Иноземцев, Николай НиколаевичФронтовой дневник
Вся книга здесь.Расплата разведчика
Закат солнца. Вдали, на огненно-красном фоне, видны многочисленные трубы, контуры улиц и парков, — впереди Днепропетровск, уже более месяца занятый немцами. Улица Каменки, разделенная линией фронта, — тиха и пустынна. Только что окончился очередной огневой налет «фрицев»; из окопов, щелей и домов показываются наши пехотинцы, минометчики, артиллеристы, наблюдатели — скоро ужин.
После короткого обозрения окрестностей захожу в свой НП — полуразрушенный домик. Ординарец Петровский (маленький, юркий мальчишка из Николаева, ушедший вместе с Красной Армией перед оккупацией города) говорит, что только что звонили из 6-й роты. 6-я рота батальона, которую мы поддерживаем огнем, занимает самую ответственную и самую тяжелую полосу обороны — низину между двух озер, прекрасно просматриваемую противником. Звонок. Петровский берет трубку:
— Николай Николаевич, опять оттуда.
Это была его маленькая причуда называть меня не по званию, а Николаем Николаевичем, хотя мне 20 лет, а ему — 17.
— Николай, это ты? Будь другом, сыпани по флагу — ребята головы не могут поднять, а надо за ужином идти.
«Флаг» — условная кодировка цели — группа блиндажей и пулеметных точек у дерева, на котором немцы иногда провокационно вывешивают красный флаг.
— Ладно, Миша, штук 30 сейчас пустим. Водку принесли? А то приходи ко мне. Ну, всего.
По другому аппарату вызываю огневую позицию:
— По флагу, 30, беглым! Предупреди хлопцев: работать так, чтобы ни одна сволочь не успела сбежать. Ясно? Все.
Через две минуты за спиной слышны выстрелы, следующие с интервалом в несколько секунд. Несколько позднее, впереди, — резкие [294] хлопающие разрывы. Теперь пехотинцы по крайней мере на час могут отдохнуть: немецкие пулеметчики и автоматчики меняют огневые позиции. Тишина. Только вдали слышны приглушенные разрывы: наша тяжелая артиллерия бьет по переправам.
Переношусь мыслями к Вадиму и Яшке. Где они? Что с ними? Вадим и Яшка — разведчики{148}, отправившиеся два дня тому назад в Днепропетровск. Оба они служили со мной в одном дивизионе, сейчас же находятся в полку, действующем вместе с нами. Оба хорошо знакомы с городом: Вадим кончал в нем институт, Яшка каждое лето приезжал к родным.
Вадим — высокий, сильный, красивый парень. Инженер-металлург и немного романтик. Замечательный товарищ. Яшка — весельчак, «наполненный» анекдотами. В 1939 г. поступил в историко-архивный институт — там почти не было конкурса; больше всех в дивизионе имел «губы» за самовольные отлучки. Прекрасный музыкант и радист. В разведку оба шли по собственной просьбе. У Вадима помимо всего прочего оставалась в городе любимая девушка, с которой не виделся с момента призыва в армию.
Переодевшись в грязные, замызганные рабочие костюмы, оставив все документы и взяв рацию, два дня тому назад поздно вечером оба пошли к Днепру. В условленном месте их ждала лодка, переправились благополучно. Вчера на рассвете была принята их первая радиограмма:
— В 20.00 дайте огонь по парку Шевченко. Предполагается офицерское гулянье. У нас все в порядке.
С 20.00 до 20.30 по парку Шевченко вели огонь два дивизиона: дальнобойных пушек и гаубиц большой мощности. Утром разведчики-наблюдатели, находящиеся на водонапорной башне, в поселке Игрень, доложили: «Весь парк перемешан с землей, все урыто воронками».
Почему же нет ребят? Неужели попались немцам? Из задумчивости выводит настойчивый зуммер телефона. Беру трубку. Знакомый голос начальника разведки дивизиона:
— Николай, это ты? Немедленно приходи на «Киев», вернулся Яшка.
Путь на «Киев» — НП командира дивизиона — пробегаю бегом, несмотря на то, что туда около 800 метров. В домике только свои ребята, никого посторонних нет, за исключением начальника штаба. У стола, перед коптилкой сидит Яша: бледный, усталый, насквозь мокрый. Сквозь стиснутые зубы произносит:
— Вадим погиб.
Лицо от напряжения перекошено. Медленно, мелкими глотками выпивает стакан водки.
— Переправились мы благополучно. Лодку, рацию, пистолеты и гранаты замаскировали в камыше и пошли к городу. Не доходя два-три [295] километра, легли спать в поле, а рано утром вошли в город. Сразу были задержаны и направлены в комендатуру. Там рассказали, что идем из тюрьмы, освобожденной доблестными немецкими войсками. Оба осуждены советской властью за контрреволюционные разговоры. Семьи высланы. Идем искать работу. Нас обыскали, ничего подозрительного не нашли. Комендант приказал явиться на следующий день, а пока идти работать на станцию. Пошли. Целый день таскали рельсы и шпалы, получили по чашке супа. Под вечер нас отпустили. Отправились опять в город. Жителей мало, но по проспекту Карла Маркса прогуливается офицерня, изредка под руку с женщинами, продавшимися немцам. На перекрестках — большие объявления: «Завтра, в 18.00 в парке Шевченко гулянье в честь освобождения города славной германской армией. Господам офицерам вход свободный. Остальным получить билеты в комендатуре. Допускаются только хорошо одетые женщины».
