Камуфлет. Окончание.
Глава V. Камуфлет и его последствия.
Потоки соленой воды струились с эластичного костюма – Филипп Иосифович слишком резко поднялся из небольшого бассейна для флоатинга, размерами ненамного больше обычной ванны.
- Тише, не поскользнитесь! – предупредил Александр Борисович, гуру экзистенциальной терапии, - Полотенце вот здесь, все необходимое для омывания тела – в кабинке для душа. Оденетесь – подходите в гостиную.
… Разлив улун в простые, но изящные фарфоровые чашки, стоявшие на чабане посреди столика, Александр Борисович отставил округлый чайничек из набора для Гун Фу Ча в сторону и жестом предложил Филиппу Иосифовичу отведать напиток.
В свою очередь взяв чашу и отпив маленький глоток, он вежливым, но все же с интимной ноткой душевной близости, голосом, укоризненно осведомился:
- А что же вы, Маэстро, не указали мне на одно важное обстоятельство? Понятое дело, что мы задали исходный пункт, предпосылку тому, чтобы открыть напластование персональных страхов, привязанных к личине – публичной стороне личности. Тот мех, что наружу.
Тут он сделал новый глоточек, прежде чем продолжить:
- Но вот эти темные провалы, первый из которых еще в такси, между которыми происходили фантасмагоричные сцены – меня крайне обеспокоили. Вы что-то важное не упомянули. А ведь вам говорил – это не праздного любопытства ради. И что в итоге – вы провалились в темное пространство экзистенциальных страхов, не имея под рукой надлежащего символа в качестве спасательного круга. Мы не собирались нырять сейчас к этому уровню. Это был настоящий камуфлет! К нашему счастью, это окончилось достаточно благополучно, и вы там каким-то чудом не увязли. Так что это было? Я бы предположил бэд трип. Судя по некоторым оборотам истории, которая воспроизвелась в вашем воображении. Хоть вы и уверяли меня, что не употребляли и не употребляете галлюциногенов.
- Ну, я не придал сейчас значение. Хотя, конечно, тогда все выглядело иначе, но сколько уже лет с того момента прошло. Да, одна дурная шутка приятеля. В итоге - вэри, вэри бэд трип. С тех пор, конечно, бывшего приятеля. Ну и отец потом позаботился, чтобы я пару недель провел под наблюдением психиатра в одном довольно скучном заведении. Честно, я просто позабыл об этом. Вот совершенно. Ну и потом – вот та таблеточка, что вы мне дали перед этим путешествием…
- Филипп Иосифович, дорогой, это было обыкновенное плацебо! Обыкновенный символ.
Теперь пришла очередь Маэстро выразить укоризну:
- А я ведь поверил, шельмец вы эдакий! Тем более, когда после этого погружаешься в мир, который измышляет сам себя, да так, что тебя крутит и швыряет с размаху на гребенку обстоятельств.
- Маэстро, мы мудрее самих себя. Вот взять скажем то, что вы там напевали, в своем сне… Насчет фрагмента из «Лючии де Ламмемур» сейчас предположения высказывать не возьмусь, а вот насчет «Призрака Оперы»… подумайте, что там такого могло быть такого, что именно ее вспомнили, к тому же вот таким странным образом. Не приходит в голову догадок или ассоциаций?
- Честно говоря, пытаюсь сообразить, но… видимо, я не до конца понимаю ваш метод.
- Ну хорошо. Вспомним сюжет. Только – сюжет романа. Что там происходит вначале? Чем занимается труппа?
- Ну, они ставят оперу, кажется, «Фауст».
- Именно! Внутри одной невероятной истории – другая, на самом деле более экзистенциальная и еще более невероятная! И ваше наблюдающее «я» это обнаружило и подало вам об этом знак. Внутри вашего сна! Указывая на характер происходящего, а именно – что это постановка!
