Олезундская концессия несколько раз
продлялась и действовала вплоть до 1940 года. Даже после окончания Вто-
рой мировой войны норвежцы ставили вопрос о ее возобновлении. В 20–
30-е годы XX века деятельность норвежцев-олезундцев вызывала споры на
разных социальных уровнях — от наркоматов (министерств) до простых
архангельских поморов.
Особенно активно против Олезундской концессии в 20-е годы высту-
пала архангельская пресса, представлявшая интересы поморов. Она вместе
с Народным комиссариатом земледелия РСФСР (Наркомзем2
) несколько
лет вела «войну» против Народного комиссариата иностранных дел (Нар-
коминдела, или НКИД), советского Концессионного комитета, норвежских
концессионеров и иностранных добытчиков-браконьеров.
Первая волна выступлений против зверобойной концессии пришлась
на 1923 год. В начале 1923 года, когда переговоры о концессии еще не были
завершены, журнал «Северное хозяйство»3
, издававшийся тогда в Волог-
де, в заметке редакции под названием «О концессиях на рыбо-звериных
промыслах» отмечал, что «промыслы этого вида для значительной части
промышленников Поморья являются единственным источником заработ-
ка»4
. Далее в ней высказывалось опасение, что «широкое допущение кон-
цессионеров в наши воды создает значительные угрозы существованию
промысла». Эти опасения не были пустыми. Дело в том, что до олезунд-
цев действовал договор Наркомата продовольствия с норвежской фирмой
«Винге и К°». По договору с этой фирмой от 19 февраля 1923 года 55 ее
зверобойных ботов могли с 20 февраля по 15 июня промышлять в совет-
ских территориальных водах, включая горло Белого моря. Арендная плата
за это право составила 200 тыс. крон. Правда, пока договор был заключен
только на один, 1923-й, год.