Фото, пропитанные духом истории 17.03.21

У тёмненькой из АВВА чё за отстрочка на карманах штанов? Вроде не ливайсы, а кто тогда? Одна из фабрик, сгинувших в небытие, или еврофилиал тех времён, кто в курсе?

Про АББА. Учился классе в 7-8.... И пропустил школу, не пошел и всё. Делать нечего было потопал в кино. Кинотеатр "Родина". А в нем показывали фильм "АББА". Ну я и пошел... С того времени АББА одна из любимых групп. Потом оказалось, что фильм выпустили в прокат случайно и было всего 4-5 сеансов. Спасибо за пост... Вспомнил детство))

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Так сзади какой-то чел с метлой стоит.

Софи тоже не плоха

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Ну значит 20 м/с или 72 км/ч

оттого - эт вулкан ?

Тащемта- Кобзон у Люси Гурченко - четвёртый официальный муж. (всего - шесть)

В последний путь 94-летнюю Клавдию Новикову провожали всего несколько человек: родных почти не осталось, подруги тоже давно отошли в мир иной. А вот в Японии о смерти жительницы поселка Прогресс объявили по центральным телеканалам: «Умерла русская жена Ясабуро-сан».

О жизни Клавдии Новиковой написаны десятки газетных статей, несколько книг, сняты фильмы и даже поставлен спектакль. В Японии эта русская женщина стала символом любви и самопожертвования. Прожив с мужем 37 лет, она сама уговорила его вернуться на Родину, к родным и супруге, которая ждала своего Ясабуро-сан более полувека.

Клавдия и Ясабуро встретились в 1959 году. У обоих за спиной были тяжелые годы сталинских лагерей: она отсидела семь лет за чужую растрату, он - десять лет как японский шпион. И у каждого из них была своя боль.

Клавдия перед войной вышла замуж, родила сына, ждала, как все, с фронта мужа. Но когда ее осудили и сослали на Колыму, вернувшийся с войны супруг завел новую семью.

Не менее трагична была судьба и у Ясабуро Хачия. Перед войной он вместе с молодой женой покинул Японию и в поисках лучшей жизни перебрался в Корею. Там у него родились сын и дочь. Но когда осенью 1945 года советские войска вошли в Корею, большинство японцев арестовали по подозрению в шпионаже против Советского Союза. Ясабуро дали десять лет, которые он провел там же, где и Клавдия, под Магаданом.

С тех пор своей семьи он больше не видел. Когда японского подданного выпустили из лагеря, его фамилию просто забыли внести в списки отбывающих на родину военнопленных. Возвращаться Ясабуро было некуда, он был уверен, что его жена и дети погибли. И еще он боялся после долгих лет, проведенных в Советском Союзе, возвращаться в Японию, поэтому принял советское гражданство и стал Яковом Ивановичем.

- Мы познакомились на Брянщине, где были на поселении. Я увидела Яшу: нерусское лицо, худющий, забитый, а в глазах такая щемящая тоска, что у меня сердце сжалось от жалости, - вспоминала потом Клавдия Леонидовна.
- В начале шестидесятых меня позвала знакомая переехать на Дальний Восток, в поселок Прогресс, и я уехала. Яша писал, что хочет быть со мной, а я отказывалась - боялась, и лишь близкой подруге призналась, что переписываюсь с бывшим военно-пленным.

Ясабуро все же приехал. Они поженились и вместе прожили 37 лет. Он стал парикмахером, фотографировал, занимался иглоукалыванием. Вместе с русской женой выращивал помидоры и огурцы, завели козу и пчел. Жили очень скромно, но дружно и спокойно
- Яков Иванович даже голоса на жену не повышал. А вот детей им бог не дал. «Таких мужчин, как мой Яша, в округе больше и не найдешь. Мне женщины завидовали: он не пил, не курил», - так отзывалась о своем муже Клавдия. Они и умереть надеялись в один день. Уже будучи на пенсии и прибаливая, Яков Иванович привез два гроба: разобрал по досточкам, высушил, заново сколотил и затащил на чердак.
Но они так и не понадобились. Когда началась перестройка и железный занавес упал, одна из знакомых семьи рассказала о необычном жителе Прогресса своему родственнику из Приморья, занимавшемуся общим бизнесом с японцами. Японские партнеры, узнав подробности юности соотечественника, организовали поиски его родных. И нашли сначала брата, потом… жену и дочь.

