Сергей Воропаев был одним из 5,7 миллиона красноармейцев в нацистском плену, одним из 3,1 миллиона, увезенных нацистами в Рейх, и одним из 1,1 миллиона, умерших или погибших в Германии (еще 2,6 миллиона умерли, до нее не доехав). Умерли от бесчеловечного обращения, от недоедания, от непосильного труда, от истощения, от болезней, травм и бомбежек.
Вот две последние записи в его дневнике, сделанные за 2–5 недель до смерти и за 1,5–2 недели до прихода своих.
1 марта 1945 г.: «Я еще чуть жив, уже стараюсь реже подыматься с койки, чувствуется сильная слабость в ногах… и вообще иссох, но иссох не от болезни, а от голода. Да и как здесь не иссохнуть, когда, начиная с 27 января, нам дали пять паек хлеба? Да! Это и удивительно за месяц и 4 дня скушать полтора кгр. хлеба. Какое же может быть терпение? А результаты этого терпения таковы: за этот самый же период вымерло 20 человек, из них 10 человек от голоду. За фронт ходят разные слухи, надежды на освобождение не предвидится. Так что большинство людей ожидает со дня на день голодной смерти. В том числе и я, если утром проснешься жив, то и говоришь: слава богу. Чувствую, это продлятся считаные дни. //
Страшна голодная смерть, но я бессильный в этом. Не знаю, удастся ли еще раз взяться за карандаш или нет…»
5 марта 1945 г.: «Последний раз я беседую с этими листками. Да! Но я дожил до такого состояния, что смерть меня уже не пугает, а, наоборот, будет чем-то приятным, успокаивающим, тем миром, где всем одинаково хорошо и плохо. Где нет науки, искусства, красоты, наслаждений, где вечный мрак и сырость. // Допустим, если фашизм не взялся морить, то я имел бы, может, шансы вернуться с туберкулезом на родину. И что же бы было, я бы мог быть лишней обузой в семье, в обществе… и там-то будет гораздо тяжелее переживать все это. А здесь в связи с голодовкой здоровье ухудшается. Позавчера ночью началось страшное кровотечение. Слава богу, соль была, так солью немного пришлось остановить. Но я харкаю и сейчас кровью, так что три дня скидывается с моего счета. Плюс ко всему этому заедает вшета, их страшно великое количество. 2 месяца уже не были в бане. Грязь, масса мусору и проч. Все уже перемечтал, все малейшие случаи жизни, круг моей родной семьи. О, бедные, жаль, слишком жаль. Что с бедной матушкой? // Болтают, что в шести клм. наши взяли деревню, но нет выстрелов, ничего не слышно, абсолютная тишина.
Хотя бы перед смертью услышать орудийные гулы, разрывы снарядов, чтобы земля гудела, черт побери.
Обнимаю и целую все мне близкое и милое. // Прощайте, мои дорогие, на долгие годы. Мне скоро час пробьет, я уже не подымаюсь с постели. // Ваш сын Сергей».
Он умер 23 марта 1945 года — будучи всего 24 лет от роду, не дотянув полтора месяца до конца войны и спустя неделю с момента освобождения советскими войсками лагеря, в котором он умирал. Умер он в красноармейском терапевтическом полевом подвижном госпитале № 5481 Первого Украинского фронта и похоронен на кладбище в деревне Герберсдорф.