Глава XII. Светящийся нарыв.
*
Занимательно устроен мозг человека : счастливые минуты летят пронзительной стрелой, но в горе и в печали время течет неизмеримо долго. Для заключенного даже малый срок растягивается на нескончаемые годы: часы подобны неделям, а годы превращаются в века... Вот и сейчас, очнувшись в антикварной лавке "Империор" господин Петлевский никак не мог сообразить; как он здесь оказался, сколько времени он просидел в кресле и откуда у него в руках окровавленный африканский клевец. С неподдельным удивлением разглядывал он руки, покрытые сеточкой тончайших кракеллюров: это были руки художника, эстета и прохвоста, но никак не хладнокровного убийцы. Этими руками он зарабатывал на хлеб, как умел - не всегда честно, иногда на грани закона, но не преступая черты. Теперь же вся его жизнь распалась на бесформенные части и лежала перед Филимоном жалкими осколками - яркая, смешная и несуразная. С печальным и неизбежным финалом.
-Шеф, а шеф! -до антиквара донесся голос подсобника, - К тебе тут какой то мужик ломится... наглый.
-Здесь я,... здесь, - глухо отозвался Филимон. Грязный заирский топорик он быстро сунул под диванную подушку. Стал суетиться. Занервничал. Хотел вытереть руки о портьеру, но не успел - незванный гость уже ступил в сумрачное пространство неряшливой мастерской. Двигаясь бесшумно, по кошачьи, пришелец прокрался в центр комнаты и оказался прямо перед антикваром. Серые глаза на детском лице гостя были спокойны. "Узваров" - душа Филимона опустилась куда то вниз.- "Как же так! Еще два дня имею в запасе..."
-Да не дергайся ты, Петля. -убийца криво ухмыльнулся. -Знаю, знаю - срок не вышел.
-Я это...
-Патрон тебя видеть хочет. - перебил антиквара Узваров. -Дело у него к тебе серьезное.
Петлевский пожал плечами: "Ясный пень, какое дело - картину умыкнул, теперь не знает куда столкнуть, подлец. Грамотно аукционы проводить - это не кнопки давить в парламенте. Тут мозги нужны... а не депутатская неприкосновенность."
Петлевский глянул на пришельца. В серых глазах Узварова, присыпаных черными точками не было места для жалости и сострадания. Антиквар тяжело вздохнул и направился следом за посыльным.
*
Идти пришлось недолго. Миновав сквер, Филимон оказался у сияющего салона автомобиля. Ловко закрыв дверцу машины, Узваров сел за руль и, спустя пару минут, уже помогал ступить антиквару на тротуар. "Услужливый, собака, -зло подумал Петлевский, - Вышколил тебя Кобыла."
В приемной депутата было неуютно. Посетители исчезли, лишь мордатый Батрак выносил из кабинета картонные коробки и связки папок. В углу стояли ящики с книгами. Кобыла задумчиво бродил по опустевшему кабинету и насвистывал печальный мотив. В руках он держал деловые бумаги и, быстро пробежав глазами, бросал их одну за другой в небольшой камин, устроенный в нише.
-А! Филимон, дружище! - депутат оживился при виде антиквара. -Это хорошо, что ты здесь. Замечательно!
-Петр Фомич, - осторожно молвил загнанный шарлатан. Он, искуссный шаромыжник, торговец совестью и мастер мимикрии еще никогда не был в таком отчаянном положении. - Еще два дня осталось... я не забыл!
-Да брось ты, -отмахнулся народный избранник. -Выбрось из головы... Ерунда это все, а стулья... ха-ха, - он засмеялся и положил руку Филимону на плечо, - Даже смешно получилось с этим жженым гарнитуром! А-ха-ха... графиня Харданян, говоришь??! Позапрошлый век? Э-хе-хе... и сваха задницу отбила! А-ха-ха!
Кобыла залился хриплым смехом и, не читая, бросил все бумаги в камин.
"Ого, брат, -повеселел Петлевский, - да тебе башню снесло напрочь."
-Короче,- нардеп закашлялся и стал серьезным, - уезжаю я, Филька. А чтобы ты не дулся на меня, решил сувенир оставить. Картинку небольшую... да ты знаешь, о чем я - бегаешь за ней уже месяц... исхудал. Мне она не нужна больше, а тебе в самый раз. На, держи!
С этими словами Кобыла взял стоявшую у стены картину и поставил перед антикваром на дубовый стол. Это была она, желанная акварель "Голубые апельсины", предмет терзаний Филимона, источник роскоши и достатка. В целости и сохранности, словно вчера вышедшая из под кисти Ирины Хворостевич, она была прекрасна и свежа.
