Судьбы великих людей. С.С. Юдин

Верно!

Ведь не Сталин писал миллионы доносов!

Но срока и стенку давал именно он и его шобла

Размещено через приложение ЯПлакалъ

На работе сотрудница есть советской закалки, так вот ей до всех всегда есть дело. Обо всем замеченном всегда знает начальство.

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Ага у америкосов точно такая ,же шобла,через 30 лет выпускают из тюрьмы, а он оказывается невиновен о у мужика полные штаны радости....

И расстреливал тоже. Лично!

Зачем самому мараться,для этого были вахтовые исполнители,которых потом в те же ямы

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Сергей Сергеевич Юдин

Мужик, ты не прав,на западе это первое правило,стучать на всех,таких там очень ценят,а при совке таких терпеть не могли и старались в свои компании не брать.

Это сообщение отредактировал hakko - 10.09.2022 - 09:35

Я в душе не ебу, какие ты там фильмы при Сталине смотрел. Я, к счастью, родился несколько позже. Но ответа на свой вопрос из твоего поноса я так и не получил.

Ему и не нужно было писать.
Он создал систему, при которой доносы поощрялись и им давался ход.

При царе попробуй напиши на кого-то донос, что он японский шпион.
Результат будет нулевой - посмеются и выбросят в мусорную корзину.

Это сообщение отредактировал Silver867 - 10.09.2022 - 09:39

В совке недоносительство официально осуждалось на всех уровнях, начиная со школы.

Ну наверное и не получиш, отличие человека от остальных.... это логическое мышление и анализ произходящего, к сожалению ВЫ этим не обладание...

Удивительно, что С. С. Юдин, будучи беспартийным, смог подняться по служебной лестнице (от заведующего отделением уездной Серпуховской больницы до главного хирурга Института им. Н. В. Склифосовского) с его отношением, как он называл к «совдепии». Особенно в военное время его неоднократно принуждали вступить в ряды ВКПб, но он всячески категорически отказывался. Он сам себя считал кадетом (конституционно-демократическая партия) и довольно открыто враждебно относился к советской власти.

Не считаю лишним повториться и еще раз напомнить, что несмотря на его политические взгляды, за огромную заслугу перед отечественным здравоохранением он был дважды награжден Сталинской (Государственной) премией, а посмертно – Ленинской, а так же удостоен высокими правительственными наградами. Но все же он всю войну так и оставался полковником, в то время как врачи, гораздо меньшего масштаба, были генералами.

С. С. Юдин допускал мысль о возможности ареста, так как каждый раз, проезжая мимо НКВД на Лубянке, всегда крестился и шептал «Пронеси Господи». В близком кругу он даже как-то сказал, что в кратком курсе истории партии не было правды. Будучи убежденным атеистом, он был крещен и посещал богослужения в Елоховской церкви. В храме крестился.

Сергей Сергеевич был значительно более известен за границей, нежели в своей стране, где к нему относились недостаточно уважительно, из-за его политических взглядов. Как только за рубежом стало известно, что столь уважаемого ученого-хирурга с мировым именем арестовали ни за что, удивление иностранцев было настолько велико, что вскоре в Лондоне в помещении английского Королевского колледжа хирургов был выставлен большой портрет Сергея Сергеевича с соответствующей надписью об отношении к нему коммунистического режима.

Имеются весьма достоверные данные, что арест С. С. Юдина был осуществлен, для того, чтобы выколотить побоями компроментирующие сведения на маршала Г. К. Жукова, которого И. В. Сталин очень не любил, боялся и всячески стремился найти предлог для его ареста. Ведь И. В. Сталин был крайне недоволен огромной популярностью маршала. Он, особенно в последние годы, серьезно побаивался Г. К. Жукова.

С. С. Юдин очень ценил маршала Г. К. Жукова, с которым Сергей Сергеевич познакомился в 1944 г. на фронте, считал его военным гением России и приравнивал его к А. В. Суворову.

Сам С. С. Юдин и маршал Г. К. Жуков хорошо друг к другу относились и имели весьма близкие, даже, можно сказать, дружеские контакты. Они неоднократно встречались на фронте, и Сергею Сергеевичу Г. К. Жуков однажды даже предложил апробировать и сделать первый выстрел из особо мощной современной пушки, которая самому маршалу Г. К. Жукову очень понравилась своими возможностями, и Сергей Сергеевич с большим удовольствием апробировал новое сверхмощное орудие.

Впоследствии, на допросах С. С. Юдин отказался сказать что-либо плохого против Георгия Константиновича, которого благотворил как человека и полководца. Об этом он поведал в узком кругу семьи после возвращения в Москву.

Истинный патриотизм С. С. Юдина подчеркивает и тот факт, что он неоднократно оперировал членов Политбюро ЦК ВКПб, но категорически отказался оперировать фельдмаршала Паулюса, поскольку тот был врагом России.

Вот как это было. Дяде сообщили, что нужно срочно оперировать какого-то важного генерала. В тот день он очень плохо себя чувствовал. Разболелся позвоночник. Дал о себе знать застарелый, со времени контузии в первую империалистическую войну, радикулит. Ему даже нагнуться, чтобы надеть ботинки было трудно - сел в машину прямо в тапочках. По дороге, наконец, спросил фамилию больного. «Фельдмаршал Паулюс? – переспросил с нескрываемым удивлением. Я не буду его оперировать! Я же его прирежу! Мерзавцы, они захотели, чтобы я консультировал, а может быть и оперировал немецкого генерала Паулюса, и мне только в машине об этом сообщили! Я категорически сказал, что не буду этого делать, обойдутся и без меня. Мое время слишком дорого, у меня много русских раненых…». С этими словами остановил машину. Пошел пешком, в чем был, в тапочках.

Эмоциональность и детская непосредственность сослужили ему плохую службу. Независимая точка зрения и критическое отношение к партийным авторитетам, явно раздражало убежденных коммунистов и компетентные органы. Наступили новые времена, в которые уже нельзя было помыкать идеологизацией повседневной жизни.

В послевоенные годы С. С. Юдину вменялось в вину связь с некоторыми крупными военноначальниками, с которыми он был просто в дружеских отношениях – главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов, маршалы И. С. Конев и Ф. И. Толбухин, генералы армии Е. А. Щаденко и А. С. Жадов, генералы В. Б. Богаткин, П. А. Ротмистров, Н. И. Лямин. Многие из них были репрессированы до войны и это, естественно, способствовало их частым заболеваниям.

Дружба их заключалась, в основном в том, что они дружили домами, страстно охотились и ездили на рыбалку. Охота С. С. Юдина увлекала с детства. С 1937 по 1941 гг. он регулярно проводил выходные дни на охоте в Завидово, Переславле-Залесском, Оршанском и других живописных районах Подмосковья.

И, только за это, Сергею Сергеевичу приписывали вражескую связь с некоторыми высшими командирами отечественной армии, якобы недовольными существующим строем и замышлявшими «преступные» действия против правительства.

Особенно теплые отношения, были у Сергея Сергеевича с главным маршалом артиллерии Н. Н. Вороновым, который часто навещал больного С. С. Юдина во время его тяжелой болезни (первый инфаркт миокарда он перенес в 1942 г.).

До и во время войны С. С. Юдин многих из них лечил, нередко оперировал, в связи с заболеваниями, а чаще, ранениями. В частности, в 1945 г. в Вене у командующего войсками маршала И. С. Конева на фронте развилась острая кишечная непроходимость. Все врачи пребывали в растерянности. Был приглашен Сергей Сергеевич, и ему удалось устранить жизнеопасное заболевание в условиях фронта консервативными мероприятиями (обычной очистительной клизмой).

Маршал И. С. Конев был настолько благодарен С. С. Юдину и знавший, что Сергей Сергеевич увлекается автомобилями, которыми С. С. Юдин сам виртуозно управлял, в благодарность дал распоряжение по фронту подобрать С. С. Юдину хороший автомобиль в подарок.

Сергея Сергеевича отвезли на футбольное поле, которое было заставлено громадным количеством трофейных автомобилей. С. С. Юдину предложили выбрать самому машину, которая ему понравится. Сергей Сергеевич выбрал себе Бъюик с откидной крышей. Автомашина была доставлена в Институт им. Н. В. Склифосовского. На этой машине он до ареста ездил. Затем Наталья Владимировна подарила ее Б. С. Розанову.

Сведения об аресте С. С. Юдина я пытался получить в МГБ еще в начале 1991 г. (во времена оттепели), готовясь написать ряд статей, посвященных к столетию его рождения. Но дважды меня постигла неудача и, к вполне справедливой моей просьбе, как близкого родственника незаконно репрессированного человека, а затем, полностью реабилитированного, был получен отрицательный ответ. И только в третий раз (1994) мне удалось прочесть 5 томов допросов С. С. Юдина и лиц, привлеченных к этому незаконному делу (большую помощь в этом деле оказал генерал КГБ, близкий знакомый моего пациента). Мне разрешили делать выписки и даже подарили две фотографии С. С. Юдина в арестантской одежде, которые любезно пересняли сотрудники на Лубянке.

С. С. Юдин был арестован 23 декабря 1948 г. и обвинен по статьям 58 – 1 «б» и 58 – 10, часть 2 УК РСФСР, как враг Советского государства, снабжавший английскую разведку шпионскими сведениями о нашей стране. В дальнейшем, с целью секретности, в тюремных документах С. С. Юдин числился «арестованным N 7».

Меня часто спрашивают, за что и почему был арестован С. С. Юдин?

Версий о том, что стало конкретным поводом для ареста, было множество. В частности, в 1948 г. у советских контрразведчиков случилось несколько провалов «на английской линии». В деле Натальи Водолазовой – переводчицы корреспондента английской газеты («Dajly Telegraph and Morning post») Чолертона, арестованной в 1943 г. за содействие своему шефу в сборе конфиденциальной информации, обнаружили фамилию «Юдин». Поэтому Сергея Сергеевича обвиняли в том, что он в 1936 г. установил преступную связь с английским контрразведчиком. А на самом деле С. С. Юдин рассказывал Чолертону о своей методике переливания трупной крови. И все. И этого он никогда не отрицал.

В свое время на кафедре, руководимой С. С. Юдиным, работал ассистентом А. А. Беляев, которому так же задавали один и тот же вопрос: «За что был осужден Сергей Сергеевич Юдин?». «Полагаю, что теперь таких вопросов уже не возникало бы. И все-таки иногда в выражениях и высказываниях своих мыслей Сергей Сергеевич допускал определенные «вольности», которых при умелой подаче было вполне достаточно для возбуждения дела».

