Помню, что лет в 12 начал читать "Железный поток" Серафимовича. Всеядный до того был, Джеральда Даррелла с Пьером Булем читал в последовательности книг на полке. Благо, отец собрал для меня библиотеку в три тысячи томов.
Я плакал, как сопляк. Меня тошнило, выворачивало несколько раз. Потом стоял у окна, и проговаривал про себя все сцены.
Через полгода то же повторилось с собранием сочинений Всеволода Иванова "Бронепоезд 14-69" и "Голубые пески".
Каждый человек должен получить такую порцию впечатлений и правды очевидцев.
Как можно остановить бронепоезд, не имея артиллерии и даже гранат? Выйти и лечь перед ним на рельсы.
---------------------------------------
— Перережет — и все. Стрелять не будет даже зря!
И вдруг, почувствовав это, тихо сползли все в кустарники, опять обнажив насыпь.
Дым густел, его рвал ветер, но он упорно полз над лесом.
— Идет!.. идет!.. — с криком бежали к Вершинину мужики.
Вершинин и весь штаб, мокрые, стыдливо лежали в кустарниках. Васька Окорок злобно бил кулаком по земле. Китаец сидел на корточках и срывал траву.
Знобов торопливо, испуганно сказал:
— Кабы мертвой!
— Для чего?
— А вишь по закону — как мертвого перережут, поезд-то останавливатся. Чтоб протокол составить… свидетельство и все там!..
— Ну?
— Вот кабы трупу. Положил бы ево. Перережут и остановятся, а тут машиниста, когда он выйдет — пристрелить. Можно взять…
Дым густел. Раздался гудок.
Вершинин вскочил и закричал:
— Кто хочет, товарищи… на рельсы чтоб и перережет!.. Все равно подыхать-то. Ну?.. А мы тут машиниста с поезда снимем! А только вернее, что остановится, не дойдет до человека.
Мужики подняли тела, взглянули на насыпь, похожую на могильный холм.
— Товарищи! — закричал Вершинин.
Мужики молчали.
Васька отбросил ружье и полез на насыпь.
— Куда? — крикнул Знобов.
Васька злобно огрызнулся:
— А ну вас к..! Стервы…
И, вытянув руки вдоль тела, лег поперек рельс.
Уже дышали, гукая, деревья и, как пена, над ними оторвался и прыгал по верхушкам желто-багровый дым.
Васька повернулся вниз животом. Смолисто пахли шпалы. Васька насыпал на шпалу горсть песка и лег на него щекой.
Неразборчиво, как ветер по листве, говорили в кустах мужики. Гудела в лесу земля…
Васька поднял голову и тихо бросил в кусты:
— Самогонки нету?.. горит!..
Палевобородый мужик, на четвереньках, приполз с ковшом самогонки. Васька выпил и положил ковш рядом.
Потом поднял голову и, стряхивая рукой со щеки песок, посмотрел на гул: голубые гудели деревья, голубые звенели шпалы.
Приподнялся на локтях. Лицо стянулось в одну желтую морщину, глаза как две алые слезы…
— Не могу-у!.. душа-а!..
Мужики молчали.
Китаец откинул винтовку и пополз вверх:
— Куда? — спросил Знобов.
Син-Бин-У, не оборачиваясь, сказал:
— Сыкмуучна-а!.. Васикьа!
И лег с Васькой рядом.
Морщилось, темнело, как осенний лист, лицо желтое. Шпала плакала. Человек ли отползал вниз по откосу, кусты ли кого принимали — не знал, не видел Син-Бин-У…
— Не могу-у!.. братани-и!.. — плакал Васька, отползая вниз.
Слюнявилась трава, слюнявилось небо…
Син-Бин-У был один.
Плоская изумрудноглазая, как у кобры, голова пощупала шпалы, оторвалась от них и, качаясь, поднялась над рельсами… Оглянулась.
Подняли кусты молчаливые мужицкие головы со ждущими голодными глазами.
Син-Бин-У опять лег.
И еще потянулась изумрудноглазая кобра — вверх, и еще несколько сот голов зашевелили кустами и взглянули на него.
Китаец лег опять.
Корявый палевобородый мужичонко крикнул ему:
— Ковш тот брось суды, манза!.. Да и ливорвер-то бы оставил. Куды тебе ево?.. Ей!.. А мне сгодится!..
Син-Бин-У вынул револьвер, не поднимая головы, махнул рукой, будто желая кинуть в кусты, и вдруг выстрелил себе в затылок.
Тело китайца тесно прижалось к рельсам.
Сосны выкинули бронепоезд. Был он серый, квадратный, и злобно багрово блестели зрачки паровоза. Серой плесенью подернулось небо, как голубое сукно были деревья…
И труп китайца Син-Бин-У, плотно прижавшийся к земле, слушал гулкий перезвон рельс…
Это сообщение отредактировал NambuGoto - 26.09.2023 - 21:25