А в следующий выходной мы с Дёмой с утра вышли на ферму, на забой свиней. Это мероприятие традиционно проводилось по первому снегу. Снежок был так себе и к обеду растаял, к забою отобрали всего десяток хрюшек и к моменту таяния мы управились. Нам выдали по пять кило свеженины, Дёма отделил мне от своей доли половину, сославшись на то, что ему столько всё равно не сожрать, а мне нужно «кормить семью».
Вернувшись домой и распихав по северкам мясо, мы с соседом забурились к нему на огород, развели костёр из сухих кукурузных и подсолнечных стеблей и, кутаясь в толстые куртки, долго сидели, тараща совершенно трезвые зенки в огонь. Я несколько раз раскрывал рот, но задать вопрос так и не мог решиться, пока Дёма не выдал мне звонкого подзатыльника.
- Бес, ты или спрашивай, или не раскрывай рот, а то вороны пугаются. Им столько не насрать.
- Демид, ты только не злись. За что тебя так припечатали, а? Не, ты не говори, если не хочешь.
Он усмехнулся и подкинул в костёр пару кукурузных кочерыжек.
- Не хочу. Но с хорошим человеком можно и поделиться. Ты сейчас сильно удивишься, но по образованию я инженер по турбогенераторным машинам. После учёбы работал на монтаже первой ТЯЭС в Ленинградской области. Первая в мире промышленная синтезная электростанция, вот так-то, Ваня. Это не баран чихнул. Я и учился в Ленинграде, тогда ещё Санкт-Петербурге. Во-от… Вышел у меня там конфликт с другим специалистом, не по работе, из-за бабы. По пьянке подрались. В общем, зарезал я его. Был суд, дали пять лет каторги. Поехал я строить вторую такую станцию, в Якутию, но уже не инженером, а простым рабочим. Два года отработал и снова пьяная драка, снова из-за бабы. Снова труп. Срок добавили, ещё пять лет. А после окончания срока мне запретили въезд не только в города, но и в любую плотно населённую область России. Так я оказался в Хабаровском крае. Работал то там, то сям, естественно, не по специальности. Пил, как не в себя, что греха таить. Как-то в пьяном виде уснул на дежурстве и произошла авария на энергоузле, где работал… Словом, скатился ниже некуда после очередного суда. Каторгу мне не присудили, ну и на том спасибо. А последние годы живу вот тут. Стараюсь сильно не пить, работать честно, чтоб хоть людям вреда больше не причинять.
- Дём, а почему ты хоть бы электриком не устроишься? Почему работаешь-то от случая к случаю?
Он посмотрел на меня, грустно улыбнулся и принялся шевелить в костре подсолнечный стебель.
- Потому, Ваня, что по последнему приговору мне запрещено иметь постоянную работу.
У меня от неожиданности зазвенело в голове.
- Это как? Это… Наказание принудительным тунеядством, что ли?!
- Ага. Я никогда не смогу реабилитироваться, Ваня. Ни-ког-да.
Мы просидели до сумерек и не знаю, сколько сидели бы ещё, но позвонила Светка и я, попрощавшись, ушёл домой. И долго ещё думал о превратностях судьбы или как это ещё назвать.
***
- Бес, не спи!
Я вскинулся и постарался раскрыть глаза пошире. Бок вагона приближался и я никак не мог понять, как его остановить. Каким-то чудом, без участия мозга, нажал педаль тормоза и в мотнувшейся от резкой остановки хапка голове начало что-то проясняться.
- Блядь…
- Ванька, какого чёрта, — донеслось из тренделки, — ты ночью чем занимался?
- Чем-чем. Молча завидуй!
Надежда Молохова, кладовщица из Ц-Западного, сменила тон и спросила уже совсем нормально:
- Женька спать не даёт, Вань?
Я потёр ладонями лицо, поправил шину переговорника и так же спокойно ответил:
- Да и она тоже. Они со Светкой как сговорились.
- Ваня, давай я попрошу Валеру прислать другого кого-нибудь, а? Ну спишь же на ходу, далеко ли до беды?
В голове у меня позванивало, а в ушах шуршала вата. По-любому, водить мне в таком состоянии не следовало, но остальные механизаторы были заняты в других местах, а груз для Западного нужно было получить именно с утра, монорельс ждать не будет.
- Надь, спроси у медички спрей. Она скажет, что нет, но есть, я знаю. Притащи мне, я пока потихоньку на площадку с вагона всё скидывать буду.
- Ты совсем дурак?! Разве можно?..
- Надя, монорельс ждать не будет. Так Вике и скажи, если ломаться начнёт. Давай живо.
Я плавно подал погрузчик к воротам вагона и опустил вилы. Такелажники, дико поглядывая на меня, сбросили с рохли стопку палет с удобрениями. Я приподнял груз над полом и сдал назад, повернул вправо и поставил его на бетон площадки.
- Бес, ты чё? На машину ставь!
- Не сейчас, парни. Давайте следующую.