Хисако преданно ждала своего мужа 51 год: вернулась на родину с дочерью (сын умер еще в Корее), работала медсестрой и всю жизнь откладывала из своего скудного заработка деньги на строительство скромного домика. Она построила дом для мужа, записав имущество на его имя, и даже счет в банке открыла для Ясабуро, хотя не знала, жив ли он, вернется ли когда-нибудь. Когда супруг нашелся, их дочери Кумико было уже за пятьдесят.
Дочь и брат Якова Ивановича приехали в Прогресс, чтобы уговорить его вернуться на родину. Но он отказался. «Я не могу тебя оставить, ты для меня все», - говорил он своей русской жене. И тогда Клавдия Леонидовна решила сама отправить мужа в Японию - она понимала, что здесь он долго не проживет, поскольку сильно болел, а там условия для стариков намного лучше. А его японская жена Хисако должна хотя бы перед смертью увидеть и обнять мужа.

Клавдия Леонидовна сама сделала Якову Ивановичу загранпаспорт, поменяла сбережения на доллары и… развелась, иначе там, дома, он не мог бы претендовать на пенсию, имущество и наследство. И в марте 1997 года попрощалась с любимым человеком навсегда. Ясабуро постоянно присылал ей небольшие подарки из Японии, каждую субботу звонил и приглашал к себе в гости.

Известная японская писательница написала книгу о Клавдии Новиковой, тележурналисты сняли фильм, и амурчанка стала известна в стране. В префектуре Таттори, пригороде Токио, всем миром собирали деньги на поездку «бабы Клавы» в Японию, и когда она все же решилась (ей было уже за восемьдесят) приехать, стала там чуть ли не национальной героиней. Тогда же Клавдия Леонидовна впервые встретилась с японской женой своего Яши: они обнялись и расплакались - им даже не нужен был переводчик, чтобы понять друг друга.

Потом жительница Прогресса еще дважды была в Стране восходящего солнца, в том числе на спектакле, созданном на основе судеб русской женщины и японского военнопленного. И в каждый ее приезд Ясабуро уговаривал остаться с ним - его японская супруга Хисако умерла, а в каждом телефонном разговоре - просился назад, в Прогресс. Но Клавдия Леонидовна все время отказывала: она хотела, чтобы ее Яша «мог жить достойно». А сама жила довольно скромно, в одиночестве, полагаясь только на собственные силы.

- Она до последнего была очень активна - в прошлом году сама вскопала и засадила свой огород, - рассказывает Алексей Родя, один из немногих, кто хорошо знал свою односельчанку.
Алексей Исаакович познакомился с Клавдией Леонидовной и Яковом Ивановичем около тридцати лет назад, они общались семьями. Когда Ясабуро уезжал в Японию, он попросил своих друзей помогать жене. Его просьбу Алексей Исаакович и Любовь Степановна Родя исполнили и были с бабой Клавой до последних ее дней. Они же организовали достойные похороны.

По словам Алексея Исааковича, Клавдия Леонидовна покинула этот мир счастливой: ее любимый Яша был жив, а в последнее время ее стала навещать внучка Лариса. Да, у Новиковой есть две внучки - дочери сына, которого она родила в первом браке. Их отношения не сложились, по слухам, мужчина сильно пил и в 64 года умер. Его дочери практически не общались с бабушкой, и только незадолго до ее кончины одна из женщин, живущая в Прогрессе, стала навещать бабу Клаву.