*
Луна - безмолвный шар, плыла светящимся сосудом над поседевшей головой антиквара. Тихо крадучись за Филимоном по кронам черных деревьев, она не отставала ни на шаг, перекатывалась по влажным кровлям, падала алмазным светом в весенние лужи. Картина тяготила руку. Петлевский устал: изнурительная охота за сокровищем его вымотала. Нервная система была расшатана и скрипела, словно старая повозка. Эта тяжесть была невыносима... Маэстро остановился посреди ночного сквера и поставил добычу на мокрую скамью. Бледный свет луны дрожал, рисовал неровные квадраты в черной пустоте аллей. Подняв голову вверх, Филимон присмотрелся к замершему кругу на фиолетовом небосводе и с удивлением обнаружил, что луна тоже покрыта бледной апельсиновой коркой.
"Сплю я, что ли...? -потрогал лицо Петлевский и слегка пошлепал ладонями по белым щекам. - Не иначе, сон!"
Однако, цитрусовый шар не исчез, а напротив - из его нежного тела стал расти светящийся нарыв. Набрав значительную величину, лунный отпрыск отделился в сторону сумрачного дома и поплыл по небосводу самостоятельным телом. Зрелище было настолько потрясающим, что мэтр Петлевский окаменел от ужаса, граничащего с восторгом. Он стоял с застывшым взором, а полный месяц, словно небесная амеба, продолжал медленно делиться и плодить новые спутники Земли. Нельзя сказать точно как долго длился этот астрономический хоровод - на черном ковре небосвода уже колыхалось пять новых лун, покрытых бирюзовой кожей, и неторопливо рождалось шестое супрематическое светило...
-Я обезумел. - прошептал печально Филимон. - Эта картина отобрала мой разум.
Тревожный озноб хватил антиквара. Под кожей ползли насекомые. В пальцах прыгали непослушные зверьки... Странная болезнь, давно гнетущая его незримо, выплеснулась теперь наружу. Животный испуг, словно оживший мертвец, крепко уцепился холодными когтями за внутренности мэтра. Подле каждого зловещего дерева, в каждом черном подъезде стояла недвижимая тень - усопшая старуха Цинцадзе... Схватив сверток, Филимон бежал. Улицы были пустынны и напоенны до крыш умопомрачительным озоном. "Нужно избавиться от картины! - шаги гулом отдавались в горячей голове Филимона. - Как же я сразу не понял... Кобыла решил меня подставить под мокрое дело... порву... или брошу в подворотне... Нет. Надо сжечь! Так всем будет лучше."
Солнца алый диск восстал на горизонте, когда изможденный Петлевский вернулся на Ярославов Вал - в свою антикварную лавку. Сунув картину в деревянные руки ирокезского вождя, антиквар бросился к камину разводить огонь.
Трясясь как в лихорадке изможденный мошенник присел на диван. Огонь разгорался нехотя и антиквар уснул.
Глава XIII. Эпилог.
*
Сон был подобен смерти: глубок, тяжел и без видений. Однако, очнувшись, Петлевский вдруг испытал странное облегчение. Как если бы нарыв, долго зреющий в его теле, лопнул и гной вытек наружу. Неясно почему, но возникло ощущение комфорта. Открыв глаза, Филимон обнаружил, что утро давно наступило и яркие весенние лучи упрямо лезут в затхлое помещение антикварного салона. Комната была озарена мягким светом, отраженным от многочисленных ваз, полированых кресел и африканских масок. Камин остыл. Первое, что увидел Филимон, был деревянный вождь: он, предок ирокезов, держал злосчастную картину перед антикваром так близко, что можно было детально рассмотреть великолепную технику живописи. Тончайшие мазки акварели, словно разноцветные ворсинки, сплетались с бархатной пастелью и порождали удивительную зрительную иллюзию: сцена, написанная полвека назад, ожила. Апельсины, на свету нежно-голубые, а в тени - цвета индиго, заблестели глянцевыми пупырышками, отражая цветущий мир за окном. Роскошный сад наполнился магической атмосферой, заиграл красками в складках шелкового платья. Фарфоровый сосуд в изящных руках женщины покрылся бисером воды.
Антиквар не мог поверить своим глазам и, как бы возвращая себя в действительность, протянул к картине руку, потрогал тонкое стекло, постучал по нему ногтем. Напрасно. Акварель наливалась жизнью неотвратимо. Прозрачные лессировки порождали незримую вибрацию пространств: красивая женщина, несущая кувшин, словно проснувшись, поплыла по шероховатой бумаге в правый угол полотна, где был изображен маленький мальчик. В белоснежной рубашечке и шортах пятилетний малыш стоял на зеленой траве. У его ног лежал мяч. Разноцветный мир вокруг мальчишки трепетал яркими красками, небесной лазурью и солнечными бликами. Алые губы атласной женщины были чувственны и притягательны. Тонкая скатерть колыхала на себе небесные плоды, как море колышет суда.