Через пару стопок подошли Вика с Надюхой. Я махнул парням, чтобы ставили следующую и выскочил из кабины, едва не упав при этом. Медичка приставила мне к шее тонометр и ухватила за руку, считая пульс. Посмотрела на приборчик, помотала головой.
- Бессонов, иди спать. Не дам я тебе спрей, сдохнешь.
- Да кто с него помирал? Вик, не чуди, брызни и я продолжу.
- Ваня, спрей взбодрит тебя минут на десять, потом ты просто вырубишься. Хорошо, если не на ходу, как только что. Всё, идём в медпункт, Ваня, идём!
- Вика, да ну куда? Кто вагон разгружать будет?
- Я. — Надя отпихнула меня в сторону и полезла в кабину. — Карту оставь, моя не даст работать.
Я ошалело посмотрел на эту сумасшедшую и замотал головой.
- Не-не-не! Натворишь дел, а мне отвечать! Вылезай, не дури.
Надька снова пихнула меня и крикнула:
- Вика, уведи его! Я у себя на складе на штабелёре постоянно работаю, с хапком, поди, тоже справлюсь. Забирай его к чёрту, всё!
Сперва я думал, что не смогу уснуть. Потом проснулся едва ли не к вечернему автобусу и то, только потому, что прижало отлить. В столовку я уже никак не успевал, поэтому просто наскоро попрощался с Викой и рванул на автобус. И только уже идя домой понял, что не знаю, где моя Карта. Внезапное ощущение полного и окончательного трындеца просто оглоушило! Я стоял посреди улицы и мучительно пытался сообразить, что теперь делать и как жить дальше. Представьте себе, что вы потеряли свою Карту — поймёте.
В отчаянии я вынул телик и с надеждой посмотрел на экран — есть голосовое. Даже не глянув, от кого оно, включил прослушку и с облегчением услышал голос Надьки Молоховой: «Иван, я загнала хапок в гараж, но не помыла, не до того. Твоя Карта у меня, побоялась оставлять, завтра приеду в Южный сама и отдам. Ну всё, Вань, будь здоров, привет от меня твоим девкам!»
- Бля. Хвала небесам, всё нормально.
Ободрившись, я чуть не бегом помчался домой: голод не тётка, а с утра маковой росинки во рту не было! Светка встретила неприветливо, но это новостью уже не было: с рождением дочери дома постоянно творилось чёрт-те что. Я видел, что ей и досадно, и неудобно одновременно, но смысл упрекать её? Поэтому я просто обнял жену покрепче, погладил по спине и поцеловал в щёчку.
- С ужином помочь?
- Вань…
- Ничего, нормально, говори что делать.
- Да нет нихрена в доме! Я ни одна не могу, ни с засранкой этой никуда не пойти! Сгоняй в сельпо, возьми там чего-нибудь.
Я скинул комбинезон и развёл руками.
- Я Карту на работе оставил. Давай я с Женькой посижу, а ты сходи, ага?
Светка шёпотом выматерилась и показала на себя обеими руками: привести себя в порядок ей быстро не удастся.
- Куда я пойду?!
- В сельпо, Свет. И чем быстрее, тем лучше. Накинь мой комбез прямо на это и чеши, не стой.
- Да не влезу я в твой комбез!
Светка плюхнулась жопой на стул и заревела, закрыв лицо ладонями. Вот совсем раскисла, смотреть жалко на дурёху.
- Ладно, сейчас что-нибудь придумаю.
Я вышел в сени, заглянул в кладовку и обнаружил там промёрзшую насквозь утиную тушку. Уже что-то! Дома сунул этот мёрзлый труп в дипольник и полез в северок. Там отыскалось пол-кочана капусты и немного томатного соуса. Лук и постное масло тоже нашлись, в кухонном столе. Пока отогревалась утка, я крупно порезал капусту и ссыпал её в чугунок, плеснул немного масла, посолил и выскоблил туда соус. Потом ополоснул банку из чайника и раствор тоже вылил в капусту. Поставил на газ, накрыл крышкой и вынул утку из дипольника. Она оттаяла не полностью, но порезать её уже было можно. Хоть топором не рубить!
Заревела дочь и Светка со стонами и причитаниями пошла к качалке, а я, разрезав утку на куски, закинул её в чугунок, перемешал с капустой как следует и накрыл крышкой. Немного подумал и убавил газ — тут резкий нагрев ни к чему. Помыл руки, вытер и полез за хлебом.
- Из печки вынь, Ванюш, я печься ещё утром поставила, да так и не вынула.
- Хорошо! Значит, свеженький у нас сегодня.
Не могу сказать, что делал я это всё с радостью и удовольствием. Порой Светкина беспомощность приводила меня в бешенство, но я изо всех сил старался не то, что не срываться, но и виду даже не показывать. Нарезав хлеб, я снова перемешал в чугунке, хоть и рановато было, ничего там ещё не произошло, вода на дне едва-едва вскипела. Закрыв крышку, прислонился жопой к кухонному столу и принялся наблюдать, как Светка кормит дочь сиськой. На редкость странное зрелище, скажу я вам по секрету! Тут и умиляешься, и раздражаешься и такой стояк одновременно, что не знаешь, что делать: реветь, орать или пристраиваться к тыльной части супружницы.