Когда в Японии стало известно о смерти Клавдии Новиковой, в Прогресс пришло несколько писем, в том числе от самого Ясабуро. Он обращался к ней как к живой: «Клавдия! Я узнал о том, что тебя не стало, и скорбь одолевает меня. Я пытался дозвониться до тебя 30 августа, в день моего 96-летия, но у меня ничего не получилось. Все сорок лет, что я прожил с тобой в России, ты всегда была рядом со мной, всегда поддерживала меня. Спасибо тебе за все… Я смог вернуться в Японию только благодаря твоим усилиям, и я безмерно признателен тебе за это. Вспоминаю, как мы даже изготовили гробы для двоих у тебя на родине. Если бы это было в моих силах, я бы хотел примчаться к тебе и прижать тебя к сердцу крепко-крепко… Но я бессилен… Спи спокойно, дорогая Клавдия. Твой Ясабуро»

Размещено через приложение ЯПлакалъ

К 44 фото. Йобаные пиндосы, какой чудный мир они разрушили!....Одно радует, бумеранг вернулся....

Размещено через приложение ЯПлакалъ

«Умирал Меркурьев грандиозно. Да, именно так. В отделении реанимации он лежал на высокой кровати, смотрел в потолок, и было видно, как лихорадочно он размышляет. О чем? Ведь он понимал, что умирает. Сознание его путалось – азот все активнее проникал в кровь, уремия наступала неумолимо. И вот в этом спутанном сознании он повторял:

– Позвони в театр (безошибочно назвал номер телефона), узнай, почему Мольер идет третьим спектаклем и что там будет играть Катя.

Судьба младшей дочери его волновала бесконечно! За нас с Анной он был спокоен.

– Пойди в институт – там есть приказ, чтобы маме без меня дали русскую мастерскую…

И судьба мамы – его обожаемой Иришечки – волновала его, ибо именно этот фронт был самым напряженным в многолетней борьбе.

А однажды поманил меня взглядом к себе поближе и тихо прошептал:

– Я хочу, чтобы ты жил долго.

Когда удивительный врач-реаниматолог Владимир Иванович Бессонов решился на риск и ввел Меркурьеву максимальное количество очень эффективного препарата – лазикса, вдруг появилась надежда, что отец вытянет! Он зажил, голос стал огромный, мысли, хоть и путаные, но активные.

– Ириша! Какой я сегодня спектакль видел! Это потрясающе! – громыхал он на кровати (а в жизни он не был «громыхающим»). – Надо собрать народ и обсудить!

И далее:

– Где моя Ириша? Я ее обожаю, это потрясающая женщина!

И подходила к нему седенькая, почти слепая старушка-жена, Ирина Мейерхольд, которая была младше его на год, но давно уже выглядела, как его мать. Он же так и не сделался стариком. И даже в самые последние часы, когда сознание совсем покидало его, он особо реагировал на окружающее – с юмором и добротой. Медицинские сестры, думая, что Меркурьев находится в глубокой коме, разговаривали излишне громко. И вдруг услышали, как больной проворчал фразу из старого анекдота:

– Тише, б.., полиция.

За два часа до конца к нему в палату пришел Игорь Горбачев. Он наклонился над ухом Меркурьева и сказал:

– Василий Васильевич! Третий звонок – ваш выход, Артист!

У отца приподнялись брови…

Сердце его остановилось в 13 часов 12 мая 1978 года…

16 мая с 10 часов утра был открыт доступ в Театр имени Пушкина. Народ шел несколько часов. Накануне я подобрал музыку из любимых отцом музыкальных произведений. Много там было музыки, и, конечно же, «Элегия» Массне и «Сомнение» Глинки в исполнении Шаляпина. У папы всегда появлялись слезы на глазах, как только звучали в исполнении Шаляпина слова: «Уймитесь, волнения, страсти… »

И вот уже после трех часов прощания с Меркурьевым, когда у гроба стояли В. И. Стржельчик, В. П. Ковель, А. Д. Папанов и, кажется, О. В. Басилашвили, зазвучал голос Шаляпина: «Уймитесь, страсти….