Из прочитанных документов мне удалось выявить связь ареста С. С. Юдина с личностью самого Г. К. Жукова. Оказалось, что Сталин тревожился его большой популярностью в стране и славе этого блистательного полководца. В НКВД г. Новосибирска мною и В. Н. Понуровой так же были обнаружены документы, указывающие на желание Сталина очернить Георгия Константиновича и, тем самым, уничтожить его.

Арестовать Г. К. Жукова Сталин не осмелился, поэтому на маршала стали готовить компроментирующие материалы. В частности, пытались заставить С. С. Юдина дать необходимые властям данные, но получить их от Сергея Сергеевича им, как я уже упоминал, не удалось. По делу «Жукова» были арестованы генерел-лейтенант В. В. Крюков и его жена – известная певица Лидия Андреевна Русланова.

23 декабря 1948 г. Сергею Сергеевичу позвонил тогдашний Нарком здравоохранения генерал полковник Смирнов Н. А., который не мог не знать, в какую западню толкает этого слишком самоуверенного, по его мнению, знающего себе цену хирурга, с просьбой срочно осмотреть больного. С. С. Юдин только что вернулся из Большого театра, где слушал оперу «Борис Годунов». Дома, помешивая чай, он все еще был под впечатлением музыки и блистательно исполненных арий, ведь пели Максакова и Пирогов.

Сергей Сергеевич сразу же вышел к автомобилю, но привезли его не к постели больного, а в НКВД на Лубянку, объявили об аресте по приказу Абакумова (помощника Л. П. Берия). Следствие сначала проводил полковник Комаров, заместитель начальника следственной части по особо важным делам, который по приказу Абакумова, при первом же допросе сильно избил С. С. Юдина, выбил ему зубы, заставил раздеться догола, лечь на пол и избивал резиновой дубинкой. Допрос проводился по так называемой «конвеерной системе», в течение 9-ти суток после ареста, когда сменялись следователи, а арестованному не давали возможности отдыха, не разрешали заснуть, в то время, как палачи периодически отдыхали. Удары по лицу Сергей Сергеевич переносил сравнительно легко. Гораздо тяжелее было, как впоследствии рассказывал С. С. Юдин, когда щипцами захватывали ресницы и веки, и свертывали их в «трубочки».

И такая жестокость проявлялась не только к человеку, перенесшему обширный инфаркт миокарда и страдавшего стенокардией, но и к врачу-хирургу, тем более с мировым именем. К этим мучениям палачи-следователи добавляли угрозы арестовать всю семью «до седьмого колена», а любимую внучку Галю отдать в приют для детей.

Как известно, самого Абакумова, после ареста Берии, расстреляли, а Комарова – арестовали.

В результате избиений и запугиваний Сергей Сергеевич подписал все предъявленные ему обвинения, о чем он написал в заявлении на имя Сталина только через три года после ареста.

В дальнейшем С. С. Юдина допрашивал следователь Иванов, который вел себя значительно либеральнее и не избивал подследственного.

Ключевую и крайне отрицательную роль в деле С. С. Юдина, сыграла арестованная одновременно с ним его операционная сестра М. П. Голикова. На допросах она сначала его оговаривала, видимо, стремясь облегчить свою учесть, а, в дальнейшем, через много лет, от показаний отказалась.

Марина Петровна Голикова, пришла на работу в Институт в 1932 г. Она умела себя поставить, волевая, требовательная к себе и другим женщина. С. С. Юдин говорил про нее: «Святая женщина». Она всегда была готова к риску, занималась альпинизмом, любила езду на мотоцикле (однажды упала и долго лечила перелом). Обычно она готовила почту С. С. Юдину, отвечала на некоторые письма, печатала на машинке, фотографировала, подбирала иллюстрации, грамотно писала и редактировала. Систематизировала данные, вела архив.

Марину Петровну арестовали 23 декабря 1948 г., т. е. в тот же день. В течение года никто ничего не знал ни о судьбе С. С. Юдина, ни о Марине.

В Бутырской тюрьме министр МГБ Абакумов и следователь полковник Комаров требовали от М. П. Голиковой показаний о преступной деятельности «бывшего профессора Юдина», угрожали пороть резиновыми палками, посадить в тюрьму дочь и мужа-жида…». Убеждали, что Юдин во всех преступлениях давно признался. «Знаем, как он оперировал: выпускал кишки». Протокол садистского допроса был полностью сочинен следователем Ивановым. Операционную сестру вынудили признать факт «антисоветских» разговоров С. С. Юдина с академиком И. В. Давыдовским (на самом деле оба академика обсуждали перспективы развития только недавно созданной Академии медицинских наук СССР), подписать другие «обличающие» показания. Она наивно рассчитывала, что мучители «разберутся и поймут нелепость и страшный бред протоколов». Однако Марину Петровну отправили в ссылку в Карагандинскую область. Год и 10 месяцев просидела она в лагере. В последующем М. П. Голикова не находила себе оправдания в том, что не выдержала испытаний и оговорила С. С. Юдина ради спасения единственной дочери. Только в 1952 г. она направила Генеральному прокурору СССР опровержение в виде пространственной жалобы.

Из жалобы М.П.Голиковой Генеральному прокурору СССР от 15 июня 1952 г.

«23.12.1948 года я была арестована, а через несколько часов министр ГБ Абакумов мне объявил, что я арестована по делу бывшего профессора С. С. Юдина, который арестован раньше меня и во всех своих антисоветских преступлениях признался. На вопрос, знаю ли я его деятельность, я заявила: «Да, я его жизнь знаю, как свою, и расскажу все, что знаю». В первую же ночь на следствии, начальник следственной части по особо важным делам полковник Комаров применил весь русский мат и заявил, что все мои показания ерунда, а если я не буду рассказывать о преступной деятельности Юдина, то меня будут пороть резиновыми палками, посадят в тюрьму мою дочь и мужа-жида (он русский), - и прочие угрозы и страшные обещания, которые он мог обещать заключенной.

Прошло несколько суток в кабинете следователя и абсолютно без сна в камере. Мои рассказы ни к чему не приводили, потому что я никогда не знала и не слышала ни о каких-либо преступлениях, проработавши с Юдиным 16 лет. Но угрозы не прекращались, силы терялись, а страх усиливался. Первый протокол, написанный и сочиненный следователем Ивановым. Но то, что там написано, этого никогда не было. Никогда!

После карцера, матершины, галлюцинаций, которые меня преследовали, я решила давать вымышленные показания. Другого выхода у меня не было. Я спасала мою единственную дочь. Протоколы подписывала, в которых следователь «заострял» углы, и этим усугубляли суть дела, а на малейшее мое возражение я слышала одно и то же: «Что ж, опять в карцер пойдете!».

Давая такие показания, я верила, что разберутся и поймут всю нелепость и страшный бред. Через 11 месяцев мне зачитали приговор и полураздетую, с параличом лицевого нерва отправили в спецлагерь Северного Казахстана Карагандинской области.

Там продержали один год и десять месяцев. 4 октября спецконвой меня доставил в центральную тюрьму Москвы в качестве свидетеля. Многое переделали, «исправили», но остались те же запугивания и обещания отправить в карцер. Страх меня не покидал, и я не могла отойти от того страшного вымысла и, так как мне и теперь не верили, что я ничего не знаю, доказать не могла даже на очной ставке после предварительной репетиции я подтвердила никогда не существовавшие факты. Надежда на то, что разберутся, меня не покидала.

В тюрьме об этом я писала два раза министру ГБ и один раз прокурору. Прокурор генерал Китаев вызвал меня на пять минут, сказал, что он посовещается: если не успеет меня вызвать, то сообщит решение на место, где я буду.

Во внутренней тюрьме я просидела до 10.04., писала опять прокурору, просила следователя вызвать меня на допрос, но никто меня не вызывал, а вскоре перевели в Бутырскую тюрьму и 14.05. зачитали опять решение особого совещания – заменить 8 лет 5-ю годами. Дело пересмотрели без меня, и все клеветническое, вызванное насилием, осталось.

Я не нахожу себе оправдания за то, что не выдержала испытаний. Но я мать, которая ради единственной дочери, студентки V курса и ныне уже хирурга, сама мать и жена уже, я шла на такое тяжкое преступление, давая вымышленные показания на человека, от которого я никогда ничего антисоветского не слышала. Участвуя во всех его научных работах и проводя все сложнейшие операции на фронте и в Москве в течении 16 лет, я считала своим долгом помогать, насколько хватало моих сил и небольших знаний, принимая за великую честь помогать ему в работах, которые поощрялись правительством… Очень прошу разобраться в столь сложной истории и дать свои выводы».

Эта пространная жалоба М. П. Голиковой, написанная в Молотовском лагере, дает возможность судить о том, как велось следствие.

В апреле 1953 г. Марину Петровну освободили по амнистии. Официально дело «за отсутствием преступления» было прекращено только в 1957 г.

Имя С. С. Юдина исчезло со страниц учебников и монографий, а также других книг.

Самый популярный, с мировой известностью хирург, человек, благодаря усилиям которого Московский Институт им. Н. В. Склифосовского еще в 30–40-х гг. превратился в лучшую хирургическую клинику страны, в полном объеме вкусил славу и забвение. Все его знакомые от него отвернулись, боясь сталинских репрессий.

Одна из книг С.С.Юдина называется "Этюды желудочной хирургии" . Шикарно!

Ну и на хрена он тогда попёрся в Совдепию?
Жил бы спокойно себе в Штатах.

Это сообщение отредактировал Silver867 - 10.09.2022 - 09:45

Я деффачка) я не знаю как там на западе, но вот здесь ситуация такая

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Человек не стесняясь поносил советскую власть. Да, именитый и заслуженный, но границы надо иметь. Может где-то переборщил, в статье это обтекаемо написано.
Не убили, не расстреляли.
Ещё скажите, Солженицына просто так посадили.

Сейчас, кстати, не штрафут, не сажают за несогласие с действиями власти в некоторых обастях? А Сталин уже давно в могиле.

P.S. Tubdoc, спасибо за разъяснения причин заключения, что не отменяет написанного.

Это сообщение отредактировал Xavierre - 10.09.2022 - 10:29

тут в какой-то теме писали уже -
если я усну на сто лет и проснувшись меня спросят что происходит в России я отвечу - пьют и воруют. Салтыков-Щедрин, не хуй с горы. даж не еврей

С. С. Юдин в тюрьме.