Накормив и кое-как укачав Женьку, Светка подошла к мойке и умылась. Я подал ей полотенчик и снова погладил по спине. Она ткнулась лицом мне в грудь и тихо зашептала:
- Господи, Ванька, что б я без тебя делала?
- Жила спокойно и весело, затрещины пьянчугам в шинке раздавала!
Она хихикнула и обняла меня, прижалась всем телом.
- Вот смотрела же и не видела в кладовке нишиша. Откуда ты эту утку там выкопал?
- Да хрен его знает. В углу висела, на крюке.
- А я не видела, ворона такая.
- Ну и ладно! Сейчас она у нас истушится с капусткой, мы и поужинаем.
Светка отошла на шажок, утёрла слёзы и спросила:
- А что с Картой-то?
Я махнул рукой.
- В хапке в панели оставил. Да никуда не денется, я уходил последний, а завтра с утра сразу заберу.
- Ой, Вань, ну как ты так?
- Нормально, Свет, не ссы. Всё будет как попало!
- Вот точно — без царя в голове.
- По жопе надаю, будешь на мужа наезжать!
Она кисло усмехнулась и махнула рукой.
- Да ты только обещаешь.
Я попытался вспомнить, когда последний раз пахал Светкин лужок и что-то не вспомнил. Сперва после родов нельзя было, потом всё время не до того было и Светка сбрасывала мне давление то вручную, то устно.
- Светк, а ты вот мне дай как следует после ужина. Чтоб неспешно так, с чувством, с толком, с расстановкой.
Она негромко рассмеялась и подмигнула.
- Посмотрим. Если одна мелкая зассыха нам мешать не будет… Я тебе дам такую расстановку, что тошно станет.
Пока ужинали, Женька проснулась и подняла крик. Есть отказалась. Просто орала, как скаженная и всё. Светка носила её на руках по всему дому, укачивая и напевая, потом подошла ко мне.
- Вань, потаскай ты её. Ну сил моих никаких уже нет!
Я вытер лицо и руки, встал и забрал визжащую дочку к себе.
- Сядь, поешь по-людски. Мы погуляем немного.
Накинув куртку с башлыком, я запахнул полы, укутав прижатую к телу Женьку и вышел на крыльцо. Дочь немного повякала для порядка и замолкла, тараща глазёнки куда-то в пространство. Ноги в тапках начали зябнуть и я принялся расхаживать вдоль дома туда-сюда, укачивая на ходу свою крикушу.
Был один момент, когда доведённая до отчаянья Светка предложила сдать Женьку в детский центр. Сначала я хотел её отпиздить, потом, немного остыв, решил просто наорать. Потом, немного подумав, спокойно сказал, что делать этого не стоит:
- Вырастет очередной Бес без царя в голове, только в юбочке. А людям потом с ней мучиться! Так что, родная, сами родили, самим и терпеть. Чай, Бессоновы, не Царёвы. Это у них выбора не было, а нам с тобой потерпеть годик всего лишь или два там. Не сдохнем! Зато знать будет наша Женька и маму, и папу. А когда вырастет, сама родит, мы с её дитём посидеть, помочь сможем. И не будет у ней мыслей свою детку в ДЦ сдавать.
И больше мы к этому разговору не возвращались, хоть и давала малая Светке прокашляться так, что той и небо с овчинку ставало.
Я посмотрел на дочку и убедился, что та дрыхнет без задних ног. Неспешно вернулся в дом, скинул куртку и осторожно, словно мину на боевом взводе, передал зассыху Светке. Та на цыпочках пошла к качалке, а я, так же бесшумно — к чугунку с уткой: жрать всё-таки ещё хотелось. И лишь обсосав последнюю кость и соскоблив со дна последнюю капусту, я отложил вилку и перевёл дух. Светка успела сделать нам кофе и сидели мы с ней, тихо швыркая из кружек и чутко прислушиваясь — спит ли Женька.
- Ну что, солнце моё, в кроватку?
Светка сперва посмотрела на меня с сомнением, потом в глазах её знакомо заплясали чёртики. Она поставила кружку, дошла до качалки и, убедившись, что дочка спит, обернулась и мотнула головой в сторону дивана. Я встал и, на ходу скидывая шмотки, начал пробираться к условленному месту, словно бывалый вояка по минному полю. Светка, скинув на пол халат, сперва поддёрнула трусы, а потом так же стремительно стянула вниз. Дрыгнула ногой, запуливая их подальше, беззвучно перевела дух и, словно кошка к мыши, начала подкрадываться ко мне, то и дело замирая на полушаге и прислушиваясь.