Переглядываемся с Вадимом: вот это для нас, преподнесем подарочек «освободителям» и шлюхам. Впереди нас идет молодая женщина с пышными волосами, одетая в коричневое красивое платье и в туфлях на высоких каблуках. Вадим пристально всматривается, потом вздрагивает и хватает меня за рукав:
— Яша, это она, Нина.
Догоняем ее, Вадим выходит вперед и берет ее тихонько за локоть.
— Ниночка!
Она быстро оглядывается и смотрит широко раскрытыми глазами.
— Вадим, это ты? На кого ты похож, откуда? Ты к нам совсем?
— Нет, я здесь случайно.
— Так ты у красных?
— А ты разве у немцев?
— Тихо, на нас могут обратить внимание. Вадим, я молода и хочу жить. Ты должен немедленно отсюда уйти. Если я встречу тебя еще раз, я за себя не отвечаю. Отойди, навстречу идет мой знакомый.
Я потянул Вадима назад, Нина встретилась с вылощенным прыщавым обер-лейтенантом, с улыбкой поздоровалась, и они быстро пошли под руку вперед. Через несколько шагов немец бросил назад наглый презрительный взгляд. Мы свернули за угол. Какая стерва!
Вадим шел, тупо уставившись в землю. Переулками вышли на окраину и пробрались к лодке. Ночь просидели в лодке, утром передали радиограмму и решили пойти опять в город: необходимо уточнить казармы немцев и огневые позиции дальнобойной артиллерии. С бумажкой коменданта мы были до вечера в сравнительной безопасности. Прошли задворками, перелезли несколько заборов, мимоходом в [296] четырех местах перерезали кабель, идущий к реке. До обеда узнали все, что надо. И здесь началось самое неприятное. Вадим заявил:
— Я должен увидеть ее еще раз, может быть, она одумается. Подождем ее у дома, когда она будет выходить, чтобы идти на гулянье.
Никакие товарищеские внушения не помогли. Пришлось идти с Вадимом — не отпускать же его одного.
Этот чудесный парень думал ее спасти: ведь в 20.00 по парку Шевченко наши откроют огонь. В половине шестого подошли к ее дому, встали так, чтобы издали наблюдать за дверью. В без четверти шесть появился наш старый знакомый — обер-лейтенант с наглой физиономией. Через несколько минут он вышел из дома под руку с Ниной. Мы на приличной дистанции пошли вслед за ними. Вадим вел себя сравнительно спокойно: для него все было решено прошедшей ночью. Этот последний шаг к когда-то (да и теперь тоже) любимой девушке он делал для успокоения собственной совести, сделано все, что могло бы помочь ей быть честным человеком.
У входа в парк они остановились. Офицер прошел вперед, очевидно, за билетами для нее. Вадим быстро подошел и сказал что-то. Она отвернулась. В это время уже возвращался офицер с серьезным лицом, перебросился несколькими словами с Ниной и быстро подошел к Вадиму. Из-за его спины надменно смотрела эта сволочь, прикрыв сумочкой лицо от солнца. Офицер поднес к губам свисток, Вадим прыгнул, ударил немца ногой в живот и бросился бежать к переулку, на углу которого стоял я. Три других офицера, стоявшие метрах в 15–20-ти в стороне, открыли огонь из парабеллумов. Вадим пробежал несколько метров и упал с пулей в спине. Обер, успевший оправиться от удара, медленно, полусогнувшись, подошел к лежащему на тротуаре Вадиму, расстегнул кобуру и выпустил одну за другой три пули в грудь Вадиму, затем встал в полный рост и еще три пули выстрелил в голову.
Так умер Вадим.
Проб... же эта поднесла платок к лицу и отвернулась, а через несколько минут вместе со своим обером пошла в парк.
На стрельбу начали сбегаться полицаи, я быстро пошел прочь. Ровно в восемь ударили наши дивизионы, я был уже в поле. На этот раз по берегу ходили патрули, к лодке добрался ползком. Переплывать было нельзя, река все время простреливалась, немцы поняли, что что-то неладно. Всю ночь и весь день пролежал в камышах. Сегодня вечером поплыл. Примерно выплыл на середину, когда начали хлыстать по лодке из пулемета. Прыгнул в воду и начал подталкивать лодку впереди себя, бросать было жалко: в ней рация. Через некоторое время благополучно добрался.
Общее молчание. Яша маленькими глотками пьет водку, стакан тихонько стукается о зубы — дрожит рука. Затем обращается к начальнику штаба: [297]
— Товарищ майор, разрешите нанести на карту огневые позиции и отметить казармы.
В течение нескольких минут в комнате видны две головы, склонившиеся над картой, освещенной мерцающим светом коптилки. Остальные сидят, задумавшись, по углам. Погиб замечательный товарищ. Отомстим боевыми делами. Она же, если осталась жива после нашего огневого налета, пусть заранее проклинает минуту, когда родилась.
Входит офицер связи: Яшку вызывают в штаб армии.
Майор говорит нам:
— Все по местам, товарищи. Ожидается контратака. Угрюмые, молчаливо расходимся по пунктам. Сегодня ночью наши батареи будут бить особенно точно и напряженно.
Брянск, 20 октября 1943 г.
yaplakal.com