Из Лубянки С. С. Юдин был переведен в Лефортовскую тюрьму, где он перенес несколько приступов тяжелой стенокардии. Выписка из докладной записки начальнику Лефортовской тюрьмы подполковнику Ионову от 23.05.49 г. «… Юдин в течение трех месяцев резко ограничивает себя в приеме пищи. Не ужинает, в обед ест очень мало. Периодически в течение 2–3-х дней почти ничего не ест. Пьет только сладкий чай. Очень сильно исхудал и ослаб. Отказывается от прогулки. Из-за крайней слабости, на прогулочном дворике ходит по стенке. Начальник санчасти подполковник Яншин».

Когда его перестали избивать, он стал требовать чернила и бумагу. В этом было отказано. Тогда узник сталинизма вновь объявил голодовку, вследствие чего он еще более ослаб и ходил на прогулки, держась за стены. Голодовка все-таки привела к выдаче бумаги, чернил и ручки с пером.

Иногда вместо бумаги давали кусочки туалетной бумаги, которые С. С. Юдин научился склеивать жеваным хлебом.

В таких условиях С. С. Юдин написал книгу «Размышления хирурга» на 332 машинописных страницах. Книга была издана только через 14 лет после смерти автора. Эта монография была написана по памяти, без литературных источников. В предисловии к этой книге академик Б. В. Петровский написал следующее: «Читая эту книгу, вспоминаю тот не иссекаемый энтузиазм, с которым отыскал Сергей Сергеевич великолепные фрески работы Доминико Скотти, запрятанные под толстым слоем штукатурки на потолке центрального фойе здания Института им. Н. В. Склифосовского. Нужно было видеть, с каким восторгом он любовался ими во время реставрационных работ и после полного восстановления. Или еще один эпизод, свидетелем которого я был, происшедший за сутки до внезапной смерти Сергей Сергеевича. Он давно мечтал увидеть последнее произведение Врубеля. Оказалось, что эта забытая фреска «Скрежет зубовный» – находилась на стене церкви в психиатрической больнице г. Киева. В 1954 г. в Киеве работала конференция украинских хирургов и С. С. Юдин, несмотря на занятость (он председательствовал на конференции) и плохое самочувствие, все же нашел время, чтобы осмотреть Киев. Он отыскал эту фреску, и мы долго смотрели, тронутые временем и незаконченное произведение великого русского художника.

Все цитаты приведены в книге так, как они были написаны автором, зачастую на память».

Вторую монографию в тюрьме он так же писал по памяти под названием «20-летний опыт заготовки, хранения и трансфузии посмертной крови». На титульном листе этой книги С. С. Юдин так поэтически изложил свою главную мысль по этой проблеме:

«Пускай ты умер, и давно,
Уж твой развеян прах;
Но кровь из сердца твоего
Живет в других сердцах».

И, наконец, им написаны в тюремных условиях воспоминаниях о своих впечатлениях и интересных встречах с людьми под названием «Захарьино», но эти воспоминания заканчиваются 1922 г.

Трудное было время. Заступиться за Сергея Сергеевича мало кто осмеливался. Зато хлопотал он сам. Об этом свидетельствует письмо С. С. Юдина, написанное с целью пересмотра его дела, датированное 22.07.52 г.: «Я никогда враждебной деятельностью не занимался. Мое призвание – хирургия, ей я посвятил свою жизнь и хотел бы продолжать заниматься ею в оставшееся время…».

Невероятные издевательства уже над не молодым человеком, не могли существенным образом не отразиться на его здоровье: «Не сочтите это за старческую болтливость. До этого еще не дошло, хотя, конечно, за эти трудные годы я не помолодел. Лишь бы не подвел центральный мотор, который еще раз сильно грозился остановкой в начале января 1949», т. е. всего через пару недель после ареста. Первый инфаркт развился на пороге 1942 г., когда он категорически отказался покинуть Москву и Институт, начальство которого сбежало, и продолжал оперировать раненых. Уже тогда поговаривали, что кое-кого это наводило на странные размышления. «Враг близко, все уезжают… А он остается. Почему? Уж не собирается ли перебежать к немцам?…».

С. С. Юдин очень трогательно относился и опекал своих сотрудников, которые являлись высоко квалифицированными и поливалентными хирургами и, по мнению Сергея Сергеевича, лучше других умели (имея за плечами школу Института им. Н. В. Склифосовского) оказывать специализированную помощь больным в сложившейся критической ситуации на фронтах. Они же были и наиболее опытными преподавателями. В их числе были Д. А. Арапов, Б. А. Петров и А. А. Бочаров.

Когда началась ВОВ, им всем дали звание врачей третьего ранга (теперь майор). Однако С. С. Юдин правильно решил, что в условиях фронтовых действий, это воинское звание не даст им возможности широко развернуться и квалифицированно оказывать помощь раненым на фронтах и, тем самым, принести максимальную пользу стране.

Поэтому Сергей Сергеевич позвонил по телефону И. И. Джанелидзе, своему близкому другу из Санкт-Перербурга, который в то время являлся Главным хирургом Военно-морского флота, и который сразу же представил всех трех к званию бригадного врача (полковника) и, благодаря этому, их назначили на руководящие посты в Красной Армии и Военно-морского флота: Д. А. Арапова – главным хирургом Северного флота, а Б. А. Петрова – главным хирургом Черноморского флота. А. А. Бочаров был назначен главным хирургом одной из действующих армий.

Выписка из письма С. С. Юдина к ученикам, отправленного на фронты 5 февраля 1942 г.

«Докторам и Докторассам:
Б. А. Петрову, Д. А. Арапову, А. А. Бочарову, Л. С. Островской, Д. И. Меркулову, В. А. Скоробогатовой, Л. А. Копцыловской, И. К. Клецкому, О. О. Виноградовой, О. А. Ставровской, Н. В. Хорошко.

Бог помочь Вам, друзья мои
В заботах жизни, бранной службы
И на пирах веселой дружбы,
И в сладких таинствах любви.
Бог помочь Вам, друзья мои!
И в бурях, и в житейском горе
В краю чужом, в пустынном море
И в мрачных пропастях земли.

…К сожалению, в самую новогоднюю ночь я неожиданно, «не в шутку занемог». Случился инфаркт миокарда – штука скверная. Во-первых, чуть не умер, во-вторых, выбыл из активной работы на значительный срок и притом крайне не вовремя, в-третьих, вследствие того же и мое послание к Вам тоже задержалось на месяц.

…Но прежде того разрешите совсем вкратце напомнить о тех довольно крупных переменах, кои произошли в нашем Институте со времени моего предыдущего послания к Вам.

1.Ночью, 16.X., после двухмесячной подготовки сбежали директор Якубсон со всей своей бандой, обокравши не только кассу, кухню, аптеку, цейхгауз, но даже больных. «Сии птенцы гнезда Якубсона» была компания из 26-ти отборных проходимцев и паразитов, вроде Корытного, Дорина, Писикова, Садкиной, Ландо, Ремма, Сорегина и т.п. Украдено было 15 тысяч из кассы, все золотые вещи, сданные больными на хранение, даже печать Ин-та, дабы фабриковать друг другу какие угодно удостоверения. Они увезли бензиновый бак с последней оставшейся автомашины.

Из моей клиники в ту ночь дезертировал Головинчиц, несколько позже тоже ушла не простившись со мной Робинсон.

2. Утром 17.X. мы избрали директором А. В. Русакова, который самоотверженно проработал с нами три недели, не выходя ни днем, ни ночью из палат, операционных и приемного покоя. Арсений Васильевич был снят с работы самым оскорбительным приказом вследствие бессовестных происков и интриг даже доносов Мих.Ваза.

3. С 16.X. весь Ин-т стал объединенной хирургической клиникой… Трудно передать кошмарное состояние 300 раненых, брошенных врачами Гориневской, сама старуха сбежала на сутки раньше своих ассистентов, добывши исподтишка от них для своего барахла полвагона.

4.Новый директор –Борис Владимирович Нифонтов – оказался превосходным человеком, энергичным и преданным делу работником, имеющим заслуженное влияние в Моссовете и высоких партийных инстанциях (курсив авторов). Наши отношения установились сразу и не оставляют желать лучшего. Во всех моих работах и начинаниях, мелких и крупных, я неизменно встречаю горячую, искреннюю поддержку (в этом С. С. Юдин глубоко заблуждался – авторы).

Таковы существенные перемены в жизни и структуры нашего Ин-та. Отмечу хронологически отдельные пережитые этапы и моменты.

1.Первые дни после 16.X., когда Б. С. Розанову, Л. А. Эндауровой и мне приходилось наспех разбираться среди 300 с лишним раненых, брошенных бежавшими «травматологами» в подземное бомбоубежище… Своих больных у нас было тоже свыше трехсот. Если же добавить, что целые отделения пришлось поручать напр., И. В. Фомину и д-ру Карпинскому, а «Скорая» продолжала регулярно подвозить то «прободные», то тяжелую уличную травму с затемненных московских улиц, то Вы поймете, что первые дни нам было трудновато…

2.Двое суток сверхнапряженной работы после воздушных налетов 28 и 29.X. По счастью к этому времени выявились и вошли в свои роли упомянутые трое молодых хирургов. Вместе с тем удалось эвакуировать две большие партии из «наследства» Гориневской в два наших филиала: на «Сходню» и в «Подсолнечное»…

Перехожу к изложению начатых и проводившихся работ.

1.Лечение огнестрельных переломов глухой гипсовой повязкой. Хотелось, во-первых, выявить особые преимущества именно ранних гипсований свежеоперированных переломов, во-вторых, желательно было выявить эффективность местной сульфамидотерапии. Вставал вопрос об аппаратуре не только для гипсовых перевязочных, но о настоящих ортопедических столах в операционной. Добыл…

Вместе с тем, добывши звуковой киноаппарат, я стал выезжать в подмосковные участки фронта, раздавая при этом свои книги о стрептоциде и пульверизаторы.

Я взял на себя следующие практические проблемы: а) написать и издать книгу, где изложены принципы и техника трех неразлучных элементов лечения огнестрельных переломов, т. е. операций, сульфамидотерапии и закрытой гипсовой иммобилизации; б) организовать производство улучшенной, портативной ортопедической аппаратуры. Обе эти большие задачи затеяны были в трудное время: Москва была охвачена вражескими дивизиями в полукольце, с радиусом кое-где 40–50 километров. Время ли это для писания и печатания книг и для организации производства новых видов аппаратуры?!