А утром (вот чудо, дочь так ни разу и не проснулась) я с превеликой неохотой собрался и, поцеловав Светку, побрёл на автобус. Если б не Карта, я б отзвонился Валерке и не поехал на ферму, вот честное слово! Сказался бы больным и остался дома. В столовке подкараулил завгара и объяснил ситуацию с Картой — чёрт его знает, когда Надюха к нам приедет, тоже ж человек не праздный. Валера махнул рукой и сказал, чтоб я не грел голову и поменял батареи у самосвала, пока есть время и возможность. Оно и правильно: самосвал же в гараже почти никогда и не бывает, а батареи у него хоть и редко, но разряжаются.
- Валер, а как я их таскать-то буду? Двадцать четыре штуки — я ж помру, таскамши.
- Возьми тележку, она без Карты ездит. Ну ту, на которой слесаря узлы по цехам растаскивают. Она на улице не шибко хорошо ходит, но тебе куда спешить? По четыре батареи, за шесть ходок поменяешь.
На пятой ходке я уронил батарею себе на ногу. Как-то неловко взялся за ручку, вытянул из гнезда и… Двадцатикилограммовый цилиндр жахнул по ботинку. Произнеся все приличные к случаю маты и вполне пристойные ругательства вдогонку, я кое-как вскорячил чёртову железину на тележку, затянул крепёжный ремень и, борясь с головокружением, поехал в гараж. И благодарил при этом небеса за то, что для управления ноги не нужны. В ангаре, при попытке сойти с площадки тележки, я заорал от боли и шлёпнулся на пол, как мешок с дерьмом: ступить на отбитую ногу было просто невозможно!
Подбежавшие на мой вопль слесаря сперва поржали, потом позвонили Вике, потом поинтересовались, сколько батарей ещё нужно поменять в самосвале. Смех смехом, а работа — работой.
- Четыре верхних, там видно, которые пыльные. Сань, Вов, эти на зарядку суньте.
- Ой, блядь, без сопливых тут. Лежи, не вякай! Щас Вика придёт, ей и будешь указывать, как тебе укол в жопень ставить, указчик херов.
- Идите во пизду, уёбки. Вам не сказать, так пол-дня с хуями в руках после сортира ходить будете.
Мы ещё немного попроизносили беззлобных матерков, потом Саня помог мне сесть на лавку у стены и остался покараулить, пока придёт Вика. А Вовка поменял севшие батареи на заряженные и поехал к самосвалу.
- Как тебя угораздило-то?
- Да как. Ручка вывернулась из пальцев и на.
Подбежали запыхавшиеся Вика с Надей.
- Ваня, что случилось? Показывай ногу!
- Надя, Карта где?
- Да вот она, гос-споди… с ногой что?!
- Батарею уронил.
- У, чёрт безрукий.
Вика осторожно осмотрела ногу и покачала головой.
- Жопа. Надя, «скорую» вызывай. Тут перелом точно. Ваня, тебе обезболивающее впрыснуть?
Я подумал и кивнул. Вика открыла укладку, зарядила в инжектор нужную ампулу и шурнула меня в шею. Я сморщился от боли уже не в ноге, но вскоре почувствовал облегчение — анальгетик начал действовать. Подъехал Вовка с последними батареями и принялся точить лясы с бабами.
- Вовка, с самосвалом закончил?
- Ага.
- Эти батареи...
- Да сейчас я!
- Угу. Вовка, блядь такой, хорош сиськи мять! Доделаешь всё — потом хоть до ночи тут мух ебалом лови!
Слесарь недовольно заворчал, но взобрался на тележку и поехал к зарядной станции, а Саня, убедившись, что в его помощи никто не нуждается, пошёл к себе в агрегатный. Надя ещё с минуту потрещала с Викой и тоже свалила — ей нужно было к себе, в Ц-Западный возвращаться.
«Скорая» из Царёва прибыла быстро, на флаере. Врач просканировал мне ступню и подтвердил перелом. Вика отчиталась о принятых мерах, врач поблагодарил её и попросил найти пару мужиков, чтоб меня перетащили во флаер.
- Раньше переломы были?
- Не-а. Нет, были! Как-то в драке ребро сломали.
Врач кивнул и заговорил с пилотом по трынделке, чтоб тот переставил машину поближе к ангару.
- Можно ворота открыть и он прямо сюда залетит.
- А как открыть?
- Вон Саня идёт, я попрошу.
Врач велел мне не дёргаться, собрал свой сундучок и пошёл навстречу Сане.
- Откройте, пожалуйста, ворота ангара, флаер загнать. И потом помогите больного загрузить.
Саня кивнул и побежал к пульту, врач связался с пилотом, поясняя ситуацию. А я вдруг вспомнил, что в Царёв меня не пустят.
- Доктор, а я невъездной.
- По «скорой» это не имеет значения.
Ворота открылись и я с интересом принялся наблюдать за маневрами флаера. Летучая машина медленно приподнялась над бетоном, осторожно всунула нос внутрь и, словно принюхавшись, залетела вся целиком. Опустилась в паре метров от нас и пилот, выйдя наружу, принялся открывать люки, вытаскивать складную каталку. Потом Саня с Вовкой меня уложили и помогли закатить внутрь флаера. А я лежал и крутил головой: ни разу так близко этой хрени летучей не видел! Потом спохватился и позвонил Светке, рассказал про перелом и успокоил, как смог.
