«Неформальное» кино
как я снималась в скандальном фильме
Читая в прессе откровения кино- и телезвезд, все время поражалась их кокетству: мол, и на съемках они устают, и времени постоянно не хватает, и кожа от грима портится…. Но судьба распорядилась так, что мне довелось сняться в самом настоящем кинофильме, и я убедилась, что актеры не так уж кокетничают, рассказывая о трудностях своей профессии
В поисках романтики
Это было почти десять лет назад – в 1996 году, когда я еще не перешагнула двадцатилетний рубеж. Окончив очередной вузовский курс с неизменными «пятерками», я отпустила душу на волю: надела драную джинсовую куртку, обвешалась фенечками и прочими неформальными атрибутами, и поехала автостопом до столицы. Одиночный женский стоп, да еще столь далекий – занятие небезопасное, поэтому я взяла в спутники своего недавнего на тот момент знакомого по имени Глеб, мотивируя свой выбор тем, что его золотисто-рыжие волосы любой водитель заметит даже в ночи.
На самом деле, выбора просто не было, да и Глебушку я взяла буквально-таки на измор. Выглядело это примерно так:
- Глеб, у тебя рюкзак есть?
- Есть.
- Отсюда вывод – надо в Москву ехать.
- Рыжий, правда, погода хорошая?
- Угу.
- Отсюда вывод – надо в Москву ехать.
И так недели две по пять раз на дню. И вот однажды, когда я позвонила Глебу, то на мое неизменное «Ну что?», он обреченно выдохнул:
- Вывод-то один!
Общие знакомые хором удивлялись, что мне удалось сподвигнуть на длинное путешествие такого тяжелого на подъем человека, как Рыжий Глеб. На самом деле, все объяснялось тем, что тогда я просто не знала, НАСКОЛЬКО он тяжел на подъем. А сейчас, после девяти лет знакомства, я не рискну предложить ему прогуляться пешком одну остановку. Воистину, блаженны неведающие!
Неприветливая Златоглавая
О том, как мы ехали, я здесь рассказывать не стану – не хватило бы места во всей газете, только скажу, что все было более или менее нормально, однако достаточно интересно для того, чтобы дать богатую почву для рассказов и воспоминаний. Не считая остановок в городах, добрались мы за девять дней – вполне средний срок.
А вот столица встретила нас проблемами. Все началось с того, что в первом же автобусе – от пригорода до Москвы, на нас напал автобусный ОМОН, проверявший билеты. Их, разумеется, не было, как и не было и билетов на самолет-поезд, подтверждающих наше недавнее прибытие (откуда же им взяться?), только паспорта и студенческие. Нас долго мурыжили, но, в конце концов, удалось отболтаться.
Следующая проблема была посерьезнее: мой знакомый Мотылек, обещавший предоставить жилье, в полном соответствии со своим прозвищем, упорхал в неизвестном направлении, и нам пришлось в течение нескольких часов мотаться по Арбату в поисках «вписки» - квартиры или хотя бы просто помещения, где могут остановиться заблудшие неформалы.
Дальнейшие события развивались, как по сюжету бульварных романов: мол, гуляет бедная девушка по улице, к ней подходит красивый мужчина, который оказывается режиссером, и предлагает ей сниматься в кино.
Так было и с нами: когда мы уже стали решать, на каком из вокзалов провести ночь, к нам подошли две девушки и предложили за еду и «вписку» посниматься в массовке «будущего культового фильма про хиппи».
Неплохой конец трудного дня, решили мы, тем более деваться было некуда.
«Беса»
Указанный адрес оказался реставрируемым домом Булгакова (того самого): заброшенное здание по Большой Садовой улице (почти самый центр), снизу доверху утыканное строительными «лесами». Видимо, из-за того, что неформалы любили прогуливаться по самым верхним из этих «лесов», здание было прозвано «Небесами», впоследствии сокращенных до просто «Бесов». И это именование оказалось как нельзя более подходящим.