Я не был вполне уверен, что в некоторых местах огневые рубежи не приблизятся еще, может быть, даже значительно. Я вполне готов был к артиллерийскому обстрелу нашей родной столицы. Но я абсолютно твердо знал, что Москвы мы не отдадим ни дешево, ни дорого…

Вот те работы и начинаются, не считая лечебной деятельности, в коих мне приятно пред Вами отчитываться и которые позволят мне, встречая и обнимая Вас при радостном победном возвращении, прямо и открыто глядеть каждому из Вас в глаза, в сознании, что в тяжелую годину я не оказался перед своей Родиной полным банкротом…

Кто они? Откуда они появились, все эти Рокоссовские, Доваторы, Кутаковы, Ремезовы, Жуковы, Коневы и все новые и новые герои полководцы?! Мы узнаем о них пока из кратких газетных справок. Весь мир поведает о них подробнее в счастливый период окончательной победы…

Всех Вас жду к себе в клинику не с надеждою, а с уверенностью. Думаю, что и сам справлюсь со своим инфарктом. А пока всех Вас, моих дорогих, торжественно благословляю, нежно обнимаю и крепко целую».

Как я уже ранее писал, во время ВОВ С. С. Юдин приложил максимально усилий, для организации медицинской помощи раненым на фронтах.

Как главный хирург института «Скорой помощи», Сергей Сергеевич всегда считал, что любой хирург и, особенно хирург, прошедший школу Института им. Н. В. Склифосовского должен быть поливалентным специалистом. В этом вопросе у него было много противников и, в частности, профессор В. В. Гориневская, которая занималась исключительно травматологией и всячески активно мешала С. С. Юдину в подготовке высококвалифицированных поливалентных хирургических кадров.

«Как говорил мне покойный Чарлс Мэйо, - писал С. С. Юдин, – специалист это врач, который знает все больше и больше во всем меньшем и меньшем».

Однако С. С. Юдин имел совершенно другую точку зрения и считал, что специалист, вышедший из клиники Института им. Н. В. Склифосовского должен быть поливалентным хирургом.

В «Заметках по военно-полевой хирургии» С. С. Юдин писал: «…Как ни обширна проблема хирургии и по отделам тела, и по разнообразию патологических процессов, ее необходимо изучать и знать всю. Без такой исчерпывающей основы немыслима никакая специализация в ней…. Никакой специфики военная хирургия не имеет и иметь не может, за исключением ранений и отравлений боевыми газами…. Что же касается особенностей не хирургии, а хирургической работы в боевых условиях, то это в основном проблема военно-санитарной организации и кадров….

Что такое травматология? Что это – научная дисциплина или лечебная специальность? Ни то, ни другое; и таковыми она не может быть по самой сути дела. Если связующим фактором для объединения взять саму травму, то никакой научной проблематики не удается выдумать, как бы не стараться. Травма слишком разнообразна и по обстоятельствам (бытовая, профессиональная, уличная, военная), и по орудию, причиняющему ее (тупые предметы, колющие, режущие, огнестрельные всех видов, ожоги и т. п.), и по органам и отделам тела (конечности, голова, глотка, сердце и пр.)…. Таким образом, если бы травматология ставила себе задачей научное изучение травматизма как явления жизни, то это была бы наука о возможных случайностях…. Необходимо уметь оперировать на размозженных тканях и на сломанных костях, чтобы спасти больного от внесенной инфекции, ампутации, даже смерти. Это задача неотложной хирургии. Кто всегда этим занимался? Что – Пирогов был травматолог или хирург? Что академик Бурденко – травматолог или хирург? А профессора Джанелидзе, Шаак, Гирголав, Шамов, Спасокукоцкий, Гальперн, Савиных и др. – хирурги или травматологи? Мне могут ответить: «Они хирурги и травматологи. Последнее ровно ничего не добавляет к первому, а второе без первого не может и существовать».

На самом деле Сергей Сергеевич был необычайно и преданным своему делу человеком. Он давно уже мечтал, чтобы Институт им. Н. В. Склифосовского был значительно расширен, чтобы в нем существенно было увеличено количество коек и он имел бы самую современную аппаратуру (этот проект был одобрен Министерством здравоохранения СССР, но всячески тормозился). Для этого он рассчитывал увеличить территорию своего Института за счет расположенного рядом ботанического сада в Грохольском переулке, чтобы Институт им. Н. В. Склифосовского был бы лучшим в Европе. Поскольку советские чиновники ничего не делали для этого, С. С. Юдин пытался обратиться в Политбюро, но и там помощи не получил.

Вновь обращаемся к воспоминаниям академика Б. В. Петровского: «Да и свои планы он связывал со своим родным учреждением, где собирался создать Институт хирургии».

В середине 1948 г. отношения в Институте им. Н. В. Склифосовского между С. С. Юдиным и директором Института Б. В. Нифонтовым резко обострились. Об этом, в частности, свидетельствуют два письма С. С. Юдина в высшие медицинские партийные инстанции. Мы не будем приводить многочисленные выписки из этих довольно больших по объему писем, а представим лишь основные положения.

Выписка из письма министру здравоохранения СССР Смирнову Е. И. от 15. 06. 1948 г., т. е. за 6 месяцев до ареста: «…Подобный план у меня есть, и Вы довольно подробно ознакомились с ним одним из первых, в первые месяцы после окончания Отечественной войны, т. е. ровно три года тому назад. Вы, вероятно, вспомните, что проект этот был настолько грандиозным по замыслу, но и вполне реальным. Он блестяще решал все три важнейшие задачи: лечебную, повышая коечный фонд Москвы на 800 кроватей; научно-исследовательскую – создавая несравненный клинико-хирургический цент, уже зарекомендованный крупными прежними работами; и, наконец, - педагогическую, в качестве питомника, подготовляющего дефицитные высшие хирургические профессиональные кадры для всех Мединститутов нашей Страны… Проект в целом был с громадным интересом принят Министром, и встретил полное одобрение со стороны Г. М. Попова, К. Е. Ворошилова и у ряда видных работников ЦК Партии. К сожалению… Директор Института – Б. В. Нифонтов и один из моих профессоров (курсив авторов) совершенно неодобрительно относятся к моему проекту и всюду где можно, и как умели, препятствовали его осуществлению. Убедить Директора в достоинствах и государственном значении плана реконструкции Института было не только трудно, но и невозможно. Проект мой должен был превратить наш Институт в настолько крупное и серьезное научно-медицинское учреждение, которое было бы явно не по плечу для руководства и представительства в нем Б. В. Нифонтова. Последний это понимал, и решил, что лучше возглавлять существующий Институт и добывать в нем себе ученые и почетные звания, чем создавать хотя и выдающееся научное учреждение, не имеющего себе равного во всей Европе, зато с очевидной перспективой, что вся реконструкция, новая стойка, а тем более последующее руководство должны неизбежно перейти более эрудированному и авторитетному лицу… Вся эта неприглядная картина была полностью выявлена комиссией Министерства здравоохранения СССР и вполне четкие выводы и рекомендации ее представлены Министру, тов. Г. А. Митерееву. Ознакомившись с этими выводами Георгий Андреевич сказал, что нет надобности сменять руководство Институтом в административном порядке, ибо в самое ближайшее время С. С. Юдин будет баллотироваться на должность Директора Института хирургии АМН СССР, на базе Института Склифосовского по рекомендации Совета Министров. Избрание его автоматически решит вопрос наиболее благоприятным образом. Я был избран 69 голосами против 4…. Наконец, потерявши надежду на возможность организации Института Хирургии, я подал заявление Президенту Академии об отставке».

Выписка из письма Заведующей Медицинским отделом МК ВКП/б/ М. П. Дозорцевой от 25. 07. 1948 г., т. е. за 5 месяцев до ареста: «Вы просили меня указать на основные препятствия для развития научной работы и главные затруднения, кои я встречаю в руководстве хирургическими клиниками нашего Института. Я уже докладывал Вам, что главное препятствие состоит в том, что Директор Института – Борис Владимирович Нифонтов, держится совершенно противоположных взглядов на почти все важнейшие разделы работы и задачи нашего Института, по сравнению с моими. Разногласия эти не только очень многочисленны, но они непримиримы, ибо касаются решительно всех важнейших элементов жизни нашего Института… Я надеюсь, что справлюсь с этой важной и очень почетной задачей, как и в довоенные годы… Но для этого необходимо прежде восстановить нормальную работу в самом Институте Склифосовского. При оставлении Директором Б. В. Нифонтова этого добиться совершенно невозможно".

Не в этом ли кроется вся разгадка последующих трагических событий? Думается, что такие откровенные высказывания С. С. Юдина о Директоре Института, который, кстати, по образованию был санитарным врачом, но зато имел большие амбиции и партийные связи в верхах, не могли пройти бесследно.

Не получив полного одобрения со стороны Министра Здравоохранения и в МК ВКП/б/, С. С. Юдин вынужден был обратился к английскому послу Керру (которого он лично оперировал) с просьбой связаться с В. М. Молотовым, с тем, чтобы проект С. С. Юдина о реконструкции Института им. Н. В. Склифосовского получил ускоренное продвижение. Архитектурный ансамбль предусматривал вертолетные площадки на крыше нового здания, который гармонировал бы со стилем Странноприимного дома. Этой «наглости» советские власти простить С. С. Юдину не могли и расценили этот отчаянный шаг, как «измена Родине и шпионаж!»

Вообще С. С. Юдин очень любил общаться с иностранцами. Переводчик ему был не нужен. В 1943 г. он много времени провел с послом США Аверелом Гариманом во время посещения иностранной делегацией Института им. Н. В. Склифосовского, а через несколько месяцев после окончания войны Институт им. Н. В. Склифосовского посетил настоятель Кентерберийского собора, выдающийся борец за мир, впоследствии лауреат международной Ленинской премии за укрепление мира между народами Хьюлетт Джонсон. Он провел с С. С. Юдиным целый день и подробно ознакомился с работой Института.

Хьюлетт Джонсон был потрясен увиденным. Он подарил С. С. Юдину свой портрет и записал в альбоме: «Что за чудесный сегодня день! Я увидел операции волшебства. Кто разуверит меня? После всех ужасов войны и гибели жизни здесь возвращают снова жизнь посредством лечения… Хочу добавить: какое величие кроется в идее, что еще живущая кровь мертвого человека переливается еще живому, страждущему по ней. С тем большим желанием хочу и я, чтобы после моей смерти и моя кровь была использована с той же целью…».

