Острова смерти, пляжи смерти и банзай - атаки

Две американские батареи 105-мм орудий вели ураганный огонь прямо по толпе атакующих. Японцы гибли массово, но оставшиеся в живых продолжали идти вперед и смяли артиллеристов. Затем они волнами атаковали наспех оборудованные позиции морской пехоты, продолжая нести огромные потери.
В некоторых местах тела убитых лежали друг на друге так высоко, что американским пулеметчикам приходилось менять позицию для того, чтобы иметь открытую зону обстрела.

Подоспевшие американские части пленных не брали, да и сами японцы предпочитали умереть с оружием в руках. Многие из них (по оценкам, четвертая часть) покончили с собой. Так закончилась эта массовая психическая атака. К ночи остались лишь две группы японских солдат. Прижатые к морю, они упорно сопротивлялись.
Леденящие кровь события развернулись у высокого мыса Марпи, крайней северной точки острова. Здесь собралось около тысячи мирных жителей. Внизу, у воды, выстроилась сотня японских солдат.

Раскланявшись перед появившимися американскими морскими пехотинцами, они разделись, окунулись в море, переоделись в чистую одежду и снова выстроились в шеренгу под огромным флагом. У каждого в руке - граната. Раздалась команда, и каждый японец, строго соблюдая порядок, выдергивал кольцо и взрывал себя.
Несколько десятков женщин с детьми замешкались... Шестеро солдат подбежали к ним и продемонстрировали, как надо взрывать себя. Мирные жители последовали их примеру.

В других местах японцы не церемонились: они штыками подталкивали толпы мирного населения к обрыву, заставляя стариков, женщин и детей бросаться в море. Тех, кто отказывался покончить жизнь самоубийством, пристреливали. После чего с громкими криками "банзай" японские солдаты бросались в смертельную атаку под град американских пуль, взрывали себя гранатами, рубили друг другу головы самурайскими мечами.

Переводчики и пленные японцы через громкоговорители обращались к японским солдатам и к гражданскому населению с призывами сдаваться. Лишь немногие последовали этим призывам. В то же время почти две трети из 12 тысяч лиц гражданского населения выбрали самоубийство. Капитан патрульного катера жаловался, что "продвижение его судна было медленным и сильно затруднено из-за сотен трупов, плавающих в воде".

Японский снайпер увидел на скале супружескую пару с четырьмя детьми, которая никак не могла решиться совершить самоубийство. Первым выстрелом он убил мужчину, который свалился в море. Вторая пуля поразила женщину. Она упала в воду, но, вся в крови, попыталась спасти детей. Снайпер высунулся из пещеры, чтобы лучше прицелиться и сразить и женщину, и детей, но попал под сосредоточенный огонь сотен американских стволов...

Американец добивает раненого японца.

Добил и проконтролировал.

9 июля, на 25-й день операции, было объявлено о занятии Сайпана. При этом было убито почти 24 тысячи японских солдат, 1800 взято в плен. Точное число жертв среди гражданского населения так и не было установлено. Однако совершенно ясно, что находившиеся на Сайпане 50 тысяч японцев, гражданских и военных, погибли почти все.
Американцы потеряли 3143 человека убитыми, 13208 ранеными и 335 числились пропавшими без вести. Взамен они получили базу для В-29, и теперь Япония стала досягаемой для воздушных ударов.

Скрыть правду или умолчать о поражении на Сайпане не представлялось возможным: за сражением, затаив дыхание, следила вся Япония. Впервые Императорскому генеральному штабу пришлось сказать правду. Страна была шокирована. Подобного удара нация еще не получала. Миллионы жителей стали понимать, что Япония начинает проигрывать войну. Впервые японцы услышали о "человеческих зарядах".

Ирония судьбы заключалась в том, что как раз 15 июня, в день высадки десанта на Сайпане, Тодзио хвастливо заявил: "Время созрело для общего наступления вооруженных сил держав оси против их врагов".

18 июля последовала отставка его кабинета. Усироку за внедрение пехотной самоубийственной тактики наказали и с позором перевели командовать 3-й армией в Маньчжурии. Через год его войска разбила Советская армия, а сам он сдался (!) в плен.
Однако концепция пехотных самоубийственных атак, которую развивал Усироку, осталась жить. Несмотря на то, что высшее военное руководство Японии во всеуслышание заявило после падения Сайпана: "Никогда больше "человеческие заряды" использоваться не будут", - уже через несколько месяцев защитники острова Лейте применяли ее как лучшее средство борьбы с танками.