Внутри располагался самый настоящий «сквот» - какое-то подобие коммуны хиппи. Среди многочисленных обитателей сквота (сквотеров) были его постоянные жители, приезжие, а так же те, кто пришли посниматься в фильме - ради интереса или из-за предложенных денег (таких было немного – только исполнители ролей). Рабочее название кинокартины звучало весьма безыскусно - «Мария».
Самой впечатляющей фигурой на «Бесах» был огромный дед-кавказец с большой пышной бородой и внушительной трубкой, который, по слухам, подрабатывал ассистентом у уличных фотографов – многие иностранцы охотно фотографировались с таким колоритным типом. Были также матери с детьми, инвалиды, домашние животные и просто неопределенные личности. Люди спали, ели, занимались любовью, курили табак и не только, жгли костры прямо на полу, играли на гитаре, плели фенечки, но большинство из них просто бесцельно лежали или сновали по комнатам.
Что касается самого помещения, в котором проживали сквотеры и которое и являлось съемочной площадкой будущего киношедевра, то здесь не помогут никакие слова: ободранные, но расписанные стены, текущая крыша, щелястый и холодный, несмотря на лето, пол. Правда, были тут и телефон, и кухня, и какое-то подобие санузла – ванна и унитаз, над которым висело объявление: «ОСТОРОЖНО! БЫТОВОЙ СИФИЛИС!». Увидев его, я с криком «Караул!» уже хотела покинуть помещение, но меня смогли убедить, что это декорация. Я поверила, однако предпочитала справлять потребности на задворках «бесов».
Специфика жанра
На следующий день начались съемки. Получив по куску булки с чаем и вареному яйцу, мы пошли переодеваться. «Костюмерной» являлась маленькая комнатка, где на полу валялись кучи цветного тряпья. Я выбрала себе разноцветную юбку и джинсовую рубашку, которую из-за рвано-грязного низа пришлось завязать узлом на талии, а Глебушка остался в своих джинсах и самой пестрой из своих футболок, поверх которой нацепил замызганную кожаную жилетку.
Потом пришло время гримироваться. Я думала, что нам просто замажут лица специальным кремом, чтобы кожа не бликовала на пленке, но тут-то и начались сюрпризы: Глеб отошел от гримера с «разбитым носом» и «синяком» на скуле, а у меня под глазом красовался великолепнейший сине-желто-зеленый фингал, а на ноге – жуткая рваная рана.
И тогда я, наконец, задала вопрос, который, по идее, должен был быть озвучен с самого начала: «Про что кино?». Конкретного ответа я не получила ни от кого, даже от гримерши и дяденьки, который постоянно сновал туда-сюда с большой камерой. В общих же чертах сюжет выглядел примерно так: женщина (видать, та самая Мария), в поисках всеобщей любви приходит в коммуну хиппи, что меняет ее жизнь досконально. Фильм будет черно-белым, а по жанру – полудокументальным: все выступают под своими именами; супруги, дети, любовники и враги тоже реальные; неформалы играют хиппи, а ОМОН, который нас якобы и изукрасил, играют самые настоящие омоновцы. «Спасибо, что фингалы и прочее ненастоящее», - передернулась я.
«Лицом к стене! Руки за голову!»
Появился режиссер – довольно-таки симпатичный мужчина лет тридцати с длинными темными волосами, по имени Артур (фамилия у него была абсолютно непроизносимая и оканчивалась на «ян»). Говорили, что он лет восемь поступал во ВГИК и, наконец, поступил: только для того, чтобы снять этот самый фильм – про красивых и добрых людей, которые любят всех и друг друга.
Не знаю, как там насчет ВГИКа, но Артур производил впечатление человека немного сумасшедшего. Он говорил очень медленно, слегка нараспев, его подернутые поволокой глаза смотрели в одну точку. Впервые я его увидела тогда, когда, по-коровьи посверкивая зрачками, он втолковывал оператору: «Ну ты же должен понимать, что кинопленка – это половой орган Девы Марии» (да простят меня верующие за такую цитату!).
И вот началось ОНО, то самое, чего я так ждала – настоящие съемки в настоящем «кине». Сцена называлась «Падение дома хиппи». Нас распределили по комнатам, мы улеглись «спать», и тут вошли омоновцы с криком «Лицом к стене! Руки за голову!». Поскольку они не были актерами, то дергать за руки понарошку они не умели, как не умели они понарошку пинать и бить. С девушками они были поосторожнее, а вот некоторым парням на следующий день и грим не понадобился.
