"Немцы вошли в Субботцы со стороны Кировограда, вернее, въехали, на велосипедах. Боя, как такового, не было. Крутили педали по нижней улице Береговой, вдоль небольшой речушки, которая пересекает село с края в край. Так они и уехали в направлении Аджамки. Через какое-то время был назначен староста, не субботский, пришёл с немцами, и несколько полицаев. Периодически через село проходили войска, останавливаясь для отдыха и еды. Однажды остановилась на несколько дней итальянская часть.
Раздолбаи полные, вроде кавалерия, на головах шлемы с волосяными гребнями. Разбрелись по дворам, оружие многие побросали, где попало. Немцы же сразу шныряли по сараям и требовали: "Матка, давай курка, яйко, млеко".
Немцы были более дисциплинированы, но, по нашим меркам, бескультурные. Чины повыше относились к населению свысока, рядовые разные попадались.
Немецкий офицер однажды на работах избил папу, вроде ему показалось, что папа недостаточно быстро переворачивал сено. Ударил сильно, папа упал и первая мысль была - ткнуть вилами в бок! Но потом удержался: "Если что - всю семью же расстреляют".
В первый или второй день немецкий конвой провёл по нашей улице пленного танкиста. Люди пытались дать ему кто кусок хлеба, кто картошку, но немцы отгоняли, да и сам танкист даже не пытался взять что-либо. Он был очень слаб, весь обгоревший, прямо чёрный, на голове шлем, еле-еле шёл. Его судьба неизвестна.
Так как мне было шестнадцать лет, я сразу попал в списки подлежащих отправке в Германию. Папа мне сразу сказал: "Куда угодно, но только не на чужбину". Таких "угонов" случилось семь раз. Три раза мама "выкупала" меня у охранников на сборном пункте за какие-то продукты. Самый первый раз сбежал почти сразу, со станции Треповка, и к вечеру уже был дома, второй раз довезли до Белоруссии, а вот в третий завезли аж под Польскую границу, где мы с парнями сообразили, что дальше уже некуда, выломали доски теплушки и повыпрыгивали. Некоторым не повезло, они разбились.
Нас собралось несколько человек в группу и кое-как пошли домой. Тяжело было, особенно мучил голод. Я долгое время не мог себя перебороть, чтобы зайти в хату к чужим людям и попросить еды. Ребята говорили, мол, ничего страшного, где дают - хорошо, где выгоняют - ну и ладно, вышел и забыл. А мне было очень стыдно! Но правильно говорят: "Голод - не тётка", пришлось просить. Многие люди делились последним куском, иногда честно говорили, что ничего нет. А, бывало, зайдёшь, а на печи детей по четыре-пять-шесть, один другого меньше.
Какая там еда! Просишь: "Дайте воды попить". А хозяйка сообразительная, сунет сухарик, выскакиваешь во двор, лицо красное, полыхает - стыдно! Вот так с приключениями добрались, в конце разошлись, кто где живёт - в Дмитровку, в Знаменку, в Треповку…
Но в последующие разы мне удавалось бежать раньше - то сразу из сарая, в котором держали, то за Знаменкой. Прятался по погребам, по чердакам, в яме на краю огорода, но ловили и снова пытались отправить. В этой яме однажды мы с папой чуть было и не остались… Выкопана она была впритык к куче старого засохшего навоза, практически под ним, мелкая, можно было в ней только лежать.
И вот мы перед рассветом с отцом в неё залезаем и лежим целый день, мама дырку кукурузными стеблями завалит, вроде и нет никого. Ночью идём тихо в хату, поесть чего-нибудь. Наверное, увидел кто-то нас, но не знали точно, где прятались. Пришли полицаи, искали на чердаке, в погребе, шныряли по всему двору, маму спрашивают, она говорит: "В эвакуации". Они давай в эту кучу навоза стрелять! Мама стоит рядом - ни живая, ни мёртвая. Повезло, пули не пробили этот навоз насквозь…
Но тяжелее всего стало, когда в конце 1943-го наши войска начали подходить к Субботцам. Немцы всех жителей освобождаемых районов пытались, как они говорили, "эвакуировать". Угоняли всех - женщин, пожилых, детвору. На ночь загоняли людей в ближайшее село, мороз, вьюга, снега полно, там уже хаты переполнены, спали прямо на полу, рядами, от одной стенки до другой - и взрослые, и дети малые.
Мне уже исполнилось на тот момент восемнадцать лет, а немцы старались увезти именно молодых парней призывного возраста, чтобы они не были призваны в Красную Армию. Если не удавалось этого сделать - расстреливали. Но был слух, что девушек не трогали. И вот пришлось мне надевать мамино платье, на голову женский цветастый платок, из тряпок мостить сиськи, и в таком маскировочном виде в колонне "эвакуированных" идти со всеми. Прятался в середине, чтобы не попадаться на глаза. Если бы поймали - расстрел на месте, и родню тоже, но обошлось.
При освобождении Субботцев бои развернулись сильнейшие. Линия фронта проходила как раз по большому оврагу на краю села со стороны Знаменки. По селу била артиллерия с обеих сторон, бомбили самолёты. Три наших "тридцатьчетвёрки" вошли в село по верхней улице, вдоль широкого оврага, и попытались спуститься к речке, чтобы преодолеть этот овраг, но как только передний танк показался из-за крайней хаты, с противоположного склона его подбила немецкая пушка.
Только высунулся второй, бах - и он горит. Третий танк резко крутнулся и задом въехал в эту хату, повернул башню, дал по этой пушке несколько выстрелов, и она замолчала. Немцы, которые выжили, разбежались. Повезло хозяйке разваленной хаты - она пряталась в погребе и осталась жива.
В погребах пряталось большинство жителей села, но это не всегда было надёжное укрытие, да и немцы особо не церемонились. При одном из обстрелов тётя Дуня собрала в своём погребе несколько человек, там сидели её мама, бабушка Марина, мой младший брат Коля, ещё кто-то из соседей. Пробегающие мимо немцы, возможно, решили тоже спрятаться (кто ж знает, что они думали), но, услышав, что там кто-то есть, швырнули внутрь гранату.
Невероятно, но все, кто был в погребе, остались живы. Спасло то, что погреб был выкопан отсеками в стороны, люди сидели в этих нишах, а граната укатилась в конец погреба и там взорвалась, никого осколками не задев, только оглушило сильно. Тётя Дуня с криком: "Не стреляйте, здесь только дети и женщины" - первая полезла наверх, но как только она вылезла, один из немцев так шарахнул ей прикладом по голове, что она кубарем покатилась между яблонями. Кое-как на четвереньках и остальные выкарабкались и убежали через огород в овраг. Немцы же залезли в погреб и, вот ведь судьба, через какое-то время в него попадает крупный снаряд, или бомба (кто в таком грохоте разберёт), погреб завалило, и все эти четыре немца остались там. Уже после окончания боёв двоих откопали, а двое так и остались там навечно…
После освобождения 4 января 1944 года Субботцев от немцев меня призвали в армию.
из воспоминаний пулеметчика 5-й роты 2-го батальона 125-го стр.полка 6-й Орловской и Хинганской Краснознамённой, орденов Красного Знамени и Суворова 2-й степени стрелковой дивизии Марина В.В.
Это сообщение отредактировал Ono76 - 24.04.2021 - 22:45
yaplakal.com