Я неотрывно смотрел на лицо покойного отца и вдруг увидел, что по его щеке катится слеза.

– Анна, смотри! – сказал я сестре.

– Плачет! – ответила Анна.

– А он всегда плакал, когда Шаляпин пел это.

– Правда? – совершенно не удивляясь, а очень просто спросил Анатолий Дмитриевич Папанов.

Прошли шесть часов прощания. Упал тяжелый занавес Александринки. Гроб вынесли, обнесли вокруг театра, поставили в катафальный автобус, где уже сидели мои тетушки. Сели и мы с Анной. И тут я почувствовал, что вот-вот кто-то заплачет, и это как цепная реакция перейдет на всех – на меня в том числе. И я сказал:

– Ой, я анекдот вспомнил! Встречаются два могильщика. Один говорит другому: «Мы вчера так устали – баскетболиста хоронили, трехметровую яму рыли». А другой отвечает: «Что вы устали! Вот мы устали – народного артиста хоронили: шесть раз на „бис“ откапывали!»

Кто-то мне тут же сказал:

– Как ты можешь! Это кощунство!

– Да бросьте вы ханжить! Папа был человек с юмором. Он сейчас бы посмеялся с нами! А почему мы должны плакать? Себя жалеть? Это для него оскорбительно. А его жалеть тем более нельзя – он прожил достойную жизнь. И дай Бог каждому так умереть, чтобы его вся страна провожала.

На Литературных мостках Волкова кладбища процессию встретили четыре очень интеллигентных могильщика, в черных костюмах, в белых рубашках с галстуками. Около могилы я обратил внимание на то, что почти до середины яма была заполнена еловыми ветками.

– Это чтобы Василию Васильевичу мягче лежалось, – сказал могильщик.

У края могилы гроб открыли. Какая-то старушка, взглянув на покойного, сказала:

– Недоволен…

Когда гроб опустили в могилу, а холм покрылся венками, ко мне подошел бригадир могильщиков:

– Петр Васильевич, вы не обидитесь, если я попрошу вас заехать ко мне домой хотя бы на минутку: жена поминки приготовила…»

Из воспоминаний сына актёра Петра Меркурьева-Мейерхольд))

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Ну рентген может и настоящий, но шпага тут точно не проглочена, а находится параллельно телу, может прикол такой.
Я на анатомии в школе не спал и помню, как устроен пищеварительный тракт и ротовая полость. В этом положении шпага может только проткнуть нижнюю челюсть в районе корня языка, а пищевод находится сильно дальше.

Не, если шпагоглотатель одноразовый, то в принципе можно и так.

Медсестра-практикантка в детской реанимации. Городская больница № 1
Владимир Соколаев, июль 1977 года, Кемеровская обл., г. Новокузнецк, МАММ/МДФ.

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Это застывшее на века фотоизображение времён великой Отечественной войны кажется вполне себе мирным и совершенно беззаботным. Две женщины и маленькая девочка в яркий солнечный день гуляют по городу. В кадре, на первый взгляд, нет ничего ужасного. Но это только на самый первый взгляд, если не знать историю, которая стоит за этой фотографией. На самом деле, сквозь весеннее солнечное настроение проступает чёрное несчастье. Беда одной семьи. Трагедия огромного города.

Этот снимок сделан весной 1942 года военным корреспондентом Федосеевым где-то в районе Невского проспекта блокадного Ленинграда. На прогулке семья Опаховых. В центре кадра – мама, Вероника Александровна Опахова. Слева от неё… нет, это не старушка с палочкой… и даже не сестра… это старшая дочь Лора, которой в тот страшный год было всего лишь 13 лет.