В больнице мне засунули ногу в специальную камеру и травматолог, глядя в монитор, при помощи двух манипуляторов, собрал мне кости в исходное положение. Потом проверил, перемещая камеры, убедился, что все обломки заняли свои места и, вытащив ногу наружу, начал ставить на неё скорлупу. А я смотрел на торчащие из моей ступни спицы, опутанные проволокой и пытался вспомнить, что мне вся эта конструкция напоминает.
Не вспомнил. А врач задул внутрь скорлупы фиксирующую пену и попросил пару минут не шевелиться.
- Доктор, а как пена схватится, мне ходить можно будет?
- Нет. Пару недель надо подождать, потом посмотрим.
- Доктор, у меня дома супруга с малой, она там с ума с ней сойдёт!
- Помочь некому?
- Не-а!
- Я созвонюсь с головой, ей дадут помощницу, не переживай.
- А что, так можно было?!
Врач изумлённо посмотрел на меня и задал вопрос, который я ненавижу больше всего:
- Ты в школе чем занимался? — Не дождавшись ответа, он сказал: — Дай Карту, я тебя зарегистрирую.
Я вынул требуемое из ксивника и протянул врачу. Тот приложил Карту к считывателю и углубился в изучение истории моих посещений больниц за все годы от рождения. Время от времени он издавал разные непонятные звуки, потом протянул Карту и сказал:
- Поздравляю.
- С чем?
- У тебя вчера баланс перешёл в синий сектор.
Я забрал Карту, пожал протянутую врачом руку и от души поблагодарил. Всё! Был Ванька Бес и нет больше! Теперь я — Иван Бессонов и никак иначе. Отныне, и присно, и во веки веков!
- Доктор, так мне что, так и лежать две недели?
- Ни в коем случае. Подберём бандаж, чтоб ты никак не мог ступню потревожить, выдадим костыли и если увижу лежащим или сидящим — лично пенделя выпишу, без рецепта.
- Так мож домой?..
- Нет, Ваня. Две недели под присмотром, уколы, таблетки и прочее. Процедурки кое-какие, чтоб у тебя кровь в ступне не застаивалась. Потом посмотрим. И да, я тебя к стоматологу на приём записал, пусть профилактику проведёт, а то на селе с этим проблемы бывают.
- Спасибо.
Врач пожал плечами и улыбнулся.
- Не за что.
Стоматолог оказался древним старикашкой. Лысый, с очень характерной внешностью и говорящей фамилией Штильман. Он долго регулировал подо мной кресло, едва ли не ежесекундно осведомляясь (именно осведомляясь, а не просто спрашивая), удобно ли молодому человеку. Его лёгкий акцент и потешный выговор заставляли меня смеяться, несмотря на неловкость ситуации. Нет, я в интернете видел ролики с такими вот комичными евреями, но живьём как-то не приходилось. Единственный лично знакомый еврей — Жорик Рубан — хоть и был отъявленным распиздяем, но разговаривал по-русски абсолютно чисто.
А доктор Штильман, убедившись, что молодому человеку удобно и от окна не дует, запихал мне в рот капу и принялся водить внутри зондом с камерой и шуровать там блестящей ложечкой.
- Юноша, ви когда последний раз посещали дантиста? Ви посмотрите на этот зубной камень! Это же не зубной камень, товарищ дорогой, это же целая каменоломня. Нет, я положительно не могу работать в таких условиях, пусть сюда пригласят каторжника с перфоратором!
- Доктор, не смешите! Я же проглочу вашу ложку вместе с вами!
Штильман внимательно посмотрел мне в глаза и принялся теребить на щеке здоровенную родинку.
- Молодой человек, что ви тут находите смешного? Да, я таки старый пень, как ви можете подумать, но ваш зубной камень — это просто какие-то осадочные карбонаты, господи прости. И мне совсем-совсем не видно под ними, в каком состоянии ваши зубы!
Он вынул из меня капу и принялся ожесточённо полоскать её в стакане.
- А что теперь делать?
Штильман замер и снова вытаращил на меня свои карие, необычно чистые для его возраста глаза. Потом развёл руками, едва не зашвырнув при этом капу куда подальше.
- Как что? Таки чистить, товарищ дорогой, таки да. Сейчас ми с вами включим вот этот замечательный аппарат и будем делать вам во рту чисто! А после этого, юноша, я таки смогу посмотреть, что ви мне имеете показать.
- Кхм. Доктор, так-то я женат и дочка у меня имеется. Как бы не совсем уж и юноша.
Штильман сменил вкладку на мониторе и вытаращился в данные моей медкарты.
- Ну таки это всё меняет! Ви такой взрослый мужчина, что нам таки придётся говорить с вами вежливо.
Я не выдержал и заржал в голосину. Доктор мягко улыбнулся, придвинулся ко мне и показал капу.
- Откройте рот, Ваня, это вам снова внутрь.
