ТОКСИКОЗ.
Перед каждым эфиром они собирались мутной обрюзгшей стайкой за боль-шим круглым столом. У всех были некрасивые одутловатые лица, умело маскиро-вавшиеся гримом перед выпуском. Все эти эфирные люди были нездоровы и плохо пахли, несмотря на литры дорогого парфюма, и большую дистанцию. Они обсужда-ли предстоящий эфир, цыкая на расторопных ассистентов – не тот кофе, не та ми-нералка, не тот стул под жопой… Хотя насчет стула однозначного мнения не было. Тот стул, еще как тот! Чур меня, за такие мысли.
С каждым днем гримерам приходилось все сложнее – для того, чтобы маски-ровать вырождение и некрасивость мало уже было просто владеть профессией, тут требовалось искусство. Да эфирные люди и сами видели в зеркалах, что их лица все серее и некрасивее, болезненней и отвратительнее.
Они потребовали заменить зеркала на более мутные. Поменяли парфюм и даже кофе. Но что-то некрасивое прорывалось с каждым днем все больше.
Атмосфера на их эфирах становилась все хуже. Убедительно врать уже не по-лучалось. Все как один, эфирные люди срывались на истошный вой, визг, истерич-ные кликушества. Карманные оппоненты, ко всему привычные и циничные, изум-ленно замолкали, не зная, что сказать. Было видно, что шпарить по заготовленному тексту эфирным людям уже не так легко, теперь это их коробило, выкручивало и срывало. Все шло не по сценарию, не по плану...
Апрельская зима серела и обваливалась осклизлой слякотью. Некогда яркие пафосные отбивки программ казались покрытыми сероватым больным налетом. Эфирные люди стояли за своим большим круглым столом, и яростно перекрикивая друг друга, как сумасшедшие брокеры в преисподней, призывали смерть. Словно соревновались, кто больше прославит нацию и Мессию, затопчет ногами факты и вобьёт осиновый кол в робкие остатки здравомыслия.
А сегодняшнее утро выдалось особенно серым...
Ленке было всего пять. И ее сегодня не взяли в садик, потому что сопли.
Ее мама подозревала что дело вовсе не в соплях, а в том, что Ленка отказа-лась быть нижней черточкой буквы «Z». Ей велели лечь на пол, накрывшись поло-сатой тряпочкой в черную и золотисто-коричневую полоску. Ленка ненавидела пчел, ос и шмелей – ее сильно тяпнули за нос года два назад на даче. Поэтому быть нижней черточкой она отказалась.
Ленку позвали к методисту, где долго объясняли, что при таких родителях (мама у нее моет полы на самых правильных эфирах, а папа эти эфиры охраняет) Ленке нельзя быть политически несознательной! Ее несогласие может сказаться на папино-маминой карьере. На эфиры обо всем уже доложили, но письмо еще не до-шло… Теперь электронные письма шли с такой же скоростью, что и почтовые... Ленку призвали быть за войну, возненавидеть весь остальной мир, кроме русского специального мира, и обязали нарисовать добрый веселый русский танк, несущий процветание и справедливость в разные страны. Ленка от страха ревела и танк нарисовать не смогла.
Вечером воспитательница сказала ее маме, что у Ленки опасные для других детей сопли.
Ленка пошла на работу вместе с мамой. Она еще не знала, что ее мама и папа тут больше не работают. Впрочем, папа с мамой тоже этого ещё пока не знали. Лен-ка прижималась носом к стеклу, и завороженно смотрела на круглый стол, за кото-рым сидели эфирные люди. Она их всех много раз видела дома по телевизору, а в садике ее родителей раньше уважали за то, что они прикасаются к этому истерич-ному голосу правды и справедливости.
Даже через стекло Ленка почувствовала, как плохо пахнет. И вспомнила этот запах.
Когда умирал ее старый прадедушка, он лежал, гладил Ленку по голове своей морщинистой худой рукой, и тихо шептал: «Скажи мамке, пусть меня отвезет в уми-ральню». Ленкина мама вытирала ему рот, варила бульон, и заливаясь золотистым смехом, уговаривая прадедушку не бросать их, пожить еще. Она говорила: «Дед, а помнишь, как ты меня паять учил? А бабуля тебя потом мокрой тряпкой отходила, за то, что я пальцы сожгла? Дед, вот твои медали, ты ж у меня герой, дед, не бросай нас сейчас!»
Прадедушка плакал, жал маме Ленки руку, и старался умирать не так непри-ятно и обременительно. Когда ему было совсем плохо по ночам, с ним сидел Лен-кин папа, который читал ему старые непонятные книжки про каких-то фашистов, с которыми дед сражался давным-давно. И Ленке разрешали не спать и сидеть с пра-дедушкой. Она забиралась на его кровать, аккуратно, чтоб не задеть больные ста-рые ноги, сворачивалась калачиком и засыпала. Прадедушка смущался, потому что писал в подгузник, а Ленка смеялась: «Ты теперь маленький, а я выросла!».
Как-то к ним зашла соседка, которая поморщилась и недовольно сказала: «Ну у вас и вонь». Ленке это не понравилось, и она громко зарыдала, мстительно погля-дывая на соседку, а потом закричала папе: «Она меня ударила, папочка!». Праде-душка все видел и слышал и весь вечер был счастлив… Когда он умер, Ленка его не боялась. Она просто заранее скучала по нему. А через месяц пропал запах деда, и без этого запаха Ленка тоже скучала.
И вот сейчас, глядя через стекло на большой стол и эфирных людей за ним, Ленка улавливала что-то резкое, такое же противное, как та их соседка и ее слова. Ленка вдруг подумала, что вонь идет от слов. А эфирные люди, казалось, вот-вот лопнут или рассыплются на части.
Внезапно под дверь укатилась ручка. Ленка подняла ее, проворно забежала в комнату с круглым столом и протянула одному из эфирных людей. Ленка поняла, что попала в самый что ни на есть эфир и ее теперь видят все остальные на земле, а может быть даже воспитательница в садике и даже противный задира Димка.
Эфирный как будто обрадовался Ленке.
«Скажи, девочка, зло должно быть наказано? - проорал он. - Вот если у тебя, например, отняли щенка, а потом убили его и вот так оторвали ему голову…»
Эфирный с пугающим Ленку упоением показывал, как именно отрывает го-лову щенку. И продолжал:
«…а перед этим, оторвали лапку, вот так вот, а потом вкололи в глаз булавку, и прижгли пузико спичкой… Скажи девочка, что ты сделаешь с тем, кто так посту-пил с твоим щенком?»
Ленка серьезно посмотрела на эфирного.
«Дядя, - сказала она, - я знаю, чем у вас пахнет. У вас какашка изо рта упала. Мама говорит, что когда врешь, то во рту какашки появляются».
Ленка вздохнула, и вышла из комнаты…
Вечером, ее родители на кухне смеялись и плакали одновременно, и быстро собирали документы. За ними скоро должен был приехать друг, который отвезет их навсегда в другую страну. Родители боялись, что друг не успеет и тогда Ленку от-правят с детский дом.
Ленка забралась на кровать прадедушки, обняла его подушку и заснула. Ей снилось, что он, совсем молодой, гладит ее по голове и говорит:
«Ты молодец, Ленка, молодец, я горжусь тобой, Ленка…»
yaplakal.com