И тут Филимон прозрел. Его прежняя жизнь, разодранная на клочья, разбитая на куски, уже была не интересна. Он знал одно: вот его новая жизнь - кружевная женщина с сосудом холодного молока и мальчик. Маленький озорной пацан, которого он носит в себе долгие годы...
Словно сомнамбула, пошатываясь, антиквар двинулся к выходу. Не глядя по сторонам, пересек улицу и вошел в аптеку напротив. Ступил вовнутрь. Случайно глянув в широкую витрину, Петлевский вновь увидел седого мужчину из трюмо Алины Чагиной... Полки... Лекарства... Кафельный пол...
-Бог ты мой! Филимон, не пугай меня! Да как же так... - причитала над антикваром атласная женщина из картины. Теперь она стояла на коленях над обмякшим телом и вместо фарфорового кувшина держала в пальцах вонючую ватку. По румяным щекам аптекарши катились крупные слезы. Алые губы дрожали. На нежном затылке женщины прыгали завитые кучеряшки.
-Я это..., -простонал Петлевский, - мальчика принес. Нашего мальчика. Сашкой назовем.
Аптекарша горько заплакала и прижала седую голову антиквара к мягкой груди. Случайный прохожий, заглянувший в аптеку, извинился и пошел испуганно прочь. На полу валялся недовязаный свитер. И, как оказалось впоследствии, совершенно подошел Филимону по размеру. Идеально.
*
В тысяче километрах от Киева, на Закарпатье, подсобник Витька сидел на душной кухне и излагал супруге историю своих похождений:
-Прикинь, Нинка,- обращался Витя к черноглазой женщине,- Шеф, как увидел эту картину, сразу сознанием пошатнулся.
-Да ну?!- пыхтела жена.
Она внимательно слушала, кивала головой и рукавом утирала пот со лба: среди июля, в жару, махать горячим утюгом - это Вам не шутка. Утюгом Нинка махала не спроста: на гладильной доске стояло пластмассовое ведро, наполненное пожмаканными купюрами. Денежные знаки, скомканые и грязные, Витька привез в большом количестве из Киева, где был "правой рукой известного апологета дизайна и ветерана отечественного искусства".
-Ох, Витюша, нахватался ты умных слов в столице, -Нинка пожирала глазами довольного Витьку. - Эстет. Апологет. Дизайн...
-Не только слов...,- Витя на минуту оторвался от кастрюли с пахучим варевом.
Вынув одну руку, он слизнул с пальца зеленую суспензию, поморщился и принялся дальше мять руками содержимое кастрюли. - Я, Ниночка, дар в себе открыл. Целительский.
-Ого! - Нинка выравнивала купюру утюгом и складывала в аккуратную стопочку не столе. Всего разноцветных стопочек было семь: деньги тщательно сортировались согласно достоинства.
-Да... вот рецепт изобрел, людям помогаю..., -Витя покрошил в кастрюлю какой то подозрительный предмет.- Жену столичного мера вылечил. С первого раза. И наповал.
-Ну-ну, -женщина перестала гладить и черные ее глаза пригвоздили Витьку к стулу. Рука крепко сжала утюг.- Ты это... Силу свою целительскую на чужих жен не расплескивай! А то я хребет твой лекарский быстро перешибу! Не посмотрю, что у нас дети общие, знахарь хренов.
Общие дети в количестве одного ребенка именовались Петькой. Теперь Петька сидел на кухонной лавке, сосал леденец и внимательно разглядывал картину, висевшую на стене. Странную картину: с женщиной, мальчиком и голубыми плодами. Он сидел словно завороженный, созерцал этот новый неведомый мир, привезенный папой из города и ничто не могло оторвать его взгляда от волшебной живописи.
-Петька, чего уставился на стену, как баран на новые ворота?!- кричала ему откуда то издалека мамаша, - тащи второе ведро с деньгами! Да поторопись же!
Ни подсобник-Витька, ни его супруга Нинка даже не подозревали, что спустя сорок лет этот маленький мальчик в грязных носках станет известен всему миру, благодаря поразительному открытию, навсегда изменившему действительность. Они не знали, что гипотеза Рыбалко, выдвинутая академиком Петром Викторовичем, их единственным сыном, получит всестороннее научное подтверждение и полностью опровергнет общую теорию относительности великого Энштейна.
Почему?
Да потому что не всегда свинья крупнее апельсина. Бывают редкие, но приятные исключения.
Валдис Йодли. весна 2012 г. Мукачево.
Добавлено в 18:48 Теперь кидайтесь тапками: я кончил.
yaplakal.com