Главный хирург Красной Армии, академик АМН СССР, генерал-полковник Н. Н. Бурденко всегда завидовал интеллигентности, знанию иностранных языков и изумительной хирургической технике С. С. Юдина.

Зато Сергей Сергеевич всегда отмечал достоинства Н. Н. Бурденко как крупнейшего организатора нейро-хирургической службы в нашей стране, а так же тот факт, что Николай Нилович умел оперировать двумя руками одинаково хорошо (как левой так и правой).

Отношения Н. Н. Бурденко и С. С. Юдина были довольно сложными, хотя оба уважительно относились друг к другу. Как-то Н. Н. Бурденко написал С. С. Юдину письмо и в конце подписал все свои регалии и атрибуты международного признания. Сергей Сергеевич незамедлительно отослал ответное послание, подписавшись лаконично и просто: «ворошиловский стрелок».

С. С. Юдин также любил консультировать и лечить выдающихся людей. Он, например, оперировал А. И. Микояна, а так же многих видных отечественных и иностранных деятелей. Несмотря на беспартийный статус, ему доверяли самые ответственные консультации и операции. Он оперировал онколога А. И. Савицкого и многих других своих коллег и высокопоставленных партийных функционеров.

Одним из самых тяжелых обвинений, предъявляемых Сергею Сергеевичу, была связь с иностранцами. Блестящее хирургическое мастерство способствовало его встречам с видными иностранными деятелями и политиками в качестве пациентов. Кроме того, чрезвычайная эрудиция, знание литературы, поэзии, живописи, истории и иностранных языков, влекло к нему как к интереснейшему собеседнику.

В 30-х гг. С. С. Юдин оперировал французского посла в СССР Альфана, а после отечественной войны был знаком с послом Франции в СССР, генералом Катру.

Побои в застенках КГБ заставили С. С. Юдина признаться в том, что будучи убежденным кадетом и враждебно относясь к Советской власти, в 1936 г. он установил «преступную» связь с английским разведчиком, бывшим московским корреспондентом английской газеты («Dajly Telegraph and Morning post») Чолертоном. С. С. Юдин показал, что в ноябре 1942 г. последний якобы связал его с бывшим английским послом в Москве Керром, которого С. С. Юдин собственноручно, как уже выше указывалось, оперировал.

Во время войны С. С. Юдин познакомился с главным хирургом британского флота контр-адмиралом Гордоном-Тейлором, желудочным хирургом из Middlsex Hospital в Лондоне и главным хирургом американской армии, полковником Элист К. Кетлером. С. С. Юдин так же был знаком с послом США Аверелом Гарриманом, женой Черчилля и многими другими видными и интересными людьми.

Необычайной наглостью являлась тогда для запуганной властью россиян телеграмма С. С. Юдина Уинстону Черчиллю, с поздравлением с Рождеством и с Новым годом. На эту телеграмму был получен ответ от Британского премьер-министра с благодарностью за поздравление и сообщением об избрании С. С. Юдина Почетным членом Английского Королевского Колледжа хирургов (получать самый почетный в мире хирургический диплом С. С. Юдина так и не выпустили).

13 июля 1943 г. в Москву прибыла совместная англо-американская делегация хирургов, с целью вручение дипломов и мантий Почетных членов Английского Королевского Колледжа хирургов и Почетных членов Американской Ассоциации хирургов Н. Н. Бурденко и С. С. Юдину.

На торжественной церемонии в присутствии представителей Министерства здравоохранения ССС, ведущих хирургов армии и флота, с американской стороны, руководитель делегации, главный хирург американской армии, полковник Элист К. Кетлер, а со стороны Великобритании - главный хирург британского флота контр-адмирал Гордоном-Тейлор, вручили Н. Н. Бурденко и С. С. Юдину почетные дипломы и мантии. На церемонии вручения присутствовал сам посол Великобритании.

Присутствующий полковник Девис (Davis) подчеркнул, что «до нас никто и никогда не выполнял за пределами Родины функцию вручения почетных дипломов и мантий».

Н. Н. Бурденко ответил в письменной форме, а С. С. Юдин выступил с речью:

«Полковник Элист К. Кетлер! Джентельмены!
Вы, конечно, понимаете мою радость, когда я удостоился высоких наград сразу двух великих держав. И хотя я знаю мало о вашей прекрасной стране, я горжусь личным знакомством и даже дружбой с профессором Crile, братьями Мayo и другими американскими хирургами. Но разве мог я 15 лет назад мечтать, что настанет время, когда я буду не только членом этого колледжа, но и получу этот диплом из рук последователя великого Кушинга…Пусть наши научные связи, что начались при столь военной нужде, процветают и когда будет выигран мир. Во время вооруженной борьбы хирургия так же необходима для победы, как оружие, транспорт и все виды снабжения…Еще раз благодарю Вас!».

На следующий день членам международной делегации были продемонстрированы обычные для Института им. Н. В. Склифосовского операции. Блеск оперативной техники произвели сильное впечатление на хирургов союзных армий, о чем они поведали Сергею Сергеевичу в приватной беседе за чаем.

В 1944 г. Гордон-Тейлор писал: «Никогда Королевский колледж хирургов, присвоивший звание Почетного члена колледжа Юдину, не давал диплома более достойному претенденту» (в бывшем СССР и по настоящее время дипломами Почетного члена английского Королевского колледжа хирургов были награждены только: Н. Н. Бурденко, С. С. Юдин, Б. В. Петровский, А. А. Бунатян). И далее: «Юдин – динамическая личность…До тех пор, пока я не встретился с ним недавно в Москве, я действительно рассматривал этого великого хирурга как человека, чей особый интерес лежал в области гастрохирургии; однако сфера его деятельности широка и очень католическая в своем размахе…».

Гордон-Тейлор одним из первых стал применять хирургические приемы С. С. Юдина и, в частности, знаменитую «улитку» для закрытия глубоких пенетрирующих ниш язв 12-ти перстной кишки в pancreas.

Работая еще в уездном г. Серпухове, где в принципе–то, и возникло становление С. С. Юдина, как крупного и незаурядного хирурга и ученого, он в 1925 г. выпустил первую свою монографию «Спинномозговая анестезия», посвятив ее творцу спинномозговой анестезии профессору Августу Биру (к XXV – летию существования его метода). За эту монографию он получил премию Рейна и в 1926 г. был откомандирован на полгода в США, для ознакомления с работой американских хирургов. После возвращения из США Сергей Сергеевич опубликовал блестящие записки о своей поездке: «В гостях у американских хирургов», которые были опубликованы в 10-ти номерах «Нового хирургического архива».

Наши руководители по приказу Л. Берия уничтожили их во всех библиотеках, в том числе и в Ленинской (в 1948 г. после ареста С. С. Юдина), расценивая эти публикации, как враждебные нашему строю. А на самом деле, читатели - врачи должны были брать пример с американских и английских специалистов, как нужно готовить операционные, как убирать их и палаты, как ухаживать за оперированными больными и перенять их многолетний опыт работы.

Руководители Советского Государства стали упрекать Сергей Сергеевича в «преклонении перед американской хирургией».

Той же участи подверглись воспоминания С. С. Юдина – «Две недели в Лондоне», после посещения им Великобритании в 1932 г.

Я собирал отдельные страницы у родственников, которым Сергей Сергеевич дарил отдельные главы и теперь, по-видимому, они целиком сохранились только в нашей семье. Свои мемуары он закончил следующими словами: «Пусть я не видел многих мрачных сторон американской жизни, не обратил внимания на многочисленные странности и противоречия, коих можно, разумеется, сыскать там сколько угодно, - было бы желание. Я ездил в Америку учиться и старался высмотреть и пересмотреть хорошее, и этого я там понасмотрелся вдоволь».

Сергей Сергеевич после поездок в США, Германию, Британию, Францию и Испанию стал очень популярным в мире.

..

С. С. Юдина мечтали видеть своим гостем лучшие клиники мира.

В апреле 1946 г. приглашая С. С. Юдина на Всемирный конгресс хирургов в качестве вице-президента с предложением сделать доклад о состоянии желудочной хирургии во всем мире, профессор хирургии Гарвардского университета Элист К. Кетлер (главный хирург вооруженных сил США) писал Сергею Сергеевичу: «Я храню горячее желание и надежду, что Вы приедете из России посетить нашу страну и, когда Вы приедете, вы сможете занять мое место в качестве Главного хирурга Питер Бенд Брукс Бригхам госпиталя, самого старого и прославленного госпиталя Америки.

Традицию иметь главных хирургов в этой больнице учредил Гарвей Кушинг, и многие из наиболее знаменитых передовых хирургов занимали этот пост.

Понятно, что сменный «главный хирург» живет в самом госпитале, принимает на себя все руководство отделениями, делает обходы со всеми врачами штата больницы, обучает студентов, т. е. действует во всем как глава отделений. Если Вы приедете в нашу страну, я имею искреннюю надежду, что Вы примете этот пост, но не менее, чем на неделю. Тем самым Вы добавите свое знаменитое имя в Америке к тем, которые уже значатся в нашем списке».

Как видно, тучи над С. С. Юдиным постепенно сгущались. Его перестали выпускать за границу. Однако сам он, по-видимому, этот факт недооценивал. Об этом свидетельствует его уж совсем откровенное письмо заместителю председателя Совета Министров, Маршалу Советского Союза К. Е. Ворошилову. Вот некоторые выдержки из этого письма: «Простите, что вновь напоминаю о себе в связи с делом о реконструкции Института Склифосовского, о котором я имел честь Вам докладывать лично… Я не счел удобным доложить Вам о том, что я давно уже имел лестное приглашение Главного хирурга Американской Армии генерала Эллиота Кетлера приехать в Бостон и занять на время моего пребывания его должность – Главного хирурга Больницы и Клиники в Бостоне. Честь эта – громадная. Она до сих пор оказана немногим из величайших хирургов мира, в том числе Ренэ Леришу – безусловно первому хирургу Франции, Гюннар Нистрому – крупнейшему хирургу Швеции и трем наиболее известным хирургам Англии и Шотландии.

