Напоминает рассказ из жизни уральских казаков..
Сноху взяли. Не казачку. Русскую.
Когда еще сватать ехали в санях выбягных, попенял жениху дядюшка родимый:
— Ай казачку не нашел, мужичку берешь? Чай знаш, музланы-то — кошемно брюхо, рагожны кишки… Матри в горсть не наплачься…
Смолчал жених, мать с отцом тоже.
Папаня-то еще ранее говорил: по мне — хоть калмычку возьми, лишь бы жили.
Жег жених взглядом широкую дядину спину, тот за кучера сидел, правил жеребцом норовистым, шлеей с кистями да бляхами блескучими убранным.
Не отступился, настоял на своем, женили как надо.
Известное дело — казак уральский — поперешный.
Сношка-то ничего попалась, покладистая, услужливая. Одно ей непонятно — на каком языке говорит родня-то новая.
Со свадьбы началось, с песен. Сидела, широко глаза открыв, слушала, мотив вроде хороший, а слов не понять: ой-да да ой-да-да…
Мелькнут слова ясные: «Скакал казак через долину, через маньчжурские поля», а дальше «скакаааа и ичужби-нуууу…» И все сплошное «а-а-а» да «и-и-и».
Ладно, была свадьба да прошла, жить начали с родителями вместе.
Первый же день обед со свекровью взялись готовить, свекровь и говорит:
— Подзапонься, дочка, в щенях варки да обмохи вожьми, уху сварим.
Из всех слов только сени да сварим поняла.
Вышла в сени, смотрела, что взять-то, какие варки, какие обмохи, назад вернулась. Свекровь от печки повернулась.
— Ты чаво пуста, варки-то где?
— Мама, я не знаю, что это такое…
— Мамыньки, — удивилась свекровь, — головы до хвосты рыбьи… Нещи, запон-то одень.
Принесла сноха требуемое, опять спрашивает:
— Я запон не знаю, что такое…
— А, м-ма, — ахнула свекровь, — вот он, — и сует снохе.
— Так это же фартук!
— Ну а я что говорю, подзапонь фартук-то и картошку чистий, я уж воду приставила…
Кинулась сноха к картошке, про себя думает: «К кому она воду-то приставила?..»
Свекор прихромал с улицы, с мороза, заявил, бороду от инея расчищая:
— От ток бальчик был на дворе, а теперя стыть — терпенья нет.
Картошка из руки выпала, что сказал-то?! И спросить неловко.
Сел ближе к борову печному, валенок снял, ногу простреленную на войне растирая, попросил:
— Доченька, мало-маненько погодя, выди-ка на час, надергай тялушке щенца. Там, в углу, багор стоит и подбагренник, так ты подбагренником дергай.
Глаза и так большие, еще больше стали:
— Папа, я ничего не поняла… что вы мне сказали-то…
— Ай, не поняла? — хмыкнул с улыбкой недоверчивой. — Чаво не поняла-то?..
— Мало-маненько не знаю, да и на час не поняла.
— На тебе, не поняла! — часто-часто заморгал свекор. — Кончишь вот тут с матерей-то, выдишь на минутку, щена дашь тялку…
— А чем дергать-то и зачем?
— Хах-ты, — крякнул свекор, — подбагренником! Крючок такой на палке, без няво щено-то ай вытащишь снизу?..
— А-а-а…
Через время вышла во двор, около сена в углу нашла палку с крючком на конце, кое-как надергала, телку кинула. Петух как на грех привязался, наскакивает, клюется, кое-как отогнала. Пока с сеном управлялась, все думала: «Свекор про какой-то бальчик говорил, про стыть упоминал во дворе. Что это такое, где они стоят или лежат?»
В дом вошла — еще новость. Свекор опять:
— Я тебе, дочинька, забыл сказать-то: пятух у нас клявачкый. Так ты яво резни униной вдоль вонищи-то, враз отстанет.
Как была в фуфайке, так и села у порога, чуть не мимо лавки:
— Папа, я ведь опять ничего не поняла… Резни-то догадываюсь, а «униной»-то — это что, да вдоль чего резнуть-то?
— Ай-нуй, братцы мои, — удивился свекор. — Слышь, мать, в дому чисто тиятра, не понимат сноха ничаво… Унина — палка это, тяпни яво вдоль шпины, заразу, питуха-то. Питуха-то хоть знашь?.. Ай-яй!
Слезы на глазах снохи.
Свекровь, видя это, на мужа кинулась:
— Пострели-те, чаво к девке привязался, откуда она слова твои шиворот-навыворот знат?
Успокоилась немного, муж на работе, а то у него спросила бы…
После обеда, посуду перемывая, решилась:
— Мама, а что такое бальчик и стыть какая-то?
— Бальчик — это грязь, а стыть-то — мороз, ты не тушуйся, привыкнешь.
Чуть позднее решила сноха постирать немножко, полотенца да салфетки белые для рук. Расположилась в теплых сенях, стирает.
Девка огонь, быстро управилась, только вокруг блюда воду грязную набрызгала. Занесла салфетки, на веревочку около печки вешает. Свекровь с вопросом к ней:
— Пазылки-то не выплиснула?
Сноха, с руками вверх поднятыми к веревке, так и застыла:
— А я их и не стирала…
— Я тибе про пазылки говорю, ты их не выплиснула?
Сноха назад, в блюде с водой рукой завертела. Может, свекровь-то что клала в воду-то, а она и не заметила. Вернулась.
— Нет, мама, пазылков никаких там.
Вышла в сени свекровь на блюдо показала:
— Эк ты, вот они, пазылки-то. Помои после стирки, возьму я их, отцовы носки потом в них простирну. А ты сасык-то вытри да отдохни маненько.
— Мам, — жалобно, бессильно воскликнула сноха, — сасык-то — это что-о-о?
— Брызги, брызги!..
Вымахнул из своей половины свекор, на раненую ногу припадая, пробурчал недовольно:
— Воткнулся на щякунду, а куры чаво-то ряут, ряут…
Схватил ведерко небольшое, по пути кота пинул, ну, растопырился тут, из сеней холодных женщинам крикнул:
— Идите сюда кто ни на есть, лузык у мешка развижите да расщеперьте, отходов курям насыплю.
Через срок малый привыкла сноха.
Понимать и говорить научилась. Придет муж, на работе случайно выпивший, а она ему подает полотенце после умывания и шепчет:
— Глыкнул никак, паразит, вот возьму унину-то да как резну вдоль вонищи-то…
http://berdskasloboda.ru/aleksandr-yalfimov-snoxa/
yaplakal.com