скрыта в основе всего сущего».Глаза Зайца не моргнули. В них не было ни гнева, ни одобрения – лишь бездонное, всевидящее созерцание. Казалось, Ара-Нур читал не просто слова, а саму душу человека, листал страницы его прошлого, настоящего и смутных очертаний грядущего, видя каждую мысль, каждое побуждение, каждую тень сомнения.
Тишина растягивалась, становясь невыносимой. Лес вокруг, казалось, впитывал признание человека и ждал вердикта своего повелителя.
И тогда Ара-Нур медленно, с неземным достоинством, склонил свою могучую голову. В его глазах вспыхнула та самая искра – но теперь это было не одно лишь любопытство, а нечто большее: признание. Признание в этом хрупком создании той самой искры пытливости, что когда-то, в эпохи, забытые самой вечностью, зажгла первые звезды неба.
«Ты ищешь не то, что можно взять, – сказал Заяц, и его голос был тише прежнего, но оттого лишь весомее. – Ты ищешь то, что можно лишь увидеть. И в твоей дерзости есть отблеск древнего огня. Ты достоин взгляда. Одного взгляда».Он поднял переднюю лапу. Движение было плавным и исполненным такой нечеловеческой грации, что воздух заструился вокруг его когтей, будто рассекая саму ткань реальности. Из ниоткуда в его лапе появилась шкатулка.
Она была невелика, ладоней пяти в длину, и сделана из металла, которого не знали земные горны. Он был темным, как межзвездная пустота, но по его поверхности переливались и играли отсветы далеких туманностей. Поверхность шкатулки была покрыта рунами. Это не были письмена ни одного из народов мира. От шкатулки исходила легкая вибрация, едва уловимое гудение, будто она резонировала с самой частотой бытия.
Ара-Нур протянул шкатулку человеку.
«Возьми. Внутри – ответ на твой вопрос. Помни: истина не терпит свидетелей. Узри ее – и храни молчание».Человек, дрожащей рукой, принял сей дар. Собрав всю свою волю, он нажал на почти невидимую защелку. Крышка шкатулки отскочила беззвучно.
Внутри, на черном бархате, что напоминал ночное небо без единой звезды, лежала курительная трубка. Она была вырезана из причудливо изогнутого корня, отполированного до зеркального блеска. Трубка казалась одновременно простой и невероятно сложной, естественной и сотворенной мастером.
Трубка была набита травой. Но это была не просто трава. Она отливала серебром и изумрудной зеленью одновременно, и от нее исходил слабый аромат, в котором смешались запахи далеких планет и сладковатая дымка забытых снов. Это была легендарная Трын-трава, растение из сказок и мифов, способное открыть врата восприятия и показать мир таким, каков он есть, без покровов и иллюзий.
Человек поднял глаза, чтобы поблагодарить, но… их уже не было.
Зайцы исчезли. Бесшумно и мгновенно, словно их и не было. Туман на опушке рассеялся, уступая место бледным лучам пробивающейся луны. Лес вокруг снова задышал, зашелестел, зажил своей обычной жизнью. Давление невероятной силы испарилось, оставив после лишь легкий звон в ушах и память о встрече. В его руках лежала та самая шкатулка, а в пальцах чувствовалась шероховатая поверхность древней трубки, наполненная травой, что способна показать суть всех вещей.