Установив распорку, он пристроил мне в рот распылитель. Пустил воду и, негромко сетуя на возраст, слабое здоровье и чрезмерно твёрдый утренний стул, принялся сшибать ультразвуковой насадкой отложения с моих бивней. При этом он умудрялся управляться двумя руками с тремя инструментами (насадкой, камерой и водоотсосом) и успевал поправлять огромные защитные очки и почёсывать свою родинку. То ли у Штильмана была третья рука, то ли какой-то хитроумный манипулятор, я так и не смог разглядеть, потому как боялся напиться воды со сбитой с зубов щебёнкой.
Закончив с этой процедурой, доктор вынул капу, налил мне вот воды и велел прополоскать и сплюнуть. Три раза. После этого он снова впихнул мне в рот камеру и ложечку, внимательно просмотрел на мониторе репортаж изо рта Ивана Бессонова и удовлетворённо кивнул.
- Мне грустно вам сообщить, но таки да.
- Что-то не так?
Штильман скуксил кислую мину и неопределённо покрутил пальцами.
- Ми видим тут небольшой кариес на втором верхнем премоляре слева. И винуждены сделать вам грустно: будем сверлить.
Я озабоченно поводил языком по непривычно гладким зубам и ничего особенного там не обнаружил.
- Обязательно сверлить?
Доктор повернул ко мне монитор и увеличил изображение. В зубе и впрямь была видна ямка.
- Если оставить так, то полость со временем увеличится, Иван. И ви будете иметь увеличенные неприятности!
Я обречённо вздохнул и решительно заявил:
- Сверлите, Штильман!
И вот у меня во рту уже надоевшая до икоты капа, снова брызжет вода и доктор шурудит в зубе каким-то гайковёртом, мурлыча откуда-то знакомую мне мелодию. Закончив с этим, он снова осмотрел зуб с помощью камеры, удовлетворённо потёр ладони и принялся набивать мне рот ватой.
- Ваня, ви таки посидите тут, пока я сделаю вам состав. Это очень хороший и даже редкий состав! Ви спросите… Нет, ви не спросите, но я таки вам отвечу: я сам его разработал. Такой состав вам не предложат в Хабаровске. И в Москве также не смогут. Ви поедете в Лондон или Пекин и там вам скажут, что не имеют состава Штильмана. — Доктор замешивал на шпателе крохотную дозу всяких разных компонентов и периодически потряхивал указывающим в потолок пальцем. — Я не скажу за весь мир, Ваня, но этот состав вам предложут только в двух местах: в Биробиджане и в кабинете старика Штильмана. Но чтобы ви знали, в Биробиджане его не смешивают, как смешиваю я. И сколько лет я потратил, обучая тех людей! Всё впустую, Ванечка, всё впустую. Ви мне поверьте: когда старого Штильмана не станет, никто в мире вам не сделает состав, как положено. Нет, товарищ, никто и нигде.
Закончив устанавливать пломбу, доктор ещё долго подравнивал и подгонял её, чтобы зубы у меня смыкались как следует. Он вставлял мне в рот испачканную чёрной краской бумажку и велел её кусать, потом изучал через камеру отпечатки и вновь что-то подтачивал своим гайковёртом. И продолжал при этом тихо напевать мучительно знакомую мелодию. Когда результат его полностью удовлетворил, он улыбнулся и принялся снова теребить свою родинку.
- Доктор, а что это за песенка?
- Что? Ах песенка… Это очень и очень старая еврейская песня. Я слышал её от своей бабушки, а она — от своей бабушки. А та, в свою очередь, от своей.
- На моей свадьбе скрипач её играл.
Штильман всплеснул руками.
- Ваня, ви не найдёте в мире скрипача — если только это не какой-то недоношенный бестолочь с неправильным прикусом — который би не мог играть этой песни. Ведь она была написана еврейским скрипачом в совсем незапамятные времена, Ванечка!
- Надо же. Простите, а сколько вам лет?
Штильман оставил в покое родинку и всплеснул руками.
- Девяносто два. А зачем ви спросили?
- Ого! Вы же должны помнить, как жили до реформации!
Доктор пожевал губами и внимательно посмотрел мне в глаза.
- А вам это таки интересно?
- Очень.
- Тогда попросите надеть вам бандаж, возьмите костыли и вечером я приглашу вас в гости. А сейчас, — он прихлопнул по коленям ладонями, — мне таки надо работать! У людей всегда болят зубы и старому Штильману всегда надо работать.
Квартира у Штильманов располагалась во втором этаже небольшого, красивого кирпичного дома, выстроенного неподалёку от первого внутреннего кольца. В окна открывался прекрасный вид на озеро и парк. Прежде я никогда не придавал значения таким вещам, а тут прямо даже и позавидовал.
Супруга у доктора была ему под стать: маленькая, сухонькая и совершенно седая. Она кормила нас восхитительной куриной лапшой и то и дело порывалась угостить меня водкой, но я вежливо отказывался, ссылаясь на лекарства и больничный режим. В конце концов Штильман осадил свою жену кратким «ша» и та угомонилась. Выпив после еды по чашечке чаю, мы расположились в креслах и доктор внезапно заговорил на чистом русском, без малейшего акцента.