С падением Сайпана участь последнего острова Марианского архипелага Тиниан была решена. К 1 июля на Тиниане остались лишь мелкие группы японских солдат, скрывавшихся в пещерах, среди камней, в лесах обрывистого хребта на юго-восточном побережье острова.

Сюда же отступило вместе с солдатами много японского гражданского населения. И здесь повторилась такая же картина, как в северной части Сайпана: солдаты использовали своих соотечественников в качестве живого щита, продолжая вести огонь по морской пехоте.

Гражданскому населению не разрешали сдаваться. Матери бросали со скал своих детей и прыгали вслед. Группу беженцев всех возрастов человек в пятьдесят японские солдаты погнали на минное поле, заставив всех умереть ужасной смертью. Затем солдаты подорвали себя гранатами. Обычно в таких случаях они клали гранату себе на голову и выдергивали предохранительную чеку.
На рассвете 15 сентября американская морская пехота сумела высадиться на острова Палау и закрепиться на берегу. Во второй половине дня японцы провели контратаку. За огневым валом в наступление устремились японские танки, сопровождаемые пехотой. Американцы к этому времени сумели доставить на остров 30 своих танков "Шерман".

Японский танк взят в виде трофея.

Японские танкисты, вместо того, чтобы сосредоточить внимание на уничтожении пехоты противника, ударить по артиллерийским позициям и, таким образом, нанести американским войскам существенный урон, предпочли пойти на таран "Шерманов".
В этой атаке сказалась приверженность танкистов духу самурайства. Они потеряли свои 17 танков, которые так и не успели осуществить задуманное и причинить хотя бы какой-то вред противнику. Однако одну свою задачу - умереть на поле боя - их экипажи выполнили.

Тем временем сражение за Манилу продолжалось. Оно было жестоким и осложнялось присутствием 700 тысяч человек гражданского населения. В этих условиях американцы не могли достаточно эффективно использовать авиацию и артиллерию.
Упорные бои развернулись за здания почты, Филиппинского университета, отеля "Манила" и других объектов. Отступая, японцы проявляли звериную жесткость, убивая толпы филиппинцев. Их кололи штыками, обливали бензином и сжигали заживо.
Отправляясь на тот свет, японцы устроили террор. Резня в Маниле стала одной из самых кровавых драм войны на Тихом океане. Она обошлась филиппинскому народу в 100 тысяч человек. Количество погибших в столице мирных жителей в шесть раз превысило общие потери воюющих сторон.

Лишь к концу войны американцы сумели понять, что психические банзай-атаки - это проявление шока у японских солдат, чьи нервы не выдерживали напряжения боев, чьи физические и моральные силы полностью истощились. Это не были на самом деле свидетельства героизма. Скорее всего это были своеобразные примеры упадка духа и воли, решимости свести счеты с жизнью по-самурайски.

Результат обработки огнеметом дзота.

Японцы смотрели на смерть в бою совсем не так, как противник. Если для американцев смерть представлялась ужасным уходом в небытие, то для японцев главным была не сама смерть, а Обстоятельства, при которых она произошла.
Не случайно они использовали для обозначения вида смерти несколько слов. Помимо слова "сенботсу", обозначавшего смерть в бою, в японском языке имелись и другие (в зависимости от степени проявления героизма).
Под понятием "гиокусай" подразумевался "поиск смерти вместо бесчестья". Для японцев это означало, что солдату лучше погибнуть в безвыходной ситуации, чем сдаться врагу.

Но поскольку было нежелательно, чтобы солдат отдавал свою жизнь без пользы, то существовало понятие "тай-атари". Оно означало смерть посредством взрыва или тарана. При этом тело самоубийцы уничтожалось взрывом и разрывалось на части.
Если раненый солдат подрывал себя и подошедших к нему близко врагов гранатой, то такая смерть называлась "джибаку". Если же не было никаких надежд на спасение и не было рядом врагов, то такое самоубийство обозначалось "джикетсу".

http://wunderwaffe.narod.ru/HistoryBook/Kamikaze/05.htm

Воспоминания Юджина Следжа капрала 1-й дивизии морской пехоты США. Перевод М.А. Копачевского.

"Час "H", 08-00. Длинные языки красного пламени, вперемешку с густым чёрным дымом вырывались из жерл огромных корабельных 16-дюймовых орудий с грохотом, подобным ударам грома. Гигантские снаряды раздирали воздух, улетая в сторону острова с рёвом, как от паровоза.
Лишь немногим менее впечатляющими были залпы крейсеров, стреляющих из 8-дюймовок и стаи малых кораблей, ведущих беглый огонь. Обычно чистый солёный воздух насытили запахи взрывчатки и дизельного топлива.
Пока формировались штурмовые волны, и мой десантный транспортёр неподвижно лежал на воде с мотором, работающим на холостых оборотах, интенсивность артобстрела возросла настолько, что в оглушительном грохоте я уже не мог различать звук разных видов орудий. Нам приходилось кричать, чтобы слышать друг друга.