Министр Здравоохранения Г. А. Митерев знал об этом приглашении и должным образом оценивал ту необычайно высокую честь, которая делалась не только мне лично, а в моем лице и всей Советской Хирургии. Ведь возглавить одну из наиболее знаменитых больниц мира, празднующих СТО-летие открытия эфирного наркоза в самый момент происходящего там международного торжества – большая честь не только для меня, но и для нашей Советской науки. Мне кажется, что сам факт этот чрезвычайно высоко поднимает престиж Советской науки на международной арене… Я очень прошу Вас, глубокоуважаемый Климентий Ефремович, помочь мне осуществить эту поездку, во время которой я надеюсь высоко поднять престиж советской хирургии. Может быть так же Вы сочтете возможным разрешить (уж совсем наивно – авторы), чтобы после совместной 30-летней жизни со своей женой у себя в Москве, мы провели бы с ней 3 недели за границей… Искренне преданный Вам. С. Юдин».

И вполне закономерно, что «глубокоуважаемый» Климентий Ефремович эту поездку категорически запретил.

Н. В. Хорошко. «В ту роковую ночь я была ответственной дежурной во 2-ой клинике. Тяжелые послеоперационные больные. Ни одной свободной минуты. И все же не могла обратить внимание на тот факт, что весь верхний этаж зеленого дома, в котором жили и Юдины, ярко освещен. Подумалось, что, вероятно, Виноградовы, которые получили недавно ордер на новую квартиру, готовятся к переезду. Только под утро Нюша, наша санитарка, разузнала, что Сергей Сергеевич арестован. И, добавила: - Говорят, что он шпион, собирается в Англию улететь, а самолет стоит уже наготове.

Для меня, для моего мужа это было горе несказанное, непоправимое. Дмитрий Алексеевич Арапов – ученик Юдина, и я тоже ученица Сергея Сергеевича. Мы оба очень его любили. А я его просто обожала. Женщин-хирургов он называл «рыцарями хирургии». С Юдиными у нас давно уже установились добрые отношения. Сергей Сергеевич был крестным отцом нашей дочери. Сам своими руками сделал из золотой пластины, выпрошенной у Натальи Владимировны, крестик и выбил на нем имя дочери – «Света». Ведь он умел все делать своими необыкновенными руками, даже вышивал когда-то. Именно так воспитывались в семье Юдиных все дети: в уважении к любому труду, к человеку любого труда. Он запросто мог поцеловать простой нянечке руку, если она этого заслужила, что очень коробило кое-кого в институте. И вдруг – он шпион? Чудовищно и нелепо. Ведь, кажется, совсем недавно, в том сорок восьмом, мы поздравляли его с присуждением второй сталинской премии, и список новых лауреатов был опубликован в июне, правда, вручения еще не состоялось. Уходя с дежурства, я столкнулась у ворот с Натальей Владимировной Юдиной. Бросилась к ней. Она остановила меня жестом: - Вы не боитесь ко мне подходить?..-».

Из протокола 23 декабря 1948 года, подписанного женой арестованного Юдиной и дежурным комендантом Самерхановым.

«Изъято для доставления в МГБ следующее: (в том числе)
29. Шпага
30. Патроны. Ружье. Финский нож. Охотничьи принадлежности.
34. Мантия Почетного члена Королевского колледжа хирургов
Великобритании.
35. Мантия Почетного члена Американской Ассоциации хирургов.
36. Знак ученого достоинства Сорбонны.
45. Плиты медные с памятника Блюхера.
47. Письма английского посла в Москве М. Керра.
48. Листовка партии кадетов.
49. Листовки партии народной свободы.
50. Листовка «Объединение русского народа».
56. Манифест к Всероссийскому крестьянству ЦК эсеров.
57. Газета «Известия» со статьей Радека.
58. Брошюра Юдина «В гостях у американских хирургов».
59. Личные воспоминания.
Известно так же, что в квартиру Юдиных заранее было вмонтировано подслушивающее устройство. Сотрудники ГПУ организовали собрание в Институте им. Н. В. Склифосовского и расспрашивали об учениках С. С. Юдина.

Близкие Сергею Сергеевичу люди и сотрудники утверждали, что слежка за семьей Юдиных была установлена уже давно. Об этом, в частности, свидетельствуют воспоминания И. А. Цановой, которая не только долгое время работала с Сергеем Сергеевичем, но и жила у них дома.

И. А. Цанова: « В начале войны я жила у Юдиных… Мой отец и Сергей Сергеевич были дружны. Познакомились еще в 1930-м г. на съезде хирургов, который проходил в Харькове. Я тоже очень хотела стать хирургом, поступила в Первый Московский медицинский институт. Училась на последнем курсе, когда началась война. Юдины не отпустили. Я устроилась до сдачи экзаменов операционной медсестрой в Институт им. Н. В. Склифосовского… и рисовала. Да, вот именно, рисовала. Дело в том, что я оказалась очень нужной Сергею Сергеевичу как художница, хотя до этого сама не думала заниматься этим всерьез.

Однажды, когда Сергей Сергеевич, оформляя свои статьи, набрасывал схему, я взяла карандаш и поправила его рисунок. Он сразу же согласился со мной, посмотрев на меня очень внимательно. Другой раз я изобразила бедра в разрезе. Юдин пришел в восторг. С тех пор, можно сказать, закабалил меня. Ночами я была в морге, распиливала трупы, делала нужные ему зарисовки. Ему нужна была его анатомия на разном уровне. Получалась не фотография, где ничего не поймешь, а своего рода живопись. Сергей Сергеевич раскрывал атлас Пирогова, показывал распилы конечностей, сравнивал: «Так, так, Иришка, хорошо! Продолжай!», и отводил меня в комнату, закрывал даже на ключ, чтоб никто не мешал мне. Эксплуатировал нещадно! Такой уж он был деспот в работе. И никогда не спрашивал, устала я или нет, ела что-нибудь или только собираюсь. Ибо считал, что о времени, усталости и деньгах врачу, даже будущему, говорить неприлично.

Летом сорок второго мы получили дипломы, пять врачей из моего выпуска стали хирургами. Наталья Владимировна подарила мне в связи с этим розовых гладиолусов и очень красивые розовые бусы. Администрация института на меня и еще на одну девушку, тоже подрабатывавшую, как и я, направила запрос. Меня сразу же вызвали в спецотдел: «Что вы сделали? Вы обязаны явиться в военкомат, подать заявление, идти на фронт». Сергей Сергеевич на фронт меня не отпустил. И тогда стали меня шантажировать. Вызвали на Лубянку. «Где ваш муж? Может быть, он в плену? Где мать?». Мы с мужем расписались за день до начала войны. Он сразу же ушел на фронт, потом погиб на Орловско-Курской дуге. Мама жила в Крыму, известий от нее я не получала и считала ее погибшей там. И тогда мне объявили: «Вы комсомолка и должны нам помогать», и популярно изложили, в чем будет выражаться эта «помощь». Я похолодела от возмущения. Прикинулась дурочкой, хохотушкой, старалась показать, что для такой роли я не гожусь. Не знаю, убедила их или нет, но подписку о неразглашении этой беседы с меня взяли. Потом вдруг объявился красавец мужчина двадцати двух лет, предлагавший встречаться. Звонил по телефону и все интересовался тем, что делается у Юдиных. Пришлось мне, чтоб избавиться от таких напастий, снимать себе комнату.

Оклад маленький, время голодное. Жилось очень трудно. Помогло в какой-то степени мое новое ремесло. Б. А. Петрову, ученику Юдина, понадобились иллюстрации к его лекциям. Я их ему рисовала. Петров устроил меня на четверть ставки лаборантом. Но меня это не спасло, начался у меня туберкулез. Весной 1948 г. уехала я в санаторий в Крым, нашла там маму. Подлечившись, вернулась в пятьдесят первом. Без Сергея Сергеевича в Институте было пусто. Пошла к Б. А. Петрову, но он стал уже другим человеком. На сей раз, не взял меня в клинику, вроде бы не он сам отказывал, а начальство. Меня, как и иных юдинцев, - Островскую, Симонян, Цуринову… направляли в открывшуюся тогда новую «скоропомощную» больницу № 27. Там работала я и после возвращения Сергея Сергеевича в институт. Продолжала бывать у Юдиных. Они жили в высотном доме у Красных ворот…».

Е. В. Потемкина, профессор, доктор медицинских наук, дочь хирургической медсестры М. П. Голиковой: «Я была тогда студенткой. Мы жили на Каланчевке, в угловом доме, который был напротив гостиницы «Ленинград». Коммуналка. В квартире восемнадцать комнат. В одной из них мы: папа, мама и я. В ноябре к нам пришли каких-то два человека. Говорили про каких-то грабителей, которых якобы ищут. Что будет устроена засада. 21 декабря был день рождения Сталина, а в ночь в 22 на 23-е стук в дверь. На пороге Хомутов, дворник. За ним милиционеры. Якобы проверка документов. А маме сразу предъявили ордер на арест. – Одевайтесь. Она собиралась медленно. Наденет одно, потом меняет на другое. Тянула время и повторяла, что это недоразумение. Очень не хотелось ей уходить. На прощанье поцеловала нас, и ее увели. Начался обыск. Перевернули все вверх дном. На полу лежала старая шкура барса. На всякий случай размозжили ему голову. Все искали. А что? И «нашли»: - Экономику переходного периода к тому времени уже расстрелянного Бухарина, сочинения Мережковского, Пшибышевского, «Ад» Данте с дарственной надписью Сергея Сергеевича, «По ту сторону добра и зла» и «Заратустру» Ницше. Забрали все наши жалкие драгоценности – кольца и часы из желтого металла. Все описали. Обыск продолжали до пяти часов дня. Когда меня, наконец, выпустили, я в полном недоумении и негодовании побежала за защитой к Юдиным. Звоню – за дверью мертвая тишина. Там, оказывается, все еще продолжается обыск, Даже стены выстукивали. Разгром в квартире был полный. Я сразу же налетела на майора госбезопасности, впустившего меня: - Как вы можете поступать с человеком, который спас тысячи жизней?! -. Мы знаем, как он оперировал: выпускал кишки. А кто вы такая? Документы! – сурово спросил полковник, стоявший на кухне, залитой ослепительным светом. Назвалась и услышала угрожающе: - Еще неизвестно, удастся ли вам закончить институт при таком настроении. Это означало, что все всерьез, что это не недоразумение.

Почти целый год мы с отцом ничего не знали о маме. Бегали наводить справки на Кузнецкий мост и слышали неизменное: она под следствием. О самом Сергее Сергеевиче тоже ничего не было известно. Наконец, 6 ноября вечером нам позвонили и сообщили, что Голикова будет отправлена по этапу, и можно привести в Бутырку теплые вещи. Мы пришли девятого, решили, что не погонят же их в праздник, но мамы уже не было. Как я потом проклинала себя: ведь она ушла в жакетике, в ботинках и шляпе. В дороге тяжело заболела воспалением легких».