- Иван, а почему вам так интересна жизнь людей до реформации?
- Эм-м-м… Кхе.
Штильман улыбнулся и развёл руками.
- Ваня, люди нервничают, посещая стоматолога, поэтому на работе я изображаю из себя этакого мистечкового доктора. Это немного смешит пациентов и им становится легче.
- А вы этот язык от своей бабушки запомнили?
- Нет, Ванечка, какое там. В Биробиджане, где я родился, евреи всегда говорили на идиш, а не на одесском жаргоне. Этот говор я специально учил, просматривая архивные фильмы и видео.
- Надо же! Кстати, работает отлично.
Штильман кивнул и чуть поклонился.
- Вернёмся к реформации. Чем вызван ваш интерес? Вы просто любите историю или есть какие-то другие причины?
- Один мой друг рассказывал историю. И я, честно говоря, так толком и не понял сути. Ну, то есть, понятно, что старорежимные — гады, а милиционеры — молодцы. Но суть конфликта как-то ускользает.
- Хм. Не знаю, смогу ли быть полезен… Нет, я расскажу, расскажу! — Доктор встал и подошёл к окну. — Реформации в этом году исполняется сорок два года, поэтому я вполне могу донести информацию о жизни до неё. Но дело в том, что… Впрочем, просто послушай.
Он вернулся в кресло и продолжил:
- В моей семье все были врачами. Не все лечили зубы, а один из двоюродных дедушек лечил и вовсе не людей, он был ветеринаром. Тут важно то, что уже более двухсот лет Штильманы занимаются медициной. Даже те пращуры, что приехали на Дальний Восток по воле Иосифа Сталина, были врачами уже не в первом поколении! Это всегда было престижно и, чаще всего, давало хорошие средства к существованию. Даже земский врач Иосиф Штильман, ещё до Советской Революции, мог содержать в сытости и довольстве всю свою многочисленную семью.
- Простите, а ваши дети?..
- И внуки. И правнук тоже врач, — улыбнулся старый доктор. — Но вернёмся в прошлое. Нет, были времена голодные и страшные: во время Великой Отечественной, скажем, военврач второго ранга Марк Штильман был совсем небогат и родные его умирали от голода в Сталинфельде. Но это, скорее, исключение из общего правила. Я хочу сказать, что наша семья никогда не бедствовала, Ваня. И мне сложно говорить плохое про времена, когда у людей были деньги. Я сам до реформации был человеком очень небедным. Понимаешь? Мои дети хорошо кушали и одевались, я дал им достойное образование за границей. Мойше даже долгое время работал в Германии, а это говорит о многом, молодой человек. У меня в Биробиджане дом, выстроенный на заработанные мной деньги и это очень большой, красивый и уютный дом. Когда моя маленькая дочь Сонечка решила уехать в Израиль, чтобы найти себе хорошего мужа-еврея, мы с Миррой дали ей такое приданное, что она и сегодня ни в чём не нуждается, а её муж Изя благословляет нас в каждом разговоре.
- То есть, деньги вызывали у окружающих уважение?
- Не всегда. Точнее, почти никогда. Чаще всего — зависть и ненависть к тому, у кого они были.
- Тогда смысл их накапливать?
- Сейчас я с тобой соглашусь и не покривлю душой. Но, Ваня, пойми: нам, людям, поколениями жившими за деньги, на деньги и зарабатывавших деньги ради детей и внуков, было очень сложно понять и принять реформацию. Когда к нам пришли и сказали, что деньги отменены, мы с Миррой едва не умерли от огорчения. Как же так?! Ведь мы всю жизнь столько работали! Мы так хотели, чтобы на старости лет нам было покойно, чтобы наши внуки росли сытыми и одетыми, чтобы мы могли дать им хорошее образование, какое дали их родителям. Я не скажу, что деньги были смыслом нашей жизни, но они были очень большой частью нашей жизни, Ваня!
И вот к нам пришли и сказали, что всё, что нами заработано и скоплено, всё это исчезло. Это было горе, Иван, страшное горе! Мы с Миррой в тот день лишились не столько денег, сколько веры в справедливость. Нам сказали: ваши труды не пропали напрасно, вот вам Карты, на них все ваши сбережения. Но это были не банковские карты, на них не была указана сумма наших сбережений! И прошло немало лет, прежде чем мы с Миррой смогли понять, как мучительно долго нас всех обманывали. Как страшно глумились над нами, заставляя набивать матрасы бумажками. И мне сейчас горько и обидно за всех докторов Штильманов, что двести лет копили каждую монетку, каждый рубль, каждый подарок от пациентов.
Мы с Миррой приняли реформацию, Ваня, приняли всем сердцем и душой. И поверь, нам сейчас легко и приятно жить, зная, что не нужно ежеминутно думать о том, как заработать лишних денег, чтобы отложить их на образование внуку или на приданное внучке. И когда к моему сыну Альбертику пришли и сказали, что у людей в городе Царёв нет зубного врача, я сказал: «Возьмите меня!» Мы с Миррочкой собрали самое необходимое и поехали в юный город Царёв, чтобы лечить зубы его прекрасным строителям.