Посадка в десантные средства.

вспомнилось

ФОРМАЛИН

Подозрение на: флуд  Статья #2 дезинформационного кодекса  Выполненное действие: пользователь предупрежден  Погрешность принятого решения: 23%

Это сообщение отредактировал system - 8.06.2018 - 22:12

Мы, казалось, целую вечность ждали сигнала начать движение к берегу. Напряжение было таким, что я едва мог его выносить. Ожидание составляет большую часть войны, но я никогда не переживал столь мучительного напряжения, как невыносимая пытка последних минут перед получением сигнала начать штурм Пелелиу.

Меня пробивал холодный пот, и напряжение росло вместе с интенсивностью артиллерийского огня. Мой желудок скрутило в узел. В горле у меня застрял комок, и я с большим трудом мог сглотнуть. Мои колени едва не подламывались, так что я цеплялся ослабшими руками за борт транспортёра.
Я ощущал головокружение и боялся, что мой мочевой пузырь того и гляди самопроизвольно опустошится и выдаст всем, какой я трус. Но бойцы вокруг меня, похоже, чувствовали себя точно так же, как и я.

Наконец, с чувством фаталистического облегчения, смешанного со вспышкой гнева на флотского офицера, который был командиром нашей волны, я увидел, как он машет флагом в сторону берега. Наш водитель прибавил оборотов. Гусеницы вспенили воду, и мы - вторая волна - двинулись к острову.
Мы двигались вперёд, наблюдая устрашающее зрелище. Огромные гейзеры воды вырастали вокруг амтраков впереди нас, когда те приближались к рифу. Берег по всей длине превратился в сплошную полосу огня на фоне стены густого дыма.
Казалось, что посреди моря извергается огромный вулкан, и мы не направляемся к острову, а нас затягивает в водоворот пылающей бездны. Многим суждено было исчезнуть там навсегда.

Лейтенант передёрнулся и вытащил полупинтовую бутылочку виски. - Вот оно, парни, - закричал он. Прямо как в кино! Происходящее казалось нереальным. Он протянул бутылочку мне, но я отказался. В тех условиях мне хватило бы понюхать пробку, чтобы отключиться. Он сделал длинный глоток из бутылки, и ещё пара человек сделала то же самое.
Внезапно крупный снаряд разорвался рядом, всё вокруг сотряслось, и огромный фонтан воды взметнулся вверх чуть правее перед нами. Он едва не попал в нас. Двигатель заглох. Носовую часть транспортёра качнуло влево и ударило об корму другого амтрака, который либо заглох, либо был подбит. Я так никогда и не узнал, в чём было дело.

Мы стояли с заглохшим двигателем, плавая на поверхности воды в течение нескольких кошмарных минут. Мы стали сидящими утками для вражеских стрелков. Я поглядел вперёд через люк за спиной водителя. Он яростно бился с рычагами управления.
Японские снаряды завывали в воздухе и рвались повсюду вокруг нас. Сержант Джонни Мармет наклонился к водителю и что-то ему прокричал. Чтобы это ни было, но слова, похоже, успокоили водителя, потому что ему удалось завести мотор. Мы снова двинулись вперёд посреди фонтанов от разрывающихся снарядов.

аша артподготовка начала отодвигаться от побережья и перемещаться вглубь острова. Наши пикирующие бомбардировщики тоже перемещались глубже, обстреливая остров и сбрасывая бомбы. Японцы усилили свой огонь против волн амтраков. Сквозь шум я мог различить зловещий звук снарядных осколков, гудящих и воющих в воздухе.
Наш амтрак выехал из воды и проехал несколько ярдов по пологому песчаному берегу. - Покинуть машину! 0 закричал сержант за несколько секунд до того, как машина качнулась и встала.

Бойцы повалили через борта настолько быстро, насколько могли. Я последовал за Снафу, взобрался наверх и устойчиво встал обеими ногами на левый борт, чтобы прыгнуть как можно дальше. В это мгновение пулемётная очередь с раскалёнными добела трассерами пронеслась в воздухе на уровне глаз, едва не задев моего лица.
Я отдёрнул голову, как черепаха, потерял равновесие и неуклюже свалился на песок спутанным комом из снарядной сумки, рюкзака, противогаза, подсумков и гремящих фляг. "Уходить с берега! Уходить с берега!" - крутилось у меня в голове.