Александр Борисович, вскочив на ноги, принялся с торжествующий улыбкой на устах расхаживать по гостиной, вещая, словно пророк:
- Вот спрашивали меня, когда пытались передать свои ощущения – нужно добиваться как-можно более полной передачи ощущения, а я вам ответил – нет, не нужно. Описания достаточно. В нем есть необходимое – знаки, а суть… суть нами непостижима. Вы должны меня понимать: суть не в знаках – она за знаками. И частокол знаков насколько на нее указывает, настолько же ее от нас загораживает. Но дело в том, что мы не можем прикоснуться к самой сути, мы даже вынуждены именовать ее с помощью еще одного знака – слова «означаемое», чтобы обозначить хотя направление на нее, чтобы ввести в наш знаковый мир. Без знаков для нас нет сути, без названия предмета «стол» перед нами нет стола, а есть невесть что. Непонятное, бесполезное в своей неинтеллигибельности. Ибо не представлено в нашем мире своими свойствами, а что оно нам без наименований свойств? «Зачем тебе Гекуба»?
Тут гуру замер на месте, обернувшись в сторону Маэстро, но глядя сквозь него в вечность, задрал указательный палец руки вверх и особо торжественно изрек:
- Но это все мы говорим о своеобразной метафизической и лингвистической статике. Незыблемой установленности зафиксированных вещей. Другое дело – динамика. В сам момент первичного речевого акта, не столь важно, письменного ли, устного ли, когда происходит движение знаков языка, своеобразная стяжка между знаком и сутью, представленной в наше мире точкой «означаемого» на горизонте воспринимаемого нами, наливается упругостью движения, и это натяжение, ограниченное другими знаками контекста высказываемого, мы и можем ощутить, и почувствовать вес этой непостижимой сути, что тянется по этой подвижной, эластичной, легко смещаемой стяжке, которая с необыкновенной простотой может перескочить с одного знака на другой, представленный в качестве заместителя, своего рода синонима, но сам момент втягивания сути за собой дает нам вот то самое ощущение познавания… Это как вглядываться в темноте – прямой взгляд ничего не различит, все сольется, но периферийное зрение способно даже в кромешной тьме уловить движение. И…
Тут Александр Борисович осекся, поймав на себе холодный, изучающий взгляд Маэстро.
- Простите меня сердешно, уважаемый Филипп Иосифович. Грешен – увлёкся. А меж тем это время, которое мы должны целиком посвятить вам. Я готов взамен предоставить дополнительные пятнадцать минут… а, вы не можете? Ну что же, давайте за оставшееся время все-таки пройдемся по одному важному моменту.
Вернувшись за стол, он потянулся к чашке с остывшим уже чаем, пригубил ее, чтобы убедиться в том, отставил окончательно в сторону и, подбирая слова, осведомился:
- Вот мы с вами, создавая экспозицию, населили ее воображаемыми персонажами с придуманными именами, и город придумали. Но в итоге имя одного-единственного персонажа вы так ни разу и не произнесли, зато город превратили в Москву…
- Разве вам не доводилось от кого-либо слышать эту историю?
- Доводилось, Филипп Иосифович. Но я бы предпочел не опираться на слухи, а услышать вашу версию.
- Пожалуйте. История давняя, достаточно известная в наших узких театральных кругах. Один молодой человек, взбунтовавшись против диктата собственного отца, указывающего, как ему каждый шаг на общем, семейном по сути поприще, решил в знак протеста покинуть родной город и отправиться в восточную столицу страны. Более того, он выбрал для реализации своих планов работу на того человека, к которому его отец испытывал особо «теплые» чувства - именно так, в кавычках. Впрочем, это было меж ними взаимным. Тот человек в разговорах с молодым человеком высоко оценивал его способности и обещал всемерную поддержку становлению его таланта. Молодой человек фонтанировал идеями, и упорно работал над их воплощением, отказывая себе в сне и отдыхе.
Тут Маэстро прервал речь, принявшись разглядывать на стене большой лист, на котором был изображен желтый квадрат с четырьмя выступами – из середины каждой стороны, и сложным узором рубиновых пятен внутри - вокруг фиолетового круга посередине квадрата. Александр Борисович не торопи мэтра, продолжая молча демонстрировать, что он со всем вниманием готов к продолжению.