И ты знаешь, Ваня, я до сих пор рад, что приехал сюда двадцать три года назад. Этот город вырос на моих глазах, возмужал и стал прекрасен. И я горд тем, что участвовал в его становлении, пусть только тем, что лечил людям зубы, пусть. Но я дал Царёву то, что было в моих силах, а Царёв дал мне почёт, уважение и безбедную старость в сытости и тепле. А что ещё нужно человеку?! Если он сыт, обут, одет, уважаем и не боится за будущее своих детей и внуков?
Поэтому, Ваня, я и сказал в самом начале, что не смогу быть тебе полезен, рассказывая о жизни до реформации. Я не был беден, чтобы сказать, что раньше было плохо, я не был обижен новой властью, чтобы говорить, что раньше было лучше. Были другие люди, кто до реформации был несчастен и после неё умер таким же несчастным. Были воры, кравшие чужое и обиравшие других по праву и без всякого права. Они прокляли реформацию и умерли в страшной злобе, не умея понять, что человеку не надо хотеть ненужного. А некоторые так и живут по сей день, не понимая и страшно от этого страдают. Ваня, в реформации было главным не то, что кто-то что-то обрёл или потерял. Главное было в том, что люди начали понимать, что можно быть счастливым, на набивая деньгами матрас.
- Кажется, я понял вас, доктор Штильман. Спасибо, что пригласили и за рассказ ваш тоже спасибо вам огромное.
В гостиную вошла Мирра. Она подошла к мужу и погладила его по плечу.
- Бене, время позднее. Вам с молодым человеком нужно отдыхать!
- Вызови такси, пожалуйста.
- Ну зачем, Бене? Пусть Иван переночует у нас. Завтра вы вместе поедете в больницу, ни к чему дважды беспокоить людей, зачем ездить два раза?
Доктор вопросительно посмотрел на меня и я вдруг понял, что Мирра Штильман до сих пор экономит. Даже зная, что за такси не нужно платить, она всё равно не хочет, чтобы машина ездила дважды. И что в её жизни был, и навсегда остался в памяти, набитый деньгами матрас...
- Если это не будет для вас беспокойством, я, пожалуй, останусь. Сказать честно, я пропустил приём лекарства и теперь нога немного болит. Лучше мне завтра с утра сразу принять его, чтобы никого не беспокоить сегодня.
- Вам дают стероиды?
- Да. И анестетики.
Мирра махнула рукой.
- У меня найдётся. Оставайтесь, Ваня, это нисколько нас с Бене не стеснит, у нас очень хорошая квартира.
Утром мы ехали в такси и доктор подсказывал водителю, как проехать к самому входу, чтобы я не скакал на костылях по улице. В больнице он позвонил травматологу и извинился за то, что я не ночевал в палате. Потом он проводил меня до лифта и, держа за пуговицу, сказал:
- Когда ваша супруга сможет оставить девочку с папой, пусть обязательно приедет ко мне. Непременно пусть приезжает, обязательно следует сделать ей профилактику! В селе вам никто этого не сделает, Ваня, так что при первой же возможности отправьте супругу к старому Штильману.
Мы распрощались и отправились каждый по своим делам: я — получать уколы, доктор — лечить людям зубы. И было мне странно, и думалось о многом, и жутко хотелось рассказать Светке, какие замечательные люди живут и работают в городах.
***
После выписки я взял на ближайшей стоянке машину и поехал в оранжерею за розами. Я не просил черенки, по которым так убивается супруга, я просто взял для неё самый красивый букет. Потом заехал на работу к Царёву и уточнил свой новый статус. Валентин подтвердил, что судимость погашена, въезд в города теперь беспрепятственный. Попросил его передать привет Полинке и со спокойной совестью поехал в Ц-Южный.
Город прошёл, не нарушая правил, потом, за заставой, ввалил на всю катушку, не смог удержаться. До площади долетел за считанные минуты! Оставил машину на стоянке и пошёл домой, бережно неся авоську с городскими вкусняшками, обновками для дочки и бутылкой армянского коньяка для Бабича. А в другой руке нёс упакованный в бумагу букет для Светки. Она, конечно, растрёпа, корова и бестолочь, но я люблю её.
У крыльца я остановился, оглядел ставший родным дом и подумал, что надо пристроить к нему пару комнат: Женька подрастёт, а там, глядишь, брат или сестра ей подоспеет — не толкаться же всем в двух комнатах. Глянул по сторонам и решил обнести двор хоть небольшим забором, чтоб малыши не выбегали на улицу, их же много у нас со Светкой будет. Поднял к небу глаза да так и замер с немой благодарностью на губах… И понял, что буду жить теперь долго-долго, на радость Светке и детям, в дружбе с близкими и с миром в сердце. И с царём в голове.
Rumer ©
10-11.2019г.
Бердск.
yaplakal.com