В деле С. С. Юдина кроется и еще одна загадка. В «Медицинской газете» проскользнула статья доцента А. В. Русакова, о неблагоприятной роли одного из коллег Сергея Сергеевича в период ареста и о попытке присвоения трудов опального хирурга. Имя сотрудника не названо. Упомянута картина А. И. Лактионова «После операции», написанная уже после смерти С. С. Юдина в 1965 г. (художнику тогда позировал мой отец, так как они с Сергеем Сергеевичем были очень похожи). Хирург изображен в окружении ближайших соратников: Д. А. Арапов, А. А. Бочаров и Б. С. Розанов. Сразу бросается в глаза отсутствие тогда Б. А. Петрова, до сих пор считающимся его первым помощником и опорой. Упомянуто так же о неопровержимых доказательствах, изобличающих его во многих неэтических поступках, вплоть до попытки присвоения юдинских трудов. Даже тогда силы противостояния С. С. Юдину не дремали. Картину не приобрели Московские музеи, ни Академия медицинских наук СССР, ни Институт им. Н. В. Склифосовского. Работа оказалась невостребованной и сегодня спрятана в запасниках Третьяковской галереи. Но в те времена это было единственной формой протеста.

Сюжет напоминает тайную вечерю. Иуда не изображен. Однако в публикации Г. В. Куликовской в «Медицинской газете» (1992), «Пленница Бутырки операционная сестра Марина», прямым виновником ареста С. С. Юдина объявляет его «ученика», профессора Б. А. Петрова. Из-за него часть архива и протоколы компроментирующих заседаний «друзья» Сергея Сергеевича переслали в Рижский музей медицины. Они не опубликованы. Страх перед компетентными органами сохранился и сегодня. Не зря ходили слухи о доносе этого человека, считавшегося ближайшим соратником С. С. Юдина. Сразу же после ареста Б. А. Петров занял освободившееся место главного хирурга без приказа из вышестоящих организаций. Даже в наше время тень его мешает еще живым свидетелям трагедии исправить (что, конечно невозможно) ошибку.

Прямых улик предательства «ученика» нет. Компетентные органы не оставили в деле никаких письменных свидетельств. В бумагах могут храниться и явные фальшивки. Однако в письмах С. С. Юдина из ссылки можно найти косвенные указания на роль Б. А. Петрова в деле. Перед освобождением 18 июня 1953 г. ссыльный хирург получил письмо от Б. А. Петрова. С. С. Юдин отмечает высокий стиль, славословие, которое явно изобличает автора: «Какого же истинное положение дела, что Борис Александрович (подчеркнуто разрядкой автора) вынужден был прервать свое молчание и даже сделать приятную улыбку при плохой его игре».

Ведь достаточно вспомнить, что совсем еще недавно, на кладбище Новодевичьего монастыря, не только Татьяна Сергеевна (жена Б. А. Петрова), под ручку гулявшая с Ольгой Виноградовой, прямо опрометью шарахнулись от открытой могилы А. В. Русакова, увидев Наталью Владимировну (жену С. С. Юдина), но и оба профессора буквально бежали и перепрыгивали через соседние могилы, что бы не столкнуться с женой ссыльного Сергея Сергеевича. Еще письмо (с оказией) от 7.06.53 г.: «И это…после известий о тяжелом развале в Институте, где новые хозяева живут лишь собственными карьерными интересами…».

Может быть С. С. Юдин и его друзья преувеличивают вину «ближайшего соратника»? Кем он был? До сих пор остается загадкой.

Вскоре после ареста Сергея Сергеевича, администрацией медицинского института, где я был аспирантом 3-го года обучения, поднимался вопрос о прекращении моего дальнейшего обучения. Мне все же разрешили закончить аспирантуру, но в течение 4-х лет не давали возможности защитить кандидатскую диссертацию. По окончании аспирантуры я был направлен в Рязанский медицинский институт в должности ассистента кафедры.

Какого же характера выдвигалось официальное обвинение С. С. Юдину и медицинской сестре? На официальный запрос издательства «Правда» (1990), направленное Г. Куликовской, предоставить возможность ознакомиться с материалами следствия, протоколами и личными делами заключенных, последовал категорический отказ. Правда, по телефону была такая информация: еще с довоенных лет Юдин поддерживал знакомство с английскими и французскими послами. Его не пускали в поездки за границу, а он высказывал по этому поводу свое недовольство. Мог передавать, по его мнению, безобидную, но для других стран имеющую значение информацию…

Его приглашали в США делать доклад о состоянии желудочной хирургии во всем мире. Большая честь. Не разрешили. Назвали другую кандидатуру. А дяде предложили публично отказаться от поездки. Он не согласился, сказал: «Не буду!».

Он мог, решив прочесть «Краткий курс истории ВКП(б)», чуть ли не публично охарактеризовать его только одним словом – «чушь!».

Моя бабушка, Екатерина Петровна, говаривала: «Сергей, смотри, тебя посадят. Не посадили Павлова и Станиславского, остальных всех могут!». Все оставшиеся в живых мои дяди сидели. И даже бабушка три недели сидела по доносу соседа, заявившего о том, что у нее бриллианты. Екатерина Петровна не растерялась, принесла следователю книги. «А это что?» – спросил следователь. – «Труды моего сына Сергея Сергеевича Юдина». В общем, предсказание бабушки сбылось: свое шестидесятилетие Сергей Сергеевич отмечал в тюрьме. Наталья Владимировна испросила разрешения написать ему по этому поводу письмо. Снизошли, и даже ответ дяди вскоре получила.

Но все же встреча с представителем пресс-бюро КГБ состоялась. Было подтверждено, что ордер на арест был выдан по подозрению в шпионаже в пользу английской разведки. В клинике бывал английский посол Керр (которого С. С. Юдин, как я уже упоминал, лично оперировал), который нередко присутствовал и на операциях С. С. Юдина. Тогда же С. С. Юдин познакомился (как я уже упоминал) с корреспондентом английской газеты («Dajly Telegraph and Morning post») Чолертоном и передавал (он, кстати, от этого не отказывался) материалы по своей хирургической тактике, в частности, по использованию трупной крови, что и было поставлено ему в вину. Однако доказательств в явном шпионаже не было. Но С. С. Юдин был неугоден властям. К тому же С. С. Юдин встречался с опальными в то время маршалами Г. К. Жуковым, Н. Н. Вороновым и другими.

Тем не менее, по решению особого совещания, С. С. Юдин был выслан в Новосибирскую область на десять лет.

Суда не было. Дело № 2027 следственной части по особо важным делам МГБ СССР. Выписка из протокола № 12, Особого Совещания при министре Государственной безопасности Союза ССР от 13.03.52 г. «За преступную связь с иностранцами и антисоветскую агитацию – сослать в Новосибирскую область сроком на десять лет, считая срок с 23 декабря 1948 г…». Отправляя в ссылку, в МГБ взяли расписку, что он будет молчать обо всем, что происходило после ареста. С. С. Юдин твердо выполнял обещания.

В общей сложности в тюрьмах С. С. Юдин находился 3 года и 3 месяца, а потом был доставлен на два дня к своему родственнику, без права выхода из комнаты. Около двери постоянно находился офицер НКВД. Затем так же в сопровождении офицера НКВД, вместе с женой был отвезен поездом в ссылку на 10 лет в г. Бердск, в 60-ти км от Новосибирска.

Поездка в ссылку была странной. В купе мягкого вагона ехала его жена и сопровождавший их офицер. В день прибытия в Новосибирск, 16 марта 1952 г. офицер НКВД доставил Юдиных в г Бердск, там их разместили в доме 62 по ул. Советской – в ста метрах от берега р. Оби.

Ежемесячно С. С. Юдину приходилось отмечаться в местном отделе МГБ.

В октябре 1952 г. Сергей Сергеевича зачем-то привозили в Москву на два дня в сопровождении офицера НКВД. Я не сразу узнал, зачем он понадобился в Москве. Останавливался он у одного из родственников в коммунальной квартире. Ему не разрешали выходить на улицу, но когда он обратился с просьбой проститься с внезапно умершим другом детства, то к удивлению получил разрешение присутствовать на похоронах своего большого старого друга, профессора хирургии А. Д. Очкина, который в свое время, так же, как и С. С. Юдин, служил в белогвардейской армии. Дружил с ним с детских лет (1902 – 1905 гг.). Они вместе учились во второй гимназии в Москве. А. Д. Очкин был женат на сестре К. С. Станиславского (Алексеева). Сам А. Д. Очкин служил врачом у белогвардейцев, в кавалерии Мамонтова. На кладбище С. С. Юдин приехал один, стоял в стороне, похудевший и безутешно плакал. Никто из участников похорон к нему не подошел.

Пользуясь случаем, ссыльный хирург отвез свою научную работу на суд именитой столичной общественности. Рукопись попала в ЦК КПСС. С. С. Юдин надеялся, что научные успехи заинтересуют чиновников, и это поможет пересмотреть его дело. Он посвятил работу, готовящемуся XIX съезду партии. Странно, что при всем неприятии к коммунистической идеологии, С. С. Юдин в спорах всегда оправдывал И. В. Сталина, охотно верил, что «великий вождь и учитель», презиравший врачей «знает о нем, и даже собственноручно вписал его имя в число соавторов» популярного тогда «опыта советской медицины в великой отечественной войне».

Когда уезжал обратно в Сибирь, очень многие хотели провожать его. Был составлен целый список. Из всех учеников разрешили прийти на вокзал только Борису Сергеевичу Розанову.

И все же в Москве был еще один человек, с которым, невзирая на запреты и надзор, С. С. Юдин встречался – Елена Потемкина, Аленушка, как он ее ласково называл, дочь Марины Петровны Голиковой. Встретились они совершенно случайно, на Баррикадной, в день панихиды. А потом, так же неожиданно и странно, на станции метро «Комсомольская», возле Коринского панно, посвященному Суворову. Для него это были счастливые минуты, лучики света. Да и само место встреч согревало сердце. С. С. Юдин хорошо знал Павла Корина, был дружен с ним, как и со многими живописцами и скульпторами. Кисти П. Корина принадлежит картина, выполненная им в 1943 г. На ней С. С. Юдин изображен в торжественной мантии. Репродукция этой картины много лет спустя была воспроизведена в журнале «Огонек». В кратких строчках, коими П. Корин сопровождал ее, говорилось, что в те дни, в связи с 75-летием со дня рождения Сергея Сергеевича, на здании Института им. Н. В. Склифосовского, появилась, наконец-то, мемориальная доска, ему посвященная.