- На что рассчитывал молодой человек? Что ему обеспечат поддержку хотя бы для того, чтобы утереть нос его отцу. Но когда работа подошла к финалу – тот человек выбросил его как одноразовый использованный предмет. Это – вместо обещанного указания соавторства. Более того, тот человек немедля принялся распространять слухи о бездарности молодого человека и крайней неблагодарности с его стороны, указав их как причину отвержения. С добавлением в виде десерта: «яблоко от яблоньки недалеко падает». Как видите, он выбрал другой сценарий мести, который почему-то не пришел в голову молодому человеку. И пришлось амбициозному молодому человеку вернуться обратно, уже с подмоченной репутацией и страшной степенью разочарования и в окружающих людях, и в самом себе. Идти на поклон к отцу, а, как вы понимаете – это было мягко говоря непросто и не безболезненно. Кстати, молодой человек жил в Москве в комнате квартиры одного из домов, расположенных в окрестностях Патриарших прудов. У приятеля, который служил в Театре Сатиры. А потом, много позже, когда тот человек умер, жена его слезно просила уже немолодого молодого человека приехать на похороны. И он приехал. Слова дурного о покойном не сказал, только хорошее, но имени его ни разу не произнес, одни лишь эпитеты. Ладно, на сегодня, пожалуй, все. Мне пора собираться. Кстати – это ведь мое? – указывая на янтру на стене.
- Да, разумеется. Но пользоваться ей не следует. Я туда не включил кое-что, что помогло бы избежать камуфлета, поскольку вы меня не осведомили.
- Я заберу на память. – и направился к выходу.
Гуру, сняв лист со стены, проследовал за ним в прихожую.
- Кстати, Александр Борисович, вот тот странный звук, я тут подумал…
- Да, Филипп Иосифович, верно вы подумали. Нужно сделать настоящую депривационную камеру, с крышкой. Чтоб никакой звук снаружи не проникал.
Гуру терпеливо дождался, пока Филипп Иосифович обуется и накинет пальто, и протянул лист, глядя в глаза Маэстро с затаенным выражением.
Маэстро улыбнулся и достал из внутреннего кармана пачку купюр. Александр Борисович подхватил ее небрежным жестом и отнес к стоящему в глубине прихожей комоду, затем вернулся.
- Что, даже не пересчитали?
- Ну что вы, Филипп Иосифович! Главное в наших отношениях – доверие.
- А если я ошибусь?
- А вы не ошибайтесь, - с улыбкой парировал гуру.
Филипп Иосифович набрал телефон водителя и дал ему короткое указание. Выходя на улицу, ощупал в сквозь подкладку внутреннего кармана пальто конверт с билетами на свою премьеру, которые так и не вручил Александру Борисовичу.
Усмехнувшись, он подумал, что не настолько уж и предусмотрителен носитель высоких истин, если ему не пришло в голову, что все его манипуляции прекрасно видны в зеркале на стене прихожей, даже когда он спиной к собеседнику. Если, конечно занять правильное место. А то, которое занял Маэстро, позволило ему наблюдать, как гуру, прежде положить пачку в ящик комода, на ходу ловко развернул купюры нешироким веером, пересчитывая, очевидно, корешки взглядом, и быстро сложил обратно отработанным жестом картежного шулера. Благо купюры были как на подбор свеженькие - хрусткие и твёрдые.
Выйдя сквозь решетчатые ворота внутреннего двора апартаментов, что за Московским вокзалом, он двинулся к проезжей части Миргородской улицы, оставляя за спиной полоску заката под выстланным серым войлоком туч небосводом.
Остановившись, он достал телефон. Надо сделать одно дельце, прежде чем сесть в автомобиль. С усмешкой подумал: «Вымышленные персонажи…. долго откладывал я эти дела. Но надо начинать. По порядку. И начнем мы с малого».
- Лёва, привет, как поживаешь? Да, и я, твоими молитвами, разумеется. Я вот о чем. Тот малой… я имею ввиду того молодого человека, Петра. Да, верно, Плотникова. Так ты хотел моей точки зрения? Тут все просто – уверен, что его следует перевести на передовой фронт журналистики – освещать новости ЖКХ. Да. А потом, если сам не сбежит, через пару-тройку месяцев выпнуть из редакции. С черной меткой. А что такое? Ты хотел моего мнения, так вот оно. Надеюсь, ты все верно поймешь… о, ценный сотрудник? Лёва, ты знаешь не хуже меня, что незаменимых нет. Есть легко заменимые и есть трудно заменимые. И есть мы с тобой – те, кто способен не позволить себя заменить. Ладно, пока… и не забудь о премьере, жду тебя непременно! И чтоб без камуфлетов, как штык!
Это сообщение отредактировал Horizen8 - 18.03.2024 - 17:25
yaplakal.com