Справа – вся такая светлая девочка с бантиком на голове, которая собирается запрыгнуть на высокий тротуар – это младшая 4-летняя дочка с экзотическим именем Долорес. Папы рядом с ними нет – он погиб при переправе через Ладогу. Посмотрите на ножки девочек. Ведь это не ноги, а спички! Обратите внимание на их распухшие коленки. Особенно у младшей... Они ведь налиты водой. Это от голода.
В самую трагическую для ленинградцев зиму 1941-42 годов старшая дочка Лора лежала в параличе от голода, у неё отнялась левая половина туловища. Врач велел побольше гулять. И они старались гулять как можно чаще. Вот поэтому истощённая девочка, похожая на старушку, шагает с палочкой. То был традиционный маршрут мамы с девочками: по улице Майорова, по Герцена, потом на Невский проспект. А затем обратно.

Мама водила своих деток на прогулку также для того, чтобы отвлечь их от мыслей о еде. Вероника Александровна всякий раз обещала дочкам: вот погуляем, придём домой, сходим в столовую, возьмём по карточке обед, придём домой и будем кушать. А ведь слово «кушать» – это было самое магическое слово в то время. У девочек была огромная сила воли, а ещё, слава богу, у них была очень заботливая мама. Они втроём пережили Блокаду.

После войны Вера Александровна Опахова работала в Академической Капелле на набережной реки Мойки. Там же её старшая дочь Лора пела в хоре. Долгое время Опаховы не знали, что фотография с их блокадной прогулкой стала знаменитой, что снимок попал во всевозможные издания мира, в книги и альбомы, посвящённые Блокаде.

И вот однажды они зашли в Музей Обороны Ленинграда. И там увидели на фото себя. Взрослой дочери Лоре стало плохо. Спустя много лет она увидела себя, юную, в том самом жутком состоянии. Она вспомнила все подробности блокадного выживания. Лора за какой-то короткий момент снова пережила весь тот страх и ужас. И зарыдала. К ней подошёл мужчина, работник музея, и стал успокаивать: «Что вы плачете? В этот год – сорок первый и сорок второй – погибла такая масса народу. Не плачьте! Их уже нету. А вам жить надо»…
Находившаяся рядом сотрудница узнала героев снимка, всё поняла и сказала коллеге: «Вы видите, это же она сама!»… Мужчина ужасно смутился, и отошёл от Лоры с извинениями.

Вот что стоит за одним солнечным и, казалось бы, безмятежным снимком.

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Как всегда прекрасно ТС, спасибо!

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Кому Моники не хватало тут?


Размещено через приложение ЯПлакалъ

И ещё!

Размещено через приложение ЯПлакалъ

И ещё!

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Очень ревную Монику к Венсану Касселю

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Татьяна Самойлова в роли Анны Карениной в экранизации одноимённого романа Л. Н. Толстого (1967)

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Pink Floyd на фоне своей аппаратуры. 1969 год, Великобритания.

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Сигурни Уивер, 1980 год

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Чеснок, тебе "за шестьдесят"? Я таких не помню...

Трамвай - 3 копейки, троллейбус - 4 копейки, автобус - 5 копеек. На фото как раз трамвай.
А еще было: -Не опускайте 5 копеек, я 15 бросил. И сам себе сдачу брал. Кто поборзее, мог так набрать себе на мороженое, ничего в кассу не бросив. Но это было сверхнаглостью.

У меня тоже есть рассказ. Знавал я одну старушку, она рассказывала что во время оккупации её взяли работать в столовую для солдат вермахта. Она украла там какие то продукты и спалилась. Офицер отправил двоих немцев чтоб расстрелять её. Они повели 14 летнюю девченку в лесок, стрельнули в воздух, и сказали убегать оттуда, и дали плитку шоколада на дорогу. Правда или вымысел, я не знаю. И что стало с теми немцами, тоже неизвестно. Погибли ли они в бою, или попали в плен, или пережили войну-кто знает. Как и тот офицер. Она нашла партизан, партизаны переправил её на большую землю, в приморье, где она впоследствии вышла замуж за моего деда, вернувшегося после победы над Японией.

на чувака из "Бутырки" похож. ну или он на него наоборот. ну вы поняли :)