Сергей Сергеевич, наконец-то на воле, отдыхал и с жадностью прочитывал хирургические журналы за три с половиной года тюрьмы, когда он, естественно, не мог с ними ознакомиться: читал по 12 – 14 часов в сутки. У него были обширные планы научной работы, детально обдуманные, написанные в тюрьме и одно неудержимое желание – работать. Тогда он писал родственникам: «надеюсь, что еще успею выбиться опять на вершину и наверстать упущенное». В Новосибирск перебраться ему не позволили. В Бердске С. С. Юдин начал постепенно оперировать в районной больнице.

Однако местным властям все же пришлось разрешить переехать С. С. Юдину с женой в областной цент. Приглашение работать там исходило из Обкома партии.

Ниточкой, которая привела С. С. Юдина в Новосибирскую ОКБ, в онкологическое отделение, стала операция по поводу рака желудка, в которой нуждалась супруга второго секретаря Обкома КПСС Ф. М. Тур. Ее супруг обратился в Москву с просьбой госпитализировать супругу в ЦКБ. Однако из Москвы был получен неожиданный ответ: «Зачем? Лучшие хирургические руки, какие есть в стране, сейчас, весной 1952 года, не в Москве, а у вас в Бердске». Так сказал Дмитрий Алексеевич Арапов, главный хирург Военно-морского флота, генерал-лейтенант медицинской службы, один из любимых учеников Сергея Сергеевича. Сюда был выслан после ареста в декабре 1948 г. С. С. Юдин – действительный член АМН СССР и главный хирург НИИ скорой помощи им. Н. В. Склифосовского. Он «прибыл распоряжение УМГБ Новосибирской области 16 марта 1952 года и был сослан в г. Бердск» (Личное дело № 4444 ссыльного Юдина Сергея Сергеевича. Архив № 7053-55 г. Управление МГБ по Новосибирской области. Лист 47).

Конечно, характеристика Д. А. Арапова о «лучших хирургических руках» была тщательно проверена. При этом вопрос о проведении хирургического вмешательства в Новосибирске был в принципе решен.

Где должен оперировать С. С. Юдин, - так вспоминает Ирина Ильинична, жена Ю. И. Юдаева, - решила Фира Мироновна Тур: «Я лягу только в это отделение, где Юра заведует». Так определилась и вторая сторона дела: областная больница.

Вероятно, по-человечески имело значение и то обстоятельство, что семья Тур приехала в Новосибирск из Гомеля, где раньше жила и Ирина Ильинична: общая память о Гомельщине сблизила Ф. М. Тур и И. И. Юдаеву, которая заведовала аптекой спецполиклиники Облздрава, естественно, обслуживающей Обком КПСС. Но может быть это только внешне обозначенная канва всего события.

На первом операционном дне, 19 апреля 1952 г., С. С. Юдин сделал Ф. М. Тур резекцию желудка по поводу рака и одновременно удалил варикозно расширенные вены на нижних конечностях, видя, что состояние больной это позволяет. Ассистировал на операциях Ю. И. Юдаев, вторым ассистентом была Ираида Игнатьевна Юдина, операционной сестрой Саима Закировна Негомедзянова.

Вспоминая позже этот день, когда оперировали двое Юдиных, Юрий Иванович ответил В. Н. Пануровой, что и он мог бы быть Юдиным: его отцу в свое время был выдан паспорт, где он был «Юдин». Часть близких родственников – так же Юдины.

Складывались хорошие взаимоотношения между С. С. Юдиным и Ю. И. Юдаевым, а так же с другими сотрудниками онкологического отделения. Тон этим отношениям задавали и С. С. Юдин и Ю. И. Юдаев.

С. С. Юдина привозили машиной из Бердска на перевязки, в апреле еще были запланированы и проведены операционные дни.

В один из воскресных дней Юрий Иванович предложил Ирине Ильиничне прокатиться в Бердск к Юдиным. Они нашли там добротный деревянный дом, у хозяйки которого занимали чистую просторную бедно обставленную комнату Сергей Сергеевич с Натальей Владимировной.

Я был у дяди в Новосибирске, куда он наезжал из Бердска, каждый раз получая для этого специальный документ – разрешение. Привозил по его просьбе «Эрику», пишущую машинку и личные вещи. У него был старый громоздкий «Адлер», купленный им в Германии еще в тридцатом году (сейчас эта машинка хранится у нас дома), но последний остался в Москве, в его опечатанной квартире. Дядя великолепно печатал все сам, от руки почти никогда не писал. Работал дядя обычным ординатором. Доцент кафедры, нисколько не стесняясь, делал ему еще замечания, если что-то было записано в истории болезни не так, как тот хотел. Когда шли операции, пробиться на них было невозможно. Особенно тянулись к нему студенты.

В мае сосланному в Бердск Сергею Сергеевичу разрешили переехать в Новосибирск и работать там врачом в областной больнице. Муж и жена Юдины снимали 12-ти метровую комнатку у женщины врача Е. С. Кролевец, которая неоднократно впоследствии была у нас дома в Москве.

Больницы в Новосибирске были недостаточно обеспечены. Примером является то, что не было даже шовного материала. Приходилось пользоваться обычными катушечными нитками. Все было удачно, но один из доцентов – заведующий кафедрой хирургии, делал все возможное, чтобы С. С. Юдин оперировал меньше, потому что хирургические больные хотели оперироваться только у Юдина.

Многие врачи боялись контактов с Сергеем Сергеевичем. Местная медицинская элита всячески старалась не поддерживать контакты с опальным Сергеем Сергеевичем. Нашлись смелые студенты, которые заинтересовались и помогали С. С. Юдину с экспериментами на больных после операций на желудочно-кишечном тракте. Преподаватели медицинского Института всячески мешали участию студентов в этой научной работе, боясь наказания за контакт с «врагом народа».

Созданное в 1946 г. онкологическое отделение, было базой ГИДУВа, а кафедру хирургии возглавлял Борис Ильич Фукс. После перевода в 1951 г. ГИДУВа в Сталинск (Новокузнецк), оставшаяся в ОКБ хирургическая клиника Новосибирского медицинского института не всегда справлялась со сложностями хирургических больных. Можно понять, что по вполне объективным причинам онкологическое отделение испытывало нужду в высококвалифицированной профессиональной помощи, а лучше всех это, естественно, понимал Ю. И. Юдаев, оставшийся в роли заведующего онкологическим отделением после отъезда ГИДУВа.

В отделении он был хозяином: выделил С. С. Юдину самую опытную, «свою» операционную сестру – Саиму Закировну. Первым ассистентом бывал сам. Часто ставил на ассистенцию Владимира Станиславовича Шапкина, обеспечил отделение совкаином для спинномозговой анестезии (за анестетиком Анатолий Томашевич Осташевский летал в Томск, к старому другу С. С. Юдина Андрею Григорьевичу Савиных).

Юрий Иванович хорошо знал, что в Новосибирской области немало страдальцев с желудочными фистулами после ожогов пищевода и нуждающихся в пластической операции - создания искусственного пищевода.

Между тем, именно за разработку новых методов восстановительной хирургии при непроходимости пищевода «Постановлением Совета Министров СССР, Действительному члену АМН СССР, профессору Юдину Сергею Сергеевичу была присуждена Сталинская премия первой степени в 1948 г.». Это все знали хорошо. Управление МГБ имело информацию еще и том, что вся сумма премии, которую лауреату до ареста не успели вручить, пришла в систему сберкасс Новосибирской области (сам С. С. Юдин это не афишировал), - а это был весьма весомый факт, в плане финансовой поддержки семьи.

Постепенно оживилась будничная работа онкологического отделения, и отзвук ее доносился негромким эхом по всей больнице. В операционную онкологии потянулись люди, знающие цену хирургии, а так же новички и студенты. Окна операционного зала на третьем этаже были обращены к югу. Лето было солнечное, свет заполнял помещение, а группа зрителей внимательно следила за размеренными неспешными действиями С. С. Юдина, операционной сестры, ассистентов, старалась не слишком мешать, но все же устраивалась и на винтовых стульях, чтобы лучше видеть.

Внимание к операционной деятельности С. С. Юдина не отвлекало. Для него гости в операционной дело было привычное. Он был всегда спокойно сосредоточен, привык к интересу присутствующих, который многие годы сопровождал его работу. На первых операциях пластики пищевода и Ю. И. Юдаев был особенно деловит: ему изготовили инструмент, который был необходим С. С. Юдину – распатор из светлого металла в форме плоского сердца, который привинчивался к длинной стальной рукоятке, - им прокладывали в предгрудинной клетчатке тоннель для нового пищевода.

Весь коллектив больницы почувствовал присутствие необычно высокого профессионала. Удовлетворение от четкой работы испытывали все – от заведующего отделением до санитарки. Особенно это заметно было в стремительной готовности санитарок операционного блока сделать все хорошо и быстро.

От С. С. Юдина исходила необычайная притягательная сила – обилие знаний и доброжелательность к людям, - нельзя было этого не заметить, не отозваться. Поэтому, когда кто-то из врачей других отделений больницы или из сотрудников кафедр приходил на операции, надвинув колпак пониже и еще в предоперационной прикрыв лицо большой маской (чтобы посетителя не узнали), это вызывало одинаково неодобрительную реакцию у сотрудников онкологии, ибо каждый из них был убежден в правильности своего доброго отношения к сосланному Сергею Сергеевичу.

Да и не только в онкологии помогал Сергей Сергеевич. Оперировал и в других отделениях. Не удивила никого в больнице история, случившаяся на первом этаже, у входа с Красного проспекта, когда пришедший часов после 11 новенький посетитель поинтересовался у вахтерши, где тут оперирует С. С. Юдин. И тут она ответила с укором: «Ты бы еще голубчик позже пришел. Он уже наверное закончил».

Госпитализированные по вызову Ю. И. Юдаева больные для пластики пищевода были для С. С. Юдина за время их предоперационной подготовки удобной экспериментальной группой для организации исследования желудочной секреции.

В тюремных камерах он продумал ряд тем научной работы. Однако в скудных условиях провинции, сделать это было очень сложно, да и попытки наладить дело, встречали явное сопротивление руководителей.

После операции. Групповой портрет хирургов Склифа в кабинете С.С.Юдина: слева направо Д.А.Арапов, А.А.Бочаров, С.С.Юдин, Б.С.Розанов.