Тогда-то я смогла прочувствовать всю «прелесть» актерской профессии: по крику «Лицом к стене! Руки за голову!» мы подскакивали, наверное, раз двадцать (вскоре распространилась шутка, что, если бы тут был попугай, то после съемок он именно этими словами встречал бы вновь пришедших). Причем каждый раз нас ставили по-новому, заставляли то истошно кричать, то тихо плакать, то вообще не дышать. Более того, за этот день было два мини-пожара: первый раз от костра на полу загорелась дощатая стена, а потом заискрила проводка - как раз в том месте, где подключалась камера, поэтому съемки пришлось приостановить.
И вот, наконец, перерыв – снова булка с чаем и кусок едва теплой тушенки, потом подновление грима (как же чешется под ним лицо, кто бы знал!). А через неполный час - опять дикий стук пинком раскрываемых дверей и крик «Лицом к стене! Руки за голову!».
После съемок
Во время съемок мы, среди прочих, познакомились с двумя молодыми людьми, которые пригласили нас переночевать у них. Уже в девятом часу вечера мы вчетвером поплелись к метро. Минуя турникеты, к поездам пошли через контролера, и изумленная женщина не спросила проездных: каким же надо быть зверем, чтобы требовать плату с избитых и окровавленных людей, едва передвигающих слабые ноги?
В поезде мы продолжали развлекаться: если какой-нибудь пассажир останавливался взглядом на моей «рваной ране» под коленом, то испуганным шепотом сообщал:
- Девушка, посмотрите, Вы же ногу поранили!
На что я весело отвечала:
- Тут, что ли? Да это мелочи!
И небрежно шлепала рукой по «оголенным мышцам».
В девятом часу утра следующего дня Максим (тот самый новый знакомый, у которого мы ночевали) истошно заорал «Лицом к стене! Руки за голову! Подъем, ублюдки волосатые!». Мы умылись, позавтракали и поехали на съемки.
Моя незатейливая «любовь»
Второй день был потрачен на продолжение сцены «Падение дома хиппи», дополнявшейся жутким эпизодом: какая-то тетка бегала с ребенком в одной руке и с ножом в другой и что-то орала ОМОНу, ОМОН в ответ орал на нее, а задача «массовки», разумеется, была тоже орать – только так, чтобы не забить главных действующих лиц.
И тут-то надо мной пошутил Амур: он пульнул свою стрелу в сердце одного из омоновцев, и тот стал меня «клеить». По время «обысков» он обшаривал меня весьма тщательно, по пути шепча в ухо брачные предложения – мол, зарплата нормальная и базар от дома недалеко; а во время перерывов (видать, в виду особого расположения) преграждал мне путь на кухню или к выходу.
После второго съемочного дня мы (с Глебом, а не с омоновцем, хотя рынок возле дома чуть было не склонил меня к замужеству) снова «вписались» у Максима с Валерой, а на третий день наша «кинокарьера» подошла к концу – мы уехали на «Рэйнбоу», неформальный фестиваль под Пермью.
Готовый кинопродукт
Через несколько лет, когда я уже обзавелась семьёй, и впечатления от съемок уступили место другим событиям, мне на глаза попалась газетная заметка под названием ««Место на земле» пришлось не к месту в Каннах». В заметке говорилось о том, что полудокументальный фильм московского режиссера Артура Аристакисяна (вот она, фамилия!) демонстрировался на каннском кинофестивале вне конкурсного показа. Большинство жюри ушли с половины фильма. По всему нижеизложенному стало понятно, что это ТО САМОЕ кино, пусть и называется по-другому.
Мы с Глебом прямо изошлись на любопытство, пока один его иногородний знакомый, имеющий связи с видеопиратами, добывал нам вожделенный диск. Но вот он передал его через проводников, предварительно подписав: «Осторожно! Опасно для здоровья» и украсив конверт знаком «Радиация».
Уже через десять минут просмотра я поняла две вещи: во-первых, будь я жюри, я бы тоже вышла из зала, а во-вторых, я ошибалась в своих предположениях о том, что Артур немножко сумасшедший: на самом деле, он - полный псих, и глебовский знакомый был абсолютно прав, снабдив диск «предупреждениями».
В фильме три сюжетных линии. Первая – о человеке, который организовал «Храм любви». Здесь живут люди, которые ничем не занимаются, кроме того, что питаются объедками и спят с кем не попадя. Однако и этого идеологу мало: он считает, что нужно «дарить тепло тем, у кого его нет – бомжам, калекам и прочим обездоленным», и почему-то единственный способ дарения тепла – это секс. Однако его любимая девушка оказалась «непродвинутой», и не только не стала «делиться своим телом» с увечными и убогими, но и бросила своего возлюбленного, а тот с горя кастрировал себя.
Вторая сюжетная линия связана с той самой Марией (еле передвигающей ноги калекой), которая приходит в «Храм любви», и влюбляется в кастрата-идеолога, которому уже не хочется (да и не можется, чего уж там) любить калек, и тогда она воплощает его идею в жизнь – ходит по улице и целует нищих.
Третья линия: о китайце (которого играл то ли якут, то ли эвенк) до истерики боящегося чужих прикосновений и поэтому упоенно занимающегося самоудовлетворением. Но его «спасает» одна из женщин, живущих в Храме – надо ли говорить, что спасает она его исключительно тем, что, несмотря на его полуживотные вопли протеста (типа «Китай отомстит!»), таки залезает ему рукой в штаны. «Просветлившись», он идет на улицу, где занимается сексом с первой попавшейся нищенкой, но та, в скором времени узнав о другой женщине своего любовника, режет вены.
«Грязное» кино
К сожалению, именно такова сущность фильма, в котором я снималась. Здесь много крика, «чернушных» сцен, безыскусной и грязноватой эротики (например, идет женщина по улице и кормит грудью малыша, а вторую грудь подсовывает бомжу), а вся «идеологическая» часть выглядит напыщенной, искусственной и малоубедительной. Например, идеолог-кастрат надрывно кричит во всеуслышание: «Я не могу пи/сать, как мужчина, и не привык, как женщина. У меня все время мокрые ноги». Фу, да и только!
Я терпела это все почти два часа, ведь, увы, сцена с кричащей женщиной была одной из последних. Суть ее оказалась простой – ОМОН хочет отобрать ребенка, а «добрая» мама (видать, по принципу – так не доставайся же ты никому) грозится зарезать дочь, если те ее коснутся. Я посмотрела на ситуацию, как мать: моей дочери сейчас четыре года - примерно столько же, сколько девочке на экране, и я с замиранием сердца представляю реакцию ребенка (хотя помню, как маленькой актрисе объясняли, что все это «не по правде»), когда родная мама тычет в спину ножом и истошным голосом грозит убить, и так – раз десять.
Каково же было мое разочарование после первого просмотра, когда я не увидела в фильме себя. Потом, вглядевшись в низкокачественное изображение (пиратский диск, все же), я обнаружила, что моя юбка и изукрашенное лицо мелькают довольно-таки часто, а вот «рана» на ноге осталась лишь пропуском в метро. Но главное было другое - я, обычно нефотогеничная, в черно-белом формате и выбранных ракурсах получилась очень даже неплохо.
И тут я в очередной раз поняла актеров. Фильм – ужасный, качество – отвратительное, роли – никакой, кроме того, я, как журналист, привыкла к некоей публичности, однако, когда видишь свое лицо на экране и осознаешь, что это, хоть и дурацкое, но самое настоящее кино, ощущение просто пьянящее. И, наверное, если мне еще раз выпадет такой шанс, я не откажусь от съемок. Пусть только условия будут поприличней, и даже не надо мне булок с чаем и вареного яйца на завтрак!
Марию играла молодая Нонна Гришаева, иногда видела ее на съемках, а иногда - в обнимку с режиссером.
Это мой молодой материал в местную газету, но по реальным событиям
Это сообщение отредактировал Умачка - 21.04.2025 - 13